Анна Князева - Призраки Замоскворечья
– А я не заметила, – беспечно проговорила Надежда, и это была циничная ложь. Взглянув на Анфису, она с ходу оценила масштаб катастрофы – плюс десять килограммов и семь костюмов, раскроенных и приготовленых для примерки.
Пришел Валентин Михайлович, Надежда указала на примерочную, где ожидала Анфиса.
– Чайку? – спросила она Мешакину.
Та села на диван у круглого столика:
– Мне с чабрецом.
Надежда разыскала нужную баночку. В ней, специально для Мешакиной, Виктория держала запас чабреца.
Они сидели друг против друга, пили чай из пестрых кузнецовских чашек и мило беседовали. Улыбаясь, Надежда мысленно представляла себе, что происходит в примерочной.
Валентин Михайлович выглянул в гостиную раньше, чем она ожидала:
– Надежда Алексеевна, будьте любезны…
Она не заставила просить себя дважды, встала и быстро прошла в примерочную. Леся Мешакина осталась со своим чаем в гостиной.
– Ну, что, Анфиса, нравится тебе? – приветливо спросила Надежда, вцепившись глазами в натянутый на нее костюм.
Мгновенно определив, что в юбочном поясе не хватает минимум десяти сантиметров, перевела взгляд на жакет. Две нижние пуговицы были не застегнуты и не застегнулись бы никогда. Надежда взглянула на Соколова:
– Что думаете?
Он сдернул с шеи сантиметровую ленту, измерил Анфисину талию и прошелестел одними губами:
– Плюс три размера.
– Нужно посмотреть, осталась ли ткань, – так же тихо проговорила Надежда.
– Там был запас.
– Идите и проверьте, что мы имеем.
Валентин Михайлович вышел.
– Ты можешь сесть, – проговорила Надежда, но вдруг заметила: с Анфисой что-то не так. Под глазами появились круги, глаза потемнели, согнувшись вдвое, она застонала от боли.
– Что такое?! – Надежда схватила девочку и подтащила ее к дивану. На ковре, там, где стояла Анфиса, осталось мокрое пятно. Заметив его, Надежда в ужасе взглянула на девочку: – Что с тобой?
– Живот…
– Что?
– Болит очень.
– Дай-ка я посмотрю. – Надежда спустила юбку и, ощупав живот Анфисы, ощутила толчки. – Месячные в последний раз когда были?
– Не помню.
Надежда выпрямилась и подошла к двери:
– Я позову мать.
– Ой, не надо! – закричала Анфиса, схватилась за живот и закатилась в угол дивана.
В примерочную влетела Мешакина:
– Что происходит?! – Увидев лежащую дочь, она проорала Надежде: – Что вы делаете?!
Та ответила:
– Мы рожаем.
– Вы хоть понимаете, что говорите?! Анфисе пятнадцать лет! Она еще ни с кем не дружила!
– У вашей дочери отошли воды. – Надежда выглянула в гостиную и крикнула, чтобы ее услышала Ираида Самсоновна:
– Мама! Срочно вызывай «Скорую помощь»!
В ожидании медиков Надежда начала принимать роды. Медлить было нельзя, ребенок не хотел ждать и вот-вот должен был появиться на свет. Ираида Самсоновна сбегала за ножницами и вместе с ними притащила рулон марлевой ткани. Надежда хоть не рожала, но интуитивно чувствовала, что нужно делать.
Мать девочки кричала ей в ухо:
– Где «Скорая»?! Где чертова «Скорая»?!
– Вы же слышали, мы ее вызвали. В Москве сейчас пробки.
– Где «Скорая»?! – орала Мешакина.
Потеряв терпение, Надежда вытолкала ее в гостиную, и, как ни странно, после этого она не предпринимала попыток вернуться.
Бригада появилась одновременно с головкой ребенка. Оставив девочку с акушерами, Надежда без сил вышла к Мешакиной. Та сидела на стуле и, раскачиваясь из стороны в сторону, повторяла:
– Что я скажу мужу… что скажу мужу… что скажу…
– Вы не догадывались, что Анфиса беременна?
– Даже предположить не могла. Она всегда была полной. Я думала, немного поправилась… – Мешакину прервал громкий дверной звонок.
– Ну кто там еще? – Надежда вышла в вестибюль и увидела, что охранник впускает двоих: Льва Астраханского и Ларису.
– Я на одну минуту, – сказал Лев.
– Есть новости? – поинтересовалась Надежда.
– Есть, но не те, что вы ждете. – Лев притронулся к шраму на щеке и провел по нему пальцем: – Я пришел извиниться. Прослушал телефонный звонок… На телевидение звонили не вы.
Надежда посмотрела на него, потом на Ларису:
– Вы обвинили меня во всех смертных грехах. Обыскивали, как последнюю шмару. Теперь извиняетесь? А ну-ка дуйте отсюда!
Лариса по-свойски потянула Льва за рукав:
– Идем.
В тот же момент к Надежде подбежал Валентин Михайлович и взволнованно выдохнул:
– Мальчик! Она родила мальчика!
Глава 16
Блеф
Мешакиных, маму и дочь, увезли на автомобиле «Скорой помощи» вместе с младенцем. Надежде едва хватило сил их проводить.
Вернувшись в гостиную, она буквально рухнула в глубокое кресло. Откинулась назад и вспомнила новорожденного мальчика: он так осмысленно вглядывался, когда она держала его в руках, как будто хотел навсегда запомнить ее лицо. Потом высвободил ручку и схватил ее за подбородок, Надежда поцеловала ручку и засунула ее в одеяльце.
– Милый… – прошептала она и повторила: – Милый.
Почувствовав, что в комнате кто-то есть, она обернулась. В углу на диване сидел Астраханский, рядом – Лариса.
– Вам чего? – не слишком любезно поинтересовалась Надежда.
– Помощь нужна, – сказал Астраханский.
Она встала с кресла и подошла ближе.
– Что такое?
За Льва объяснилась Лариса:
– Он купил брюки. Их нужно укоротить.
– И вы с этим пришли сюда? – удивилась Надежда.
– Единственное ателье, где у меня есть знакомая, – вмешался Лев Астраханский.
– Не думаю, что мне повезло, – съехидничала она.
Астраханский поднялся и направился к выходу, но Раух его окликнула:
– Стойте! Где ваши брюки?
Лариса протянула пакет:
– Вот!
Надежда сказала Льву:
– Идите в примерочную.
Он обернулся:
– Зачем?
– А как, по-вашему, закройщик узнает, насколько укорачивать брюки?
Лев нехотя вернулся и забрал у Ларисы пакет.
– Я поехала, – сказала она.
– Постой! – дернулся Лев.
– Что такое?
Смущаясь, он произнес:
– Я забыл у тебя дома мобильник.
– Дело к вечеру… Завтра привезу на работу. – Лариса брякнула ключами от машины: – Отсюда возьмешь такси. До твоего дома – рублей четыреста.
– Сам разберусь, – буркнул он и прошел в примерочную.
Лариса ушла, а Надежда сказала в приоткрытую дверь:
– Брюки надевайте. Я позову закройщика.
Она отправилась в закройную, но ее окликнул охранник:
– Надежда Алексеевна! К вам какой-то мужчина.
– Не какой-то, а Самойлов Виктор Семенович. – В гостиную зашел фээсбэшник. – В полном соответствии с предъявленным документом.
Надежда кивнула охраннику:
– Все хорошо.
Тот тихо исчез.
– Ну здравствуйте, Надежда Алексеевна! – Самойлов расположился на диване, пристроив рядом с собой папку. – Как и говорил, мы снова увиделись.
– Есть вопросы? – поинтересовалась она.
– И много…
– Какого рода?
– Все по тому же делу. Вы хорошо знаете Астраханского?
– Льва Александровича? – Надежда безотчетно оглянулась на приоткрытую дверь примерочной. – Почему вы о нем спрашиваете?
– С сегодняшнего дня Астраханский – главный подозреваемый.
– В чем его подозревают?
– В похищении и, возможно, убийстве Рыбниковой.
– Это невозможно, – возразила Надежда. – Лев Астраханский много лет работал следователем. Вам это известно?
– Нам известно все, – одернул ее Самойлов. – Что можете рассказать?
– Ничего.
– Лукавите. В день исчезновения Рыбниковой он провел здесь целый день. Неужели вы не общались?
– Он работал. Я не мешала.
Самойлов полюбопытствовал:
– Как я понимаю, он искал пропавший портфель Рыбниковой?
– Именно так.
– Возможно, вы не знаете, но портфель уже найден.
Помолчав, Надежда с недоверием взглянула на фээсбэшника:
– Где он был?
– В машине Астраханского.
– Вы шутите? – улыбнулась она.
– Отнюдь. Сегодня утром наши сотрудники обыскали его машину. В багажнике обнаружен портфель Рыбниковой. К сожалению, он оказался пустым. И, кстати, в салоне, под задним сиденьем, валялась губная помада Рыбниковой с ее отпечатками.
– Абсурд.
– Оставьте при себе свои замечания.
– Вы его арестуете?
– Как только найдем. Его нет ни дома, ни на работе. Не знаете, где он сейчас?
– Кто? – Надежда сдерживалась, чтобы не смотреть на примерочную.
– Астраханский. Мы о нем сейчас говорим.
Она покачала головой и громко сказала:
– Я не знаю, где сейчас Астраханский!
– Зачем так кричать? Я хорошо слышу. – Самойлов с удивлением взглянул на нее. – Вчера вы с ним ездили в Следственный отдел.
– Это правда.
– Зачем?
– Лев Александрович запросил записи с камер уличного видеонаблюдения.
– Зачем? – осведомился Самойлов.
– Чтобы вычислить машину, на которой похитили Рыбникову.
Виктор Семенович осуждающе покачал головой:
