Данил Корецкий - Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион
– Чтобы там, на свободе, ты оставался настоящий мужчина, какой ты всегда был здесь, в неволе. За тебя, Тарзан!
Тарзан поклонился Магомеду, в знак признательности прижав правую руку к груди, в полной тишине залпом осушил свою кружку. Все последовали его примеру, и лишь после того, как пустые кружки вернулись на место, вновь раздался галдеж и чавканье.
– А помнишь, Тарзан, как ты первый раз объявился? – подвыпивший Михо ударился в воспоминания. – Как стоял вон в том углу, а Бледный тебя к стенке пришивал – помнишь?..
– Я тебе никакой не Тарзан, придурок! – заорал «именинник», врезав кулаком по столу. – Я – Бруно Аллегро, ты понял? Я человек-звезда! А ты кто такой? Что ты здесь делаешь? Что ты вообще умеешь?
– Да нормально, успокойся...
На Михо шикнули, и он умолк. Эпизод с Бледным помнили все, это местный фольклор, легенда. Восемь лет прошло с тех пор, но будут помнить и пересказывать еще восемь лет, а потом и еще.
– А я смотрю – вскочил: по нарам, по стенке, ну чисто в кино! И – пяткой в репу дыц! Ну, думаю, точно Тарзан, какой из джунглей!
– И отскакивал еще, как резиновый! Я смотрю, это, не понимаю: он чего, из каучука, что ли, сделанный?
– Не! Из презерватива!
– Из дубинки ментовской – во!
– А потом иголкой ему в глаз нацелился, тот и потек...
– У Бледного мозгов и так на один понюх было. А после и того не осталось...
Тарзан жадно обгладывал жареную курицу и сопел. Он сразу понял жизнь невольную, житуху-нетужиху. Не постоишь за себя сам, никто не поможет; обидишься, пожалеешься – пропал. А возбухнешь не по адресу – сам и виноват. Вот как Бледный нарвался. Или те два придурка с Лиговки, которые после больнички больше в зону не вернулись, выпросились в другую с позором. Это сейчас зеки вспоминают дела прошедших дней легко и весело, с прибаутками: о! новичок-карлик вмолотил в стену Бледного, который выше его в два раза и раза в три тяжелей! Ай да ловкач, Тарзан! Ай да молодец! А тогда для всех это был захватывающий и жестокий цирк, все смотрели и облизывались, никто не бросился помочь. Все правильно. Всё – сам, только сам. Окажись Тарзан слабее, поддайся, сидел бы он сейчас в дальнем от окна углу отряда, никому бы и в голову не пришло устраивать ему торжественные проводы. Да и дожил бы он до этой воли-то? Не факт. А так – дожил. И неукротимый характер Тарзана никуда не делся, бурлит вовсю.
– Он ловкий, как обезьяна, – вдруг донеслось до обостренного слуха.
– Ты что сказал, Михо?! – карлик соскочил с табуретки, вытер руки о комбинезон и направился к небритому кавказцу.
– Ты как меня назвал?
– Я не называл. Просто сказал, что ты ловкий. Я не хотел тебя обидеть, – попытался сгладить ситуацию тот.
– Тихо, Тарзан, тихо, – Магомед обнял карлика, усадил обратно за стол, уговаривая: – Михо не подумал, у него не то слово вырвалось, он извиняется. Не нужно шуметь.
– Он – говно! А я – Бруно Аллегро! – бил тот себя в грудь. – Я умнее его в четырнадцать раз! Кто он такой? Никто! Я кассу делал! Меня вся Москва на руках носила! Меня бабы любят! Я шпионов за жопу ловил! Я все ходы и выходы знаю! А он меня обезьяной назвал! Он никто передо мной!
– Да, он никто. Ты прав, Тарзан. Никто. Но не надо волноваться. Завтра ты будешь на воле. А мы все останемся здесь, за колючей проволокой. Как звери! Разве это правильно?
За столом недовольно заворчали. Конечно, это было неправильно. Больше того – это было вопиющей несправедливостью.
– Вот я не должен тут быть, – продолжал Магомед. Зрачки его глаз расширились, на лбу выступил пот. – Раньше я бы не сидел за забором. Раньше мои родственники украли бы какого-нибудь важного начальника и на меня обменяли... Но время изменилось. Сейчас другие методы. Так что я еще немного посижу. А ты уже завтра выйдешь!
Водку быстро выпили, шулюм, курицу и антрекоты съели. Народ постепенно расходился.
За столом остались сидеть Магомед с Тарзаном да Поляк. Потом Черкес принес заныканную бутылку водки, снова наполнили кружки, снова начались задушевные разговоры. Поляк включил стоящий в углу телевизор, а там канал путешествий: то ли Индия, то ли Непал. Пальмы, короче, девушки. Разговоры на какое-то время смолкли, даже Тарзан угомонился. За снежной пеленой помех на экране проглядывала другая, красивая и беззаботная жизнь.
– Вот выйду отсюда, заберу свою долю в общаке, забурюсь на острова, – тихо проговорил Поляк. – Куплю себе виллу, телок первоклассных позову, выпивки накуплю и жратвы. Круглый год буду пьяный с голой жопой ходить, из моря не вылезать.
– Утонешь там, пьяный, – сказал Магомед.
– Ничего, телки рядом, спасут.
– Ага. Сперва долю из общака отстегнут, а потом бабы тебя спасать кинутся... Мечтать не вредно, Поляк.
– А чего? Мне обещали. Я правильно повел себя, людей не сдал, все честь по чести. Пацаны слово дали: на выходе меня роскошный эскорт будет ждать и чемодан с баблом. В твердой валюте, как говорится...
– Давно пропили твой чемодан, Поляк. Твои люди – дешевки, шакалы. Я знаю, о чем говорю. Таким веры нет. Если они и приедут тебя встречать, то только вот так...
Магомед сложил пальцы пистолетом и направил в лицо Поляку.
– Тогда ты точно никого не сдашь. Никогда. И будешь дешевый и сердитый, очень выгодный.
Поляк набычился и молчал, не смея возразить. Магомед не любит, когда с ним вступают в спор. По крайней мере такие, как Поляк.
– А вот у Тарзана все будет достойно, – сказал Магомед. – Завтра встретят его хорошие люди, не шакалы какой-нибудь. На дорогих тачках. Ни в чем отказа ему не будет. Повезут в хороший ресторан. Устроят в хороший дом. Деньги дадут. Позаботятся про все, как положено. Я, Магомед, свое слово даю. И телки будут, и выпивка, и даже острова. Ты хочешь поехать на острова, Тарзан?
– В гробу я видал эти острова! – фыркнул Тарзан, продолжая смотреть в телевизор. – Мне и здесь хорошо!
Магомед рассмеялся – громко, от души. Поляк тоже попытался натянуть на лицо улыбку, хотя ему было както не до смеха. Он не понимал – то ли Магомед издевается над карликом, то ли всерьез собрался ублажать его, словно принца какого, и терпеть его капризы.
– Так, может, останешься с нами, а, Тарзан? – прищурился Магомед.
– А чего тут делать? – карлик пожал плечами. – Да мне пофиг вообще. Где хочу, там живу. Я отсюда раз сто бежать мог, только не захотел. Привык, и все такое. Мне везде хорошо, хоть здесь, хоть на островах. Потому что я никого не боюсь.
– Это правильно, Тарзан, – согласился Магомед. – Поэтому я хочу показать тебе, что такое кавказский гостеприимство.
Поляк слушал их и кусал губы. Он ничего не понимал. И завидовал. Ох, как завидовал он Тарзану!..
* * *В 7-30 утра, когда заключенные выходили на работу, на вахту доставили маленького, словно урезанного в два раза, большеголового человечка с еле наметившейся шкиперской бородкой. Он был одет в мятые брюки и грязную распахнутую телогрейку, которая сидела на нем, как длинное пальто. Под телогрейкой виднелась футболка с низким треугольным вырезом, какие давно уже не носят, даже в секонд-хенде таких не найдешь. В этой одежде Тарзана когда-то, очень давно, задержали после драки в одной из московских пивных. Двое его недругов остались калеками, ну а Тарзану достались восемь лет колонии и небрежно замытое темное пятно на футболке. И не разобрать уже – кровь это, или пиво, или, скажем, компот.
– Геннадий Кульбаш? – взглянул из-под бровей дежурный, сверяя лицо стоящего перед ним человечка с карточкой на справке об освобождении.
На этом лице появилось упрямое выражение, с каким Тарзан обычно орал: «Я – Бруно Аллегро! Я – звезда! Я – человек-ядро! А ты кто?» Но на этот раз он сдержался.
– Кульбаш, Кульбаш, не видишь, что ли? – проворчал он. – Давай сюда бумаги, и поставим точку в этом гнилом деле.
Лейтенант через окошко протянул ему прозрачный пакет с документами и личными вещами. Собственно, вещей было только две: дешевая зажигалка и ключ от циркового вагончика, который давным-давно уехал и неизвестно где находится.
– Больше не бузи, Кульбаш, – сказал дежурный. – И успехов тебе на воле.
– Будь здоров, дылда, – ответил Тарзан.
Он небрежно рассовал содержимое пакета по карманам, толкнул ногой дверь контрольного пункта и вышел прочь.
Воля.
Чахлый тополь напротив КПП. У ворот толкутся четверо освобожденных, переминаются с ноги на ногу, разговаривают о чем-то, вроде как боятся разойтись и по-одному окунуться в непривычный и сложный мир, где их никто не ждет.
Грунтовая дорога, в которой, словно золотые самородки в долине реки Клондайк, попадаются куски разбитого асфальта. По правую руку от Тарзана, километрах в двух по дороге, – серые шиферные крыши поселка, где живет часть личного состава колонии...
А по левую руку стоят два черных «БМВ», похожих на породистых немецких догов, совсем не вписывающихся в этот унылый пейзаж. Дверь одной из машин открылась, оттуда вышел человек, чем-то похожий на Магомеда, только моложе. На его лице выделялись такие же, буквой «Т», сросшиеся брови и крупный кавказский нос. Человек подошел к Тарзану, протянул крепкую ладонь.
