Комната для трех девушек - Анна Васильевна Дубчак
В каком-то сериале кто-то сказал: чтобы найти преступника или их жертвы, надо самим на время стать этим самым преступником и попытаться понять их, подумать как бы их мозгами.
Женя пила кофе и представляла себя одной из сестер Супониных. Вероникой, например. Во всяком случае ее имя звучало чаще, чем имя ее сестры Кати.
Итак. Она старшая. У нее есть парень. Причем следователь. То есть товарищ положительный и в какой-то мере даже ее надежный щит. Даже если ее угораздит вляпаться в нехорошую историю, он ей поможет выпутаться. Поэтому она чувствует себя защищенной. Она наверняка наслушалась за время их общения каких-то историй, кое-что знает, понимает. С одной стороны, непонятно, почему, если они с сестрой кого-то случайно убили, она сразу же не попросила Реброва о помощи, хотя, с другой, если она чувствует себя виноватой на все сто и если не хочет, чтобы он, разочаровавшись, бросил ее, то она будет молчать… Или же она не может рассказать ему о том, каким образом они оказались в этом грязном бараке. Это тайна. Да. Ребров, по словам Петра, ничего не знал о девятом августе. Знал, что сестры рано осиротели, что их воспитывала тетка, которая не так давно умерла, оставив им квартиру и машину. Еще он, Ребров, сказал Петру, что, как только познакомился с Вероникой, так сразу понял, что они с сестрой из неблагополучной семьи. Видимо, существуют какие-то признаки. Отсутствие воспитания, к примеру, или просто бросающаяся в глаза наследственность, которая выражается в особом образе мышления и в поведении, конечно.
Яйца сварились, она залила их холодной водой. В доме было тихо. Все еще спят.
Вот интересно, зачем эти братья перебрались в Подольск из Москвы? Любопытно. Свежего воздуха не хватало? Или же к старости всех тянет к земле? Глупости. Во-первых, они еще не старые, во‐вторых, трудно было представить того же Бориса, который копался бы в грядках. Чушь! А уж про Петра и говорить нечего. Интересно, кто купил дом, на кого он оформлен? Элитная недвижимость, десятки миллионов рублей. Возможно, братья скинулись и купили, оформив на двоих. Или же купил тот, кто побогаче, а второй просто составил ему компанию. Хотя какая уже разница?! Когда-нибудь это станет известно.
В половине десятого, когда терпение у Жени кончилось, она, не дождавшись появления своих хозяев, оставила им короткую записку на кухонном столе: «Поехала на базар. На завтрак яйца» – и направилась в сторону самого неблагополучного района города Подольска, к железной дороге. Туда, где и находился этот богом забытый барак.
Помня, что в комнате, принадлежащей Антонине, произошло, по всем признакам, настоящее преступление, Женя, чтобы не светиться, припарковала машину чуть поодаль от барака, посидела, подумала и, в который уже раз представив себя на месте убийцы, развернула машину и отправилась по единственной дороге, ведущей к лесу, чтобы найти там где-то совсем рядом укромное и темное место, где можно было бы оставить труп. То, что девчонки не выкапывали ему (или ей) полноценную глубокую могилу, было ясно – для этого понадобилась бы лопата, во‐первых, ну а во‐вторых, у них совершенно не было времени.
Она заприметила три таких места в соснах и одно – в смешанном лесу, который был гуще и казался более пригодным для такого рода сокрытия. Но обследовала она все четыре. И когда каким-то невероятным образом увлекшись поисками грибов (и это в такой-то момент, когда она искала труп!), в густом лесу, где среди редких маленьких сосенок росли дубы и березки, она увидела под большой черной корягой тело, ей показалось даже, что это просто плод ее воображения. Вот хотела увидеть мертвое тело и увидела.
Оцепенев, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, чувствуя, как волосы на ее голове шевелятся, словно туда запустили муравьев, она стояла некоторое время с открытым ртом, не зная, как ей поступить.
Это был мертвый мужчина. В сером костюме и светлой рубашке. Лица было не разглядеть в тени переплетенных засохших ветвей коряги. Это была даже не совсем коряга, а упавшая мертвая сосна, огромная, обсыпанная рыжей хвоей и побуревшая от времени. Под ней, крест-накрест, лежало еще какое-то бревно неизвестного происхождения. Может, тоже сосна, а может, и какое-то другое дерево, и оно почти сгнило, почернело от сырости. В лесу пахло хвоей, плесенью и еще чем-то сладковатым, неприятным.
И хоть Женя совершенно ничего не понимала в судебной криминалистике, то точно могла сказать – этот труп (а то, что это был труп, она поняла, когда приблизилась чуть ближе и увидела страшноватый открытый глаз покойника) стал именно трупом
