Осень с детективом - Евгения Михайлова
Татьяна Устинова
Хорошо забытое старое
Я сейчас не вспомню точно, сколько лет они были женаты. Лет семнадцать, наверное, а может, и больше, потому что пору, когда они женаты не были, никто из нас не застал. Мы познакомились, когда они уже были вместе, и мы никогда не задавались вопросом, как они, к примеру, встретились и что было до того, как встретились. Моя мама, Людмила Михайловна, называет такие браки «с детского сада».
Итак, они были женаты с детского сада.
Ничего особенного, женаты и женаты, как все.
Никакой романтики, никаких рождественско-пасхальных картинок с уютными домиками, розовощекими малютками и парочкой бриаров, возлежащих у ног. Да, на заднем плане еще обязательно должен быть семейный автомобиль, сверкающий лакированными боками, огонь в камине, выложенном речным камнем, и прислоненные к стене доски для сноуборда. Так вот, ничего этого нет.
Да и они сами никак не Джонни Депп с Ванессой Паради!..
Лера то и дело принимается худеть, и все без толку, естественно. Мите вообще наплевать, как он выглядит, и она то и дело его «улучшает», причесывает, приглаживает, одергивает сзади помятый пиджак.
Дети тоже как дети, и тоже ничего особенного!.. Учатся в Москве в среднестатистической муниципальной школе, вовсе не в Лондоне, и учатся тоже так себе, средненько, как большинство известных мне детей. Я вообще всегда завидую родителям, у которых необыкновенные дети! Завидую и сержусь – должно быть, от зависти сержусь-то!.. Сержусь и не верю ни одному слову, правда. Когда мне начинают рассказывать, что старший мальчик в свои пятнадцать знает четыре языка и нынче изучает пятый – как правило, народов майя, ибо китайский и вьетнамский уже освоен, – играет в юношеской сборной по волейболу и на гитаре, а младший на утреннике в детском саду декламирует из Гомера, катается на коньках так, что вот-вот затмит Илью Авербуха, и с радостной детской улыбкой на пухлых губах встает каждый день в пять утра, чтобы принять холодный душ и отправиться к репетитору по пению, – я не верю и ничего не могу с собой поделать!
Мне кажется, все это сладкие родительские мечтания, дурацкая попытка взрослых выдать желаемое за действительное, переложить на детей ответственность за собственную несостоятельность и незнание китайского языка.
Короче говоря, у Леры с Митей совершенно средние дети, а они сами совершенно средние родители.
Проблемы начались, когда ее повысили по службе, что ли. Нет, поначалу не имелось никаких проблем, а было сплошное веселье и радость жизни – денег прибавилось значительно, жить стало свободней, служить интересней. Можно себе позволить и сапоги купить, и в отпуск слетать, не раздумывая мучительно, что предпочесть – отпуск или сапоги. Можно на выходные в Питер съездить «сей семуей», то есть всей семьей, как старательно выговаривал их младший мальчик, не обремененный репетитором по технике речи.
Другое дело, что выходных вскоре совсем не стало, ни в Москве, ни в Питере, все дела, дела, и все по службе. Да и Леру эти самые вожделенные выходные перестали интересовать. У нее же тоже, как и у меня, на руках одни мужики, а что бы нам ни говорили феминистически настроенные умницы-красавицы, знающие о жизни все, за ними, за мужиками, нужно постоянно ухаживать. Ну не бывает в природе мужчин, которые станут готовить завтраки, выслушивать истории, приносить букеты, дарить браслеты – и так годами! Может, они и существуют, но это исключительно гаремные персонажи, а в гаремах мне как раз бывать не доводилось.
Так или иначе ухаживать приходится нам, девочкам. И завтраки подавать, и уроки проверять, и свежевыглаженные рубашки подносить, и истории выслушивать, подчас нам совершенно не интересные, и свекрови звонить, и пиджаки в химчистку сдавать – а как же иначе!..
Кроме того, у Леры начались командировки, а там как раз никому ничего подносить не нужно, а нужно, напротив, демонстрировать ум и красоту, принимать комплименты и ухаживания – командировки подразумевают ухаживания и флирт, а как же иначе!..
После долгих лет «служения» Лера неожиданно осознала, что служить ей надоело хуже горькой редьки и вполне можно не «служить», а жить как-то по-другому, по-молодому, на полную катушку! Ведь все эти люди из ее нового окружения так и живут – не серо, не скучно, не убого, а красиво и правильно. По крайней мере, ей так казалось, и я хорошо ее понимала.
И тогда она решила, что пора разводиться. Мы, подруги близкие и далекие, не особенно ее и отговаривали. Ну а почему нет?.. Действительно – новая жизнь, новые люди, новые шансы!.. Бог с ним, с этим Митей, он действительно какой-то никакой, карьеры не сделал, «уши врозь, дугою ноги и как будто стоя спит»! Мы – с Лерой во главе – были уверены, что и развода никакого он не заметит, тем более у него все есть: завещанная бабушкой хрущевка в средненьком районе и прикупленная им самим средненькая машинка. Жених хоть куда, найдет другую, подумаешь!.. И мальчишек от него прятать она не собиралась – встречайся на здоровье, проявляй заботу, отцовскую любовь, а что такое? Ничего особенного, так все сейчас делают!..
Я не знаю, как она ему объявила о разводе, что именно там было, но он очень быстро съехал из их общего дома в бабушкину хрущевку, а дальше началось непонятное.
Лера, которую никто из нас никогда не видел плачущей, теперь по каждому поводу принималась рыдать, твердить, что «жизнь кончилась», «все пропало», «больше никогда и ничего не будет».
Чего не будет-то, спрашивала я, но Лера не отвечала.
А однажды я встретила Митю в парке, где он по субботам гулял с младшим. И была какая-то… убийственная картинка. Я не знаю, как это объяснить.
Развелись они летом, а встретила я его уже осенью. Холодно было, листья жгли. Пахло горьким дымом и засыпающим лесом, умирающими листьями, близкими холодами. Он, нахохлившись, сидел на промерзшей лавочке и смотрел перед собой, а его сын в шапке с помпоном лез на какое-то бетонное чудище на детской площадке, плод больной фантазии паркового архитектора, а потом перебегал к облупленной металлической лесенке, и на нее лез тоже, и кричал оттуда бодро: «Пап, посмотри!»
– Ты знаешь, я ничего не понял, – сказал Митя, когда я глупо спросила, как дела. – Чем я стал нехорош?.. Она ведь мне так ничего и не объяснила! Все же было прекрасно.
Я осторожно уточнила, может, все же не слишком прекрасно, раз уж все так получилось, и
