Кража в Венеции - Донна Леон
Разговор свернул на обычные, семейные темы: дети, родня, друзья, болезни – с каждым годом их становилось все больше, – и, наконец, общее положение дел, которое, по единодушному убеждению, было ужасным.
Позже, когда горничная убирала со стола блюдо с капеса́нте-аль-ко́ньяк[73], Паола спросила у мужа:
– Ты рассказал папе о библиотеке?
Конте ответил вместо него:
– Да. Ну вот, дошла очередь и до нас!
Он передернул плечами, отпил минеральной воды из бокала. Было ясно, что он имеет в виду ограбление неаполитанской библиотеки Джироламини, одной из прекраснейших и крупнейших в стране, причем похозяйничал там ее же директор, ныне пребывающий за решеткой. Было установлено, что каталожные описи изменены, так что выяснить, чего именно недостает, не представлялось возможным. По приблизительным подсчетам, речь шла о двух-четырех тысячах изданий, причем некоторые впоследствии «объявились» в Мюнхене и Токио, в магазинах уважаемых книгоиздателей и библиотеках политиков, которые, разумеется, были удивлены, обнаружив их присутствие в собственных коллекциях: «В МОЕЙ библиотеке?..»
Тяжелогруженые автомобили были замечены выезжающими из внутреннего двора библиотеки; их днища едва ли не прогибались под весом фолиантов. Сколько их пропало? Кто знает? Рукописи, инкунабулы[74], которым нет цены…
– У некоторых моих друзей тоже кое-что украли, – внезапно вышел из задумчивости конте.
– Могу я поинтересоваться…
Брунетти тут же пожалел, что вообще открыл рот.
Тесть посмотрел на него и улыбнулся.
– Думаю, им будет спокойнее, если ты не узнаешь их имен, Гвидо.
Ну конечно, конечно! Никто не хочет, чтобы власти проведали о том, что хранится у них дома. Вдруг государство пожелает обложить налогом еще и личное имущество? Взимают ведь налог с домов, которыми владеют граждане, так почему бы не расширить его на все, что есть в этих домах?
– Ваши знакомые не сообщали о кражах? – поинтересовался Брунетти.
Конте снисходительно улыбнулся: все было ясно без слов.
– У нас в университете тоже орудовал книжный вандал. Я положила этому конец, – с самодовольным видом похвасталась Паола.
Комментариев не последовало. Никто не захотел десерта, и, попивая кофе, все стали ждать, когда подадут заказанную конте una grappina[75].
Нарушая молчание, повисшее после реплики Паолы, Брунетти сказал, обращаясь к теще:
– Контесса Морозини-Альбани является патронессой Мерулы, так что нужно известить ее о краже. Как, по-вашему, она к этому отнесется?
– Элизабета – патронесса библиотеки? – переспросила графиня. – Поразительно!
– Почему?
– Иногда она бывает очень прижимистой, словно родилась в этом городе, – ответила теща, и Брунетти улыбнулся. Интересно, отец Паолы не боится, что супруга скажет что-либо подобное в обществе его друзей-венецианцев? Задумчиво, с ноткой грусти, контесса добавила: – Элизабета страстно желает быть принятой в нашем кругу, и благотворительность – это цена, которую она готова заплатить.
– Если она бывает у вас в доме, – сказал Брунетти, указывая на портрет одного из предков графа кисти знаменитого Морони[76], – значит, высшее общество ее приняло, разве нет?
– Элизабета бывает у нас, потому что мы с ней давние подруги, – тепло улыбнулась графиня. – Но большинство семей нашего круга ее игнорирует.
– И вы с контессой Морозини-Альбани до сих пор дружны?
– Конечно! Мы вместе учились в школе, и она была очень добра ко мне. Элизабета на два года старше, она мне покровительствовала. А я отвечаю ей тем же теперь, насколько это возможно. – Поразмыслив немного, графиня поставила кофейную чашку на стол и сказала: – Раньше я об этом не задумывалась, но ситуации очень похожи. Тогда, в монастырской школе, я была чужой и девочки постарше и побогаче издевались надо мной, как хотели. Но как только Элизабета, – а она, между прочим, дочь князя, пусть и из разорившейся семьи с обветшалым палаццо, – стала моей подругой, меня приняли в свой круг.
– Однако, боюсь, в случае с венецианским высшим обществом этот трюк не сработал, – вмешалась в разговор Паола.
– Ты же знаешь Элизабету, – сказала графиня. – Она говорит, что думает, весьма иронична и неуступчива. С детьми мужа от первого брака ей также не слишком повезло…
Паола кивнула. Брунетти, вспомнив реакцию синьорины Элеттры, спросил:
– А что с ними не так? Они создают проблемы себе, ей или окружающим?
– Я бы сказал: и то, и другое, и третье, – произнес граф.
Контесса не сумела скрыть изумления.
– Ты знаком с пасынком и падчерицами Элизабеты? – спросила она у мужа.
– Вел кое-какие дела с Джанни, – последовал ответ. – И встречался пару раз с его сестрами. Они пытались получить назад определенную сумму денег.
– От тебя?
– Джанни сделал инвестицию от их имени в одну из моих компаний.
– И что случилось? – заинтересовалась Паола. – И о какой именно компании идет речь?
– О, это был маленький бизнес – ветряная электростанция в Нидерландах. И сумма, о которой идет речь, тоже была незначительной.
– Сколько? – спросил Брунетти, которому стало любопытно, какую именно сумму его тесть считает незначительной.
– Порядка полумиллиона евро или чуть больше. Уже не помню. Это было лет шесть назад.
– Что было дальше? – спросила Паола.
– Компания развивалась весьма успешно, но Джанни не терпелось забрать деньги, и когда он пришел с этим ко мне, акции как раз «просели» на пятьдесят процентов или около того. Он сказал: «Мене нужны деньги!» Сначала Джанни попытался занять у меня, но я ему отказал. Потом он предложил мне выкупить пакет его акций. – Конте посмотрел на жену, но тут на столе появилась граппа, и это избавило его от необходимости заканчивать рассказ.
Он взял рюмку и уже собирался высказать свое мнение о напитке, но вдруг графиня спросила:
– Что именно он тебе предложил?
Брунетти не хватило смелости задать этот вопрос, но услышать ответ было очень любопытно. Конте поднял крошечную рюмку с граппой, улыбнулся жене, словно говоря: «Твое здоровье!», и отпил глоточек. Потом поставил рюмку на стол перед собой и склонил голову набок, признавая, что выбора у него нет и на вопрос надо отвечать.
– Джанни сказал, что продаст весь пакет акций по дешевке, если в расчетных документах я укажу еще меньшую сумму, чтобы он мог показать их сестрам, а пятьдесят процентов от разницы он передаст мне, в виде наличных. Они владели акциями сообща, но Джанни был управителем, а его сестры ничего не смыслят в бизнесе. – И конте добавил со значением: – Они ему доверяли. В то время…
– И что ты ему ответил? – спросила Паола.
– Отказался. Сказал Джанни, что он волен продавать акции на любых условиях, но мне это неинтересно. – Конте снова отпил из рюмки. Раздражение в его голосе нарастало. – Он очень настаивал, и мне пришлось отказать ему в грубой форме. Он ушел. – И после небольшой паузы конте добавил: – Через месяц явились его сестры и потребовали возместить им убытки. – Граф Фальер вздохнул. – По словам Джанни, я смошенничал, обманул его, а значит, и их тоже.
– Орацио, ты никогда мне об этом не рассказывал! – воскликнула контесса.
– Дорогая моя, вы с Элизабетой – подруги. Я не хотел
