Вячеслав Воронов - Скальпель
— Конечно, сразу одуреет от алкоголя. Хватит дышать на меня перегаром!
— Это ж не перегар, это дух моей привязанности к вам, Наташа.
— Так скажите духу, чтобы отвязался.
— Это невозможно. Вы видите, сколько мы про духов разговариваем. Пора бы перейти уже к телу.
— Еще чего! Перебьетесь без тела.
— Но почему же, Наташа, почему? Вы же девушка свободная.
— Откуда ты знаешь?!
— О, уже на ты перешла. Значит, правда.
— Какое тебе дело? Есть квас, да не для вас!
— Да ну, бросьте, я же к вам со всей душой.
— Не видно твоей души, что-то другое вместо нее…
— А другое куда ж денешь?
— Так… — она скорчила брезгливую гримасу.
— Ладно, я уже угомонился. Первое знакомство, будем считать, состоялось.
— Первое — и последнее.
— Ну что вы! Еще не вечер.
14
Когда мы плюнули на непокорный принтер и стали отмываться, был шестой час вечера. Серега, отозвав меня в сторону, понизив голос и оперируя полунамеками, напомнил, что хотел взглянуть на отрезанный палец, который лежал у меня в морозилке.
— На кой черт он тебе? — вызверился я. — Что-то думать надо, а ты ерундой маешься…
— Завтра, раздадим листовки…
— Какие, к черту, листовки — тридцать штук!
— Ничего, что тридцать…
— Надо побыстрее освободиться от тех придурков, иначе убьют вообще! Или листовки раздать, или…
— Или, Стас, или.
— Мы дотянем так до…
— На завтра есть кое-какие наметки. Возле «Посейдона» этого дурацкого, с утра…
— Возле «Посейдона таки, да? Без него не обойдемся?
— Че ты несешь? То бумажки рвешься раздавать, то…
— Поэтому ты принтер выронил?
— Чего?…
— Ничего! Я видел.
— Че ты видел?
— Ладно, проехали!
— Конечно, проехали! Раз уж начал болтать — продолжай!
— Чего продолжать? Держал нормально принтер — а потом раз — о пол его!
— Ну ты, дурак! Случайно выронил!
— Да хрен там случайно… — обронил я примирительно, жалея, что начал разговор.
— Ну, ты даешь! — горячился Серега. — помогаешь ему, а он…
— Ладно, ладно! Ну, рассказывай, какие наметки, что?…
— Завтра увидишь! Сейчас все равно уже вечер, что ты сейчас сделаешь? Как раз время расслабиться, отдохнуть. И вообще — обещал показать — показывай. Пива по дороге возьмем.
Мне не хотелось показывать кому бы то ни было палец сына. Мне казалось, что этим я совершаю некое святотатство. Хотя, конечно, палец мертв, и что за вред будет оттого, если кто-то на него взглянет. Я лелеял смутную надежду, что пиво заставит Серегу забыть о своих намерениях.
Но он не забыл, и когда мы пришли ко мне, прихватив двухлитровую бутылку «Балтики», он мягко намекнул, зачем мы здесь. С подступившей к горлу тошнотой я отворил дверцу морозильника и запустил руку в правый дальний угол. Не нащупав того, чего искал, я пошарил среди обжигающе — холодных и твердых, как сталь, кусков свиного мяса в целлофановых пакетах. Поначалу двигал я пальцами медленно и аккуратно, чтобы ничего не повредить в устройстве холодильника, но затем дрожащей рукой раскидал все бесцеремонно.
— Его нет, — не узнавая собственного голоса, прикрыв дверцу и отступив, выдавил я из себя.
— Как нет? В другое место не ложил?
— Нет, в другое место не…
— Может, его и не было? — с тенью иронии обронил Серега и поглядел на меня изучающе, как смотрит врач на пациента. Я разозлился.
— Как это не было?! — раздраженно бросил я. — Я что, по-твоему, придумал все это? Что за хрень! Может, жена приезжала?
Я отправился в коридор и стал осматривать там все, как сыщик место преступления — нет ли признаков, что здесь побывала Марина — сумки, одежды, обуви, но ничего подобного не обнаружил. Я понимал, что если бы хоть тень догадки промелькнула у жены о том, что лежало в морозилке по соседству с кусками замороженного мяса, она не дотронулась бы до того страшного свертка, и бежала бы от холодильника, как от зараженного бубонной чумой.
— Ну что, не было жены? А где она вообще?
— Поехала к своим… вроде не было.
— Так что тогда? Где?…
— Откуда я знаю! — вспылил я.
Я вернулся на кухню. По-видимому, хотя мне и не хотелось этого признавать, тот всеведущий тип снова вмешивался в мою жизнь, жестоко потешался надо мной, преследуя свои цели. Для него не существовало тайн и преград, никакие замки не являлись препятствием. Теперь он, недолго думая, подкинул мне новый сюрприз, новое испытание.
— Давай-ка лучше пивка дернем, — предложил Сергей.
Я согласился. Нехорошие нотки послышались мне в голосе товарища — недоверие, и это вызывало дополнительную тревогу.
Повинуясь правилам гостеприимства, я снова открыл холодильник, хотя знал, что никакой готовой еды там нет. На второй полке снизу стояло несколько банок с вареньем — сомнительная закуска к пиву; на переднем плане красовалась банка с борщевой заправкой. Ее содержимое приковало мой взгляд — кроваво-красное месиво разбудило во мне жуткие ассоциации и вызвало тошноту. Вот так, пришло мне в голову, можно и из человека сделать такое месиво, какую-нибудь консерву, приправу к каннибальской трапезе. Поедаем же мы трупы животных, беспощадно истребляя их, вонзая нож в сердце, рубя голову, сокрушая обухом по черепу, сжигая электрическим током, не задумываясь о чудовищной боли и смертном ужасе, которые они, без сомнения, испытывают в последние мгновения своей безрадостной жизни. Извращаемся же в изобретении способов, как бы поаппетитнее приготовить эту мертвую плоть, как целесообразнее использовать ее компоненты, чтобы ничего не пропало зря — кожу, мясо, кровь, внутренние органы. Вот так и тело человека можно перемолоть на какой-нибудь дьявольской мясорубке. Нож из закаленной стали одолеет и сухожилья, и кости, и черепную коробку. Так любого из двуногих, который приписывает себе величие и неприступность, можно закатать в банку и поставить в холодильник, про запас, не особенно задумываясь, кем это было когда-то. От этих мыслей и образов, въедавшихся в мозг и пенивших кровь, тошнота достигла апогея. Я поспешно прикрыл ладонью рот и бросился в ванную.
Как только я притворил за собой дверь, раздался телефонный звонок. Серега, вскочив из-за кухонного стола, быстро отыскал трубку и ответил.
— Стас, тебя.
Сполоснув рот и поспешно утершись полотенцем, я вышел из ванной и вцепился трубку.
— Значит, в одиночку ты не справляешься, — услышал он знакомый голос. — Решил помощника подключить.
— Опять ты. Чего тебе надо? Кто ты такой?
Слова мои прозвучали скорее просительно, чем требовательно. Я оперся рукой о спинку кресла, словно без поддержки тела вести разговор был не в силах.
— О-о, что-то ты захирел, твой голос не соответствует голосу избранника, которому выпало создавать собственный мир. В чем дело? Ты сдаешься по любому поводу: получаешь посылку — расстраиваешься, пропадает она — опять ты в трансе. Тебя не поймешь. И это человек, который должен свернуть горы!
— Зачем ты забрал это?
— А что, оно тебе так надо? Ты сам просишь? Я могу прислать еще.
— Не надо.
— Знаю, что не надо. Я, в отличие от тебя, договоры соблюдаю. Если не сделаешь, что велено, снова получишь посылку. И ты знаешь, какую.
— У меня не получится. То, что ты требуешь, нереально! Где я возьму эти деньги за три дня? Послушай, давай прекратим это… что ты выдумал такое? Я продам… машину, еще что-то, и заплачу тебе, но отдай мне сына! Зачем тебе это все… подумай сам!
— Условия остаются прежними, — сухо прозвучал ответ. — Ты можешь, и сделаешь. Или ты согласен отдать сына за грехи, за никчемность этого мира? Давай, сдавайся, признай свое поражение — и пусть сын отвечает за твою слабость, твою несостоятельность! Заткни ребенком дыры своего несовершенства, отдай его на заклание! Пусть отдувается вместо тебя.
— Что за ерунда, да ты просто больной…
— Больной в данном случае — ты, и для твоего излечения требуются радикальные средства. Поучись у своего напарника — он, кстати, больший реалист, он более приспособлен к жизни. Всё, разговор окончен, — он отключился.
— Кто это был? — развязно спросил Серега, развалившись на мягком стуле, за кухонным столом, заложив ногу за ногу и ласково поглаживая стакан с пивом.
— Это был он.
— Он?
— Да. Послушай, Серега, ты не брал…
— Что не брал?
— Сверток в морозилке…
— Какой сверток? Палец, что ли? Ты что? — Точно не брал?
— Да зачем он мне? Я что, на идиота похож?
— Он все знает, Серега, все! Послушай, мне и так сейчас тяжело…
— Да кто он и что знает? Ты что, Стас?
— Тот, который звонил только что.
— Какой еще «тот»? Я же брал трубку! Это баба была, Стас, баба!
15
Наутро, когда я проснулся и некоторое время пролежал, глядя в потолок, мне пришла мысль, не сошел ли я с ума. Это меня даже развеселило, и я тотчас подумал, что все это ерунда, хотя знал, что большинство психов уверены в своей нормальности. Пьянки, после которых я мало что помнил, шокирующие происшествия последних дней — все это зарождало во мне ростки недоверия к собственной способности адекватно воспринимать реальность. «Вот ведь подстроил, сука!» — подумал я про того демона, манипулировавшего моей жизнью. Злоба затопила меня настолько, что я вцепился зубами в край одеяла и стал с рычанием мотать головой, словно взбешённый пёс, рвущий шкуру противника. Вслед за вспышкой злобы пришло бессилие, штормовой волной накатило отчаяние. Я не видел выхода, ничего сделать нельзя; весь мир сговорился и ополчился против меня.
