Эд Макбейн - Забавы с летальным исходом
Чертовски интересно, подумал Зейго.
— Владелец дома выстроил также отель, на Хвосте. Для своих друзей, чтоб было где остановиться, когда приезжают. Он до сих пор существует. Наверное, и его тоже перестраивают.
Дьявольски интересно, подумал Зейго.
— Ну а после смерти владельца дом выкупил город. И там устроили музей.
— В отеле? — спросил Зейго.
— Да нет, в особняке, в «Ка Де Пед».
— Так, стало быть, ваш груз — музейная вещичка, верно?
— Да.
— Какого типа?
— Да так, ничего особенного, — ответил Джек. — Просто глиняная бутылка.
Погода в Афинах в это время года всегда стоит невыносимо жаркая. Но хуже всего здесь, в тюрьме, где толстые стены мешают проникнуть даже малейшему дуновению ветерка. На севере тюрьма выходила на улицу Пиреи, именно там находились главные ворота. То была весьма оживленная улица, пересекавшая далее улицу Мраморных Рабочих и тянувшаяся к северо-западу, к самим Вратам Пиреи. И когда наступало время навестить томящегося в заключении узника, товарищи его встречались на рассвете у находившегося неподалеку здания суда, где его судили и приговорили к смертной казни. Обычно тюрьма открывалась для посетителей не слишком рано. И сегодня, в день казни, никто не собирался открывать ее раньше. Но они все равно пришли совсем рано, еще до рассвета, в ночи, по пустынным улицам, и теперь стояли и перешептывались на ступеньках здания суда. Дело в том, что они узнали, что сегодня из Делоса возвратился корабль.
И прибытие этого корабля страшно их беспокоило.
Оно означало, что теперь их товарища точно казнят.
В древние времена царь Крита потребовал от Афин так называемую «семерку» — семь юношей и девушек, которых он собирался принести в жертву страшному чудовищу Минотавру, пожиравшему людей. И вот Тесей отплыл под парусом с этой обреченной на смерть семеркой. А народ Афин поклялся Аполлону, что если молодых людей спасут, то каждый год они будут отправлять паломников на остров Делос, священную землю Аполлона. И вот храбрый Тесей убил Минотавра, чем спас себя и приговоренных к смерти, а афиняне в знак благодарности ни разу не нарушили клятвы и с тех самых пор каждый год отправляли на Делос корабль с паломниками — тот самый, на котором Тесей приплыл на Крит.
В этом году корму корабля освятил жрец Аполлона, и паруса на нем были подняты за день до того, как начался процесс в суде. Отплытие его означало, что в течение месяца жизнь подсудимого будет в неприкосновенности — согласно афинским законам, город должен оставаться «чистым» на время отсутствия корабля. А это, в свою очередь, означало, что казнить никого нельзя. И вот теперь корабль возвратился.
С того места, где собрались и продолжали собираться друзья, было хорошо видно вооруженных охранников, стоявших на страже у тюремных ворот. Накануне, навещая заключенного, товарищи умоляли его предпринять попытку бегства. Что было бы весьма затруднительно, учитывая все обстоятельства — стены высоченные, а единственный выход располагается совсем рядом с двухэтажным зданием казармы. На первом этаже находились офицеры и надзиратели, а на втором, так называемом «одиннадцатом», размещался магистрат со всеми тюремными службами и специальным отделением, ведающим исполнением смертных приговоров.
Сама тюрьма занимала свыше ста двадцати футов в длину, пятидесяти в ширину, таким образом, общая площадь составляла добрые шесть тысяч квадратных футов. Вдоль главного прохода располагались камеры — пять с одной стороны, три с другой. В ближайшей ко входу камере в пол был врыт огромный кувшин. Сейчас он был до краев наполнен дождевой водой, которую заключенные использовали для мытья. Южным своим концом коридор выходил во двор, именно по нему в основном и водили арестантов.
Друзья приговоренного подошли к воротам на рассвете, но охранники велели им подойти попозже, поскольку служащие «одиннадцатого» как раз в это время заняты тем, что снимают с приговоренного кандалы и готовят к казни. Минут пятнадцать спустя они вернулись и сообщили, что теперь друзья могут войти. И дали знак надзирателю отпереть ворота.
Путь они знали хорошо.
Его содержали в первой камере восточного крыла, в том ряду, где камер было всего три и каждая из них была куда просторнее любой из тех пяти, что напротив. Возможно, ему предоставили такую камеру из уважения, хотя в тюрьме за долгие годы ее существования успело перебывать немало знаменитых людей. А может, «одиннадцатое» отделение решило как-то смягчить тем суровость приговора, вынесенного одному из знаменитейших граждан города.
Наиболее традиционными и распространенными видами наказаний для разного рода нарушителей закона являлись в Афинах штрафы, ссылка или же смертная казнь. Каждое из них могло быть заменено длительным сроком тюремного заключения. Самым страшным преступлением являлось «отсутствие благочестия». Оно как бы делилось на две категории: «растление юношества» и «поклонение новым божествам» — то есть не тем, которых почитает город. И наш осужденный был уличен в обоих этих преступлениях и выслушал приговор с презрением. А потому сегодня должен умереть.
Приговоренному к смертной казни давали в Афинах выпить яду. Яд готовили предварительно — толкли в специальном сосуде листья болиголова. Мужчина, который должен был сегодня подать осужденному яд, предупредил его товарищей, что друг их сегодня что-то слишком разговорчив. Очевидно, сказывалось возбуждение последних дней. И это может отрицательно отразиться на исполнении приговора, поскольку у людей в моменты возбуждения повышается температура тела и это ослабляет силу яда. Свои слова он проиллюстрировал примером — известно, что вино разогревает кровь, а потому именно вино является общепризнанным противоядием, особенно когда имеешь дело с болиголовом.
И в камере сегодня не было ни капли вина.
В ней находились лишь старые друзья, пришедшие сказать «прощай» храбрецу, который в ответ на это заметил: «А вы не обращайте на палача внимания. Пусть делает свое дело, готовит отраву. Хоть две дозы, хоть три, на его усмотрение».
Где-то в середине дня он прошел по длинному коридору к камере, где находилась «ванная», и искупался в ней последний раз, и обратился к друзьям со следующими словами: «Приятно все же принять ванну перед тем, как отведать яду. И женщинам меньше хлопот, не придется обмывать покойника».
Вскоре после захода солнца ему принесли болиголов. И хотя палач торжественно называл этот сосуд «чашей», на деле он больше походил на маленькую бутылочку или флакончик — вроде тех, в которых обычно хранят лекарства. Узкое горлышко, чуть выступающий на нем «язычок», округлые бока и плоское дно. И никаких ручек. Дешевая простенькая глиняная бутылочка, которую предстояло разбить сразу же после того, как содержимое ее перейдет в желудок приговоренного.
— Что ж, друг мой, — сказал он палачу, — вы в этих делах настоящий мастер. Что прикажете делать?
— Да просто выпейте, и все дела, — ответил палач. — Потом можете походить. Как только почувствуете тяжесть в ногах, прилягте, а уж дальше яд довершит свое дело.
И он протянул ему бутылочку.
И приговоренный взял ее.
Поднес ко рту, прижал к губам и выпил яд. Потом принялся ходить по камере. И когда ощутил тяжесть в ногах, лег на спину. Палач подошел, пощупал ступни и ноги, крепко ущипнул за пятку и спросил, чувствует ли он что-нибудь. И умирающий ответил, что нет, не чувствует, и тогда палач стал щупать ему бедра, и рука его поднималась все выше и выше.
— Когда холод достигнет сердца, — объяснил палач, — можно считать, что он покойник.
Было это в 399 году до нашей эры.
В 1977 году археологи проводили раскопки в Афинах и обнаружили старое здание тюрьмы. И вот в самом дальнем его помещении, что в северо-восточном крыле, они нашли тринадцать бутылочек, напоминавших те, в которых древние греки хранили лекарства и прочие снадобья. Им показалось странным такое количество бутылочек, найденных в одном месте, — ведь за время всех раскопок их было обнаружено всего двадцать одна штука. Эксперты пришли к однозначному выводу: бутылки после использования тут же уничтожались. А в тех, что сохранились, было обнаружено одно и то же вещество — составленный в умелых пропорциях яд из растения под названием болиголов. Которым, очевидно, и травили несчастных узников.
На дне одной из бутылочек обнаружили выцарапанные в глине три греческие буквы: «ΣOK».
Это был самый настоящий музей. Стояли указатели, подсказывающие людям, где следует парковаться, стояли стрелки, показывающие, где находится вход. Короче говоря, Музей изящных искусств «Ка Де Пед» города Калуза, штат Флорида, и все такое прочее. Кэндейс Ноулз — Господь да защитит любого мужчину, женщину или ребенка, посмевшего обратиться к ней просто Кэнди, — запарковала свой маленький белый «Порше» на практически пустой в это время стоянке. Что и понятно, было всего четыре дня, понедельник. Яркое солнце Флориды нарядно высвечивало черепичные крыши музея, и они были видны еще издали. Она заперла машину и подумала, что непременно надела бы туфли без каблуков, зная, что эта проклятая стоянка вымощена гравием, затем опустила ключи в сумочку и перебросила ее ремешок через плечо. Обычно в эту самую сумочку она клала еще и «браунинг» 25-го калибра, но сегодня не тот случай. Ей совершенно ни к чему, чтоб сегодня ее остановил какой-нибудь музейный охранник и стал бы расспрашивать, для чего это и зачем у нее в сумочке огнестрельное оружие, пусть даже на него и выдано разрешение властями солнечного штата Флорида. Нет, сегодня ей совершенно ни к чему, чтоб кто-либо стал задавать ей всякие каверзные вопросы. Она явилась сюда по делу и намерена исполнить его, как подобает. Поскольку сегодня, насколько ей известно, двадцать седьмое января, а это означает, что до назначенного дня ограбления осталось пять дней.
