Татьяна Столбова - Смерть по сценарию
Пульс задумался только на несколько секунд. Потом он решил, что, как взрослый человек, должен пойти навстречу маленькой нахалке. Хотя бы с целью исправить ее и воспитать полезного члена общества. Кивнув, он открыл дверь павильона и галантно пропустил Тоню вперед. Рядом, почти как товарищи, они двинулись в кафе...
***Когда Тоня принесла две чашки кофе и тарелочку с красивыми аппетитными эклерами, Пульс оттаял. Он очень любил эклеры. Благосклонно кивнув Тоне, он всей пятерней ухватил самое большое, толстое, как поросенок, пирожное и откусил сразу половину. Его другая рука уже тянулась за вторым...
Тоня с трудом сдержала усмешку. Пульс был в своем репертуаре. Сладкое пожирал с жадностью, роняя крошки, свистя носом, чавкая, облизываясь и урча. Странно, что он еще не пукал при этом.
В студийном кафе было полупусто. Всего несколько человек отдыхали здесь перед работой или после нее. В глубине зала, в полном одиночестве, сидел Михалев и через соломинку потягивал из высокого тонкого стакана желтую жидкость. Тоня взглянула на него лишь мельком, отметила про себя, что он находится достаточно далеко и не может услышать их беседу, обратила взор на пожирающего предпоследний эклер Пульса и негромко спросила:
— Лев Иванович, вы часто бывали в доме у Миши?
— Был раза два, — невразумительно, с набитым ртом ответил Пульс.
— И чем же вы занимались?
Пульс надулся. Мыслил он, как обычно, узко, а потому в Тонином вопросе углядел подтекст, которого не было.
— Как то есть чем? На что это вы намекаете? Просто разговаривали, и все.
— О чем?
— Ну, знаете, это уже слишком! — возмутился Пульс. — Какое вы имеете право меня допрашивать? Я артист! Артист с большой буквы! Меня сам...
— Знаю, — невежливо отмахнулась Тоня, но тут же поправилась, улыбнулась со всей любезностью, на какую только была способна. — Но видите ли, Лев Иванович, ситуация складывается таким образом, что Дениса могут в конце концов посадить. Улики против него слабые, однако подозреваемый он один и отвертеться будет трудно. Я бы даже сказала, невозможно. Если... — Тоня сделала многозначительную паузу, во время которой пристально смотрела на красного от досады Пульса, — если мы ему не поможем. А мы можем помочь. Ну где же ваша сознательность, Лев Иванович? Где чувство долга?
— Здесь, — буркнул Пульс, пока не очень понимая, чем он может помочь Денису.
— Вот и хорошо. Ответьте тогда на мои вопросы без обид, и этим вы окажете своему товарищу по актерскому цеху большую услугу. Договорились?
— Договорились. Только не надо разговаривать со мной как с ребенком.
— Не буду. Итак, какие темы вы обычно обсуждали с Мишей?
— Самые разные. Я много повидал на своем веку, у меня огромный опыт... Как старший по возрасту я обязан делиться им с молодыми... — Последнюю фразу Пульс не проговорил, а промямлил — только сейчас до него стал доходить некий идиотизм этих плакатных сентенций. Раньше он об этом никогда не задумывался. Но ведь по сути все правильно, откуда же такой неуют, такая неловкость? Может, все дело в Тоне Антоновой? Вон она как смотрит — пристально, в упор, словно следователь. Сам Пульс в жизни не встречался со следователем, но взгляд его представлял себе именно таким.
Он снова почувствовал неприязнь к девчонке. И как вообще она втерлась в компанию взрослых и умных людей? Как Мадам, женщина в высшей степени интеллигентная и интеллектуальная, допускает к себе эту юную авантюристку? Ну и что с того, что отец ее — известный театральный художник? Он, Пульс, лично знает чад некоторых звезд кино и эстрады, до которых никому нет дела. Ну сюсюкнут с ними раз-другой, и все. А Тоня — она же общается со всеми на равных... По какому праву?
В расстройстве он взял с тарелки последний эклер и съел.
— Что вы замолчали, Лев Иванович? — спросила она с легкой улыбкой.
Пульс ощутил прилив раздражения. В ее тоне, в ее взгляде и улыбке ему почудился налет снисходительности. Тоню не извиняло даже то, что она не прикоснулась к пирожным. Все равно по справедливости они принадлежали ему, Пульсу, как более старшему и более умному.
Он поднял глаза и опять наткнулся на этот нахальный взгляд. Он уже хотел сказать ей несколько едких весомых слов, встать и уйти, но вспомнил тут про Дениса. Девчонка наверняка растреплет по всей киностудии о том, что он черствый и эгоистичный человек. Нет, это невозможно... Пульс взял себя в руки и ответил:
— Так, задумался немного. Не понимаю, зачем вам знать о наших беседах с Мишей, но если вы так ставите вопрос... Я рассказывал ему о своем трудном детстве, о работе на стройке, о службе в армии. Его очень заинтересовал один случай: когда мне было лет пятнадцать, мы с сестрой — она старше меня на четыре года — поехали в Ставрополь на все лето. И вот в поезде к нам подсел старичок. Весьма, весьма любопытный субъект. Крошечный, метр двадцать, не больше, с огромным носом и разными глазами...
— У вас кофе остыл, — перебила Тоня. Ей совсем не хотелось провести весь перерыв в компании с занудным Пульсом.
— Да— Да, спасибо... Так вот, старичок...
— Лев Иванович, эту историю вы мне расскажете после. С удовольствием послушаю на досуге. А сейчас некогда. Через пять минут съемка.
— Хорошо, — недовольно сказал Пульс и не удержался от поучительного замечания: — А вот Миша слушал меня очень внимательно — так, как и полагается молодому человеку.
Тоня, естественно, не приняла замечание на свой счет.
— А сам Миша что вам рассказывал?
— Сам Миша...
Пульс задумался. Очень серьезно задумался. Он мучительно пытался вспомнить, что же рассказывал ему Миша. По мере прояснения памяти взгляд артиста приобретал растерянное выражение.
— Миша, — наконец сказал он, — ничего мне не рассказывал. Он только слушал.
— Понятно, — усмехнулась Тоня.
Ей стало скучно. Зря она потратила время на Пульса. Знала же и раньше, что он предпочитает говорить, а не слушать. Так что никакой информации от него не получишь. Разве только сплетни и слухи, но этого добра на студии и так навалом.
— Миша был хороший товарищ и выдающийся актер. — Пульс, видимо, начал репетировать речь, которую он скажет на следующих поминках. — Мы все любили его как друга, как брата...
Тяжелый вздох невоспитанной девчонки перебил его. Тоня откинулась на спинку стула, положила руки на стол и посмотрела на собеседника в упор. Пульсу стало ясно, что не только она его, но и он ее все это время безумно раздражал. Она даже не скрывала этого теперь.
— Последний вопрос, Лев Иванович. Как вы думаете, за что могли убить Мишу?
Пульс, оскорбленный в лучших чувствах, молчал.
Она встала:
— Пока.
И пошла к выходу с высоко поднятой головой, спокойной, ровной походкой.
Пульс смотрел ей вслед и думал, что если кого и надо было убивать, так это Тоню Антонову. Впрочем, это никогда не поздно сделать...
***Звонок, изображающий птичью трель, оборвался. Словно соловей заглотил залетевшую в клюв мошку и подавился. Оникс Сахаров с облегчением отнял ладони от ушей и на цыпочках, стараясь ступать очень тихо, вышел из ванной.
Но едва он вошел в кухню, как снова раздался звонок. Одновременно с ним в дверь заколотили и грубый голос проорал: «Открывай! Сахар, блин! Онька! Это мы!»
— Да знаю я, что вы, — проворчал Сахаров, — кто ж еще...
Более не скрываясь, он пошел в коридор открывать дверь старым друзьям.
В квартиру ввалились четверо: Степан, Максим, Витька и Женька. Каждый держал в руке по бутылке пива, а у Степана из кармана кожаной куртки торчало горлышко бутылки мартини. Год назад он сменил работу и теперь, важничая, пил только мартини. Ну или пиво.
Оперативник застонал. Вчера он весь вечер и половину ночи гулял на свадьбе у Максима. Проснулся в восемь утра с больной головой, принял душ и уже намеревался собираться на работу, как тут в дверь позвонили. Он сразу понял, кто это, потому и не хотел открывать. Но Степан и особенно маленький настойчивый Женька Смирнов никогда не отступали от намеченной цели. Они все равно не ушли бы, а продолжали звонить и стучать, пока не довели бы соседей до белого каления. Если б Сахаров жил на первом или втором этаже, он сбежал бы через окно. Но он жил на пятом. Не так уж высоко, однако не сбежишь.
— Здравствуйте, гости дорогие, — хмуро пробурчал Оникс.
— Здравствуй, — ответили они и с торжеством продемонстрировали ему бутылки.
— Я пить не буду, — отказался он, удаляясь на кухню.
— И не надо. Мы сами выпьем. А Маргарита Лазаревна дома?
Маргарита Лазаревна, мама оперативника, просыпалась с первыми петухами и уходила на рынок, о чем гости дорогие знали отлично. И Сахаров не стал отвечать на этот вопрос.
Друзья прошли на кухню, расположились там с максимальным комфортом и, не обращая внимания на хозяина, принялись распивать пиво, радостно вспоминая вчерашнее празднество.
