Василий Казаринов - Ритуальные услуги
Присмотревшись, я определил, что управляет им тот самый любитель эффектного виража, что недавно предавался любовным утехам на укромной полянке. Поравнявшись с берегом, он сбросил скорость и стал неторопливо курсировать туда-сюда — с тем, видимо, расчетом, чтобы не терять из поля зрения происходящее на поляне.
— Знаете, ребята, — сказал я, обращаясь к молодым людям за соседним столиком, все еще пребывавшим в состоянии полнейшей гармонии. — Что-то все это мне начинает надоедать.
Молодой человек встрепенулся, тряхнул головой и украсил свое бледное лицо невыносимо глупой улыбкой, затем наклонился, достал из стоявшей у ножки столика сумки «поляроид», навел на меня объектив и нажал на спуск. Аппарат медленно выплюнул квадратик карточки, в матовом поле которой постепенно начал проясняться мой поясной портрет. Учитывая состояние фотографа, карточка вышла поразительно удачной и четкой.
— Спасибо, друг, — кивнул я, убирая карточку в карман. Затоптав сигарету, я встал из-за стола, подумал, прихватил едва начатую бутылку джина и, крепко ухватив Мальвину за локоть, повлек ее через поляну к стоящей в тени кустарника машине.
— Мы, насколько я понимаю, договорились, — взбеленилась она, усевшись за руль, и резко рванула с места.
— На предмет чего?
— На предмет того, что ты просто присутствуешь рядом и ни во что не вмешиваешься. В конце концов именно за это я тебе плачу.
— Ты пока ничего мне не заплатила, — возразил я.
Она фыркнула, вынула из «бардачка» барсетку.
— Подержи руль.
Я придерживал баранку, пока она копалась в сумочке. Наконец в ее руке возникла смятая купюра. Бросив ее мне на колени, она опять фыркнула и стряхнула мою руку с руля. Я разгладил на коленке банкноту. Из серого овала на меня пытливо взирал президент Франклин, и что-то в каллиграфично выписанных складках его лица, упрямой сомкнутости припухших губ и лишенном какого бы то ни было внятного выражения взгляде было такое, отчего в душу вошел покой.
— Ему будет скучно в одиночестве, — заметил я, засовывая зеленую сотенную в карман пиджака. — Хорошо бы направить к нему в компанию какого-нибудь еще президента. Ну, предположим, Гранта.
— Он перебьется.
— Куда мы путь держим на этот раз? — спросил л, когда мы вывернули на мост.
— Надо переодеться. Я же сказала, вечером мы идем в кабак.
9
Спустя полчаса остановились во дворе краснокирпичного дома неподалеку от Чистопрудного бульвара, обшарпанная наружность которого несколько озадачила: я полагал, что люди, катающиеся на БМВ и нанимающие личных охранников, обитают в куда более респектабельных жилищах. Поднялись на лифте на третий этаж, Мальвина, погремев ключами; отперла тяжелую стальную дверь и пригласила заходить, я озадаченно потоптался на пороге — с подобной замысловатой планировкой квартир сталкиваться еще не приходилось: прямо с порога мы — минуя какой бы то ни было намек на прихожую — оказались в узкой, пеналом вытянутой кухне, обставлена она была без претензий, светлой сосновой мебелью. В подернутом мутноватой плесенью горшке на облупленном подоконнике, в предсмертной агонии заламывая руки, изгибалась засохшая герань. Замызганная газовая плита давно и безнадежно тосковала по пригоршне «Комета», который смог бы содрать с нее слой сального налета, причудливо декорированного кляксами расплесканного кофе, обширная пепельница на столе представляла собой братскую могилу разнокалиберных окурков, и разве что черный кружевной бюстгальтер, вяло, словно перегревшийся на тропическом солнце моллюск, ползший по спинке стула, намекал на то, что здесь обитает женщина.
— Ты уверена, что мы попали, куда надо? — Я присел к столу, закурил.
Мальвина потянула носом, принюхиваясь, — в доме стоял плотный запах пыли — в комментарии вдаваться не стала, исчезла за дверью в торце кухни. Отсутствовала ровно столько, что я успел выкурить пару сигарет.
— Прекрасно выглядишь, — приветствовал я ее появление с той долей искренности, на которую способен разве что человек, давно не видевший изысканную женщину, принаряженную в темно-сиреневое вечернее платье с настолько глубоким вырезом на спине, что в его основании угадывалась пикантная вершина ее округлой, мягко расслаивающейся на две сочные доли попки.
Не обратив внимания на мой восторг, она прошествовала к двери, кивком пригласила на выход, — подъемно-спусковой механизм лифта издавал мучительные, утробно клокочущие стоны, словно его донимал приступ тошноты, — мы погрузились в БМВ, понеслись в сторону Садового кольца, а потом в течение трех часов посетили пять респектабельных заведений, куда забегали лишь затем, чтобы повертеться среди изрядно поддавшей публики и быстренько выпить в баре сока или джина с тоником, ее везде узнавали, меня же окатывали то изумленными, то настороженно пытливыми взглядами, которыми в старой, давно устоявшейся компании окатывают нового хахаля всем известной особы. Вела Мальвина себя немного странно, ни с кем меня не знакомила, словно держа на некотором расстоянии от своих приятелей.
Мы побывали в нескольких кабаках, гастрономическая палитра которых простиралась от изысканно французской кухни до пещерно монгольской, и, порядком уставшие, наконец припарковались на охраняемой крепкими ребятами с бритыми затылками стоянке справа от окутанного приглушенным освещением входа в очередное заведение, на статус которого намекала скромная, парящая интимным фиолетом, неоновая вывеска над дверью черного стекла: «Night Club…», название его толком было не разобрать, но судя по отсутствию типичного для злачных мест полыхания витрин и прочих атрибутов попугайского декора, в избыточной рекламе заведение не нуждалось.
Всю дорогу сюда Мальвина молчала, сосредоточенно покусывая губу, — то ли она нервничала, то ли была по самую макушку погружена в какие-то свои мысли — и это странно тревожное, несколько заторможенное состояние продолжало преследовать ее: с деревянной какой-то грацией она прошествовала к входу.
— Что-то не так? — спросил я, нагнав ее и тронув за локоть.
Она ничего не ответила, но я заметил, как мелко подрагивают ее пальцы, вспорхнувшие к уху, в мочке которого искрилась бриллиантовая капелька сережки.
Мы вошли.
В холле сумрачно и прохладно, черный мрамор стен и рассеченного пурпурной ковровой дорожкой пола, сообщавшие интерьеру настроение торжественности и скорби, тут же напомнили мне о статусе похоронного лодочника. Высокий потолок, причудливо декорированный множеством расположенных под разными углами зеркальных панелей, тиражировал обрывочные отражения минорного интерьера, раскидывая их по углам, что должно было создавать у всяк сюда входящего ощущение неустойчивости, зыбкости, разорванности окружающего мира и бренности собственного бытия, — возможно, прежде чем приступить к разработке здешнего холла, автор дизайна вдохновенно трудился над оформлением фешенебельного салона ритуальных услуг, дух высокой скорби продолжал преследовать его в работе над очередным заказом, и странно, что он не украсил интерьер бронзовыми подставками для венков, скромными канапе для отдыха безутешных родственников и миниатюрным органом в сумрачной нише, тянущейся по правой стене.
Молодой человек в кромешно черном костюме, мощная комплекция, бесстрастное обездвиженное лицо и характерный рентгеновский взгляд которого выдавали в нем сотрудника клубного гестапо, едва заметно кивнул и легким жестом руки указал в сторону металлоискателя.
— У меня с собой ничего нет, кроме сущей мелочи, — заметил я ему. — Только магнум тридцать восьмого калибра, пара запасных обойм, граната Ф-1, сотня грамм пластита, пакетик героина да упаковка презервативов. Так что звонить не должно.
Должно быть, такого рода шутки тут были не приняты — в глазах гестаповца вспыхнул какой-то мрачный огонек и тут же потух. Я бесшумно миновал подкову и попал в лапы очередного служителя безопасности, который вежливо подтолкнул меня к очередному пропускному шлюзу, представлявшему собой узкий коридор, по стене которого тянулось слепое тонированное стекло.
Оказавшись внутри проверочного загона, я повернулся к стеклу и попытался изобразить на лице интеллигентное выражение. Судя по тому, что смутно отразилось в темной поверхности стекла, справиться с этой мимической задачей до конца мне не удалось. Зато спустя какое-то время щелкнул запор хромированных воротец, сигналя о том, что путь свободен. Я покинул шлюз и погрузился в ароматы дорогой парфюмерии, табака и пикантные ресторанные запахи, сочащиеся из-за дубовых дверей, справа от которых за столиком с уютной лампой под зеленым абажуром сидел, насколько я мог разобрать, метрдотель. Завидев меня, он поднялся с места. Это был средних лет малый с типичной для выбившегося в люди халдея внешностью. Низкий сплюснутый лоб, чуть более против нормы длинный, остро заточенный нос, смятый подбородок, а также аккуратное брюшко, округляющееся за полами тесного фрака с лоснящимися, будто жиром смазанными, лацканами сообщало ему сходство с пингвином.
