Андрей Воронин - Первое дело слепого. Проект Ванга
– Она еще и благодарит! – воскликнул Грабовский. – За что благодаришь, дура? За то, что сама, без меня, давно знала? Благодарить будешь, когда дело сделаем.
– Какое дело? – глухо, безнадежно спросила Нина. – Что можно сделать, когда человек умер?
– Много чего, – заявил Борис Григорьевич. – Ты себе даже не представляешь, сколько всего можно сделать. Вернее, представляешь, только сказать язык не поворачивается. А зря! Ты ведь за этим сюда и пришла. Можешь не говорить, я и без слов все прекрасно вижу. У каждого в жизни бывает момент, когда надеяться остается только на чудо. Но не каждому оно, чудо, дается…
– А… разве это возможно? – прошептала Нина.
– Вера горами двигает, – сказал Грабовский. – А душа человеческая – не гора, она как-нибудь полегче будет. Все возможно. Только стоит это недешево.
– Я… – мысли о том, что нужная сумма почти наверное будет неподъемно велика, о том, что все это чистой воды безумие, что такое в принципе невозможно, и еще о многом-многом другом вихрем пронеслись через смятенный ум и исчезли без следа, уступив место всепобеждающей надежде. – Я готова. Скажите, что нужно делать.
– Деньги ищи, – просто сказал Грабовский.
Он выдвинул ящик стола, достал оттуда листок бумаги и карандаш, записал сумму и через стол протянул листок посетительнице.
Глава 6
– Боже мой! – не веря собственным ушам, протянул, почти пропел, Глеб Сиверов. – Да она просто сошла с ума! И ты вместе с ней.
Откровенно говоря, ему хотелось выразиться как-нибудь покрепче, но он сдержался. Зная его, Ирина могла без труда догадаться об этом желании, а раз так, к чему попусту сотрясать воздух? Она прекрасно понимала, как муж отреагирует на ее сообщение, но при этом все равно сочла необходимым проинформировать его о том, что… Нет, это было решительно невозможно выговорить даже мысленно, про себя.
Глеб закурил, стараясь успокоиться. Хотелось резким щелчком выбить сигарету из пачки, резко, с силой, прикусить фильтр, крутануть колесико зажигалки и швырнуть ее обратно на стол – так, чтобы, проехав из конца в конец, она остановилась на самом краешке. А потом резко затянуться и резко выдохнуть дым…
Он помолчал, борясь с охватившим его раздражением. Бабья глупость универсальна и в той или иной степени свойственна всем без исключения женщинам. Да и не глупость это вовсе, а особенность женского организма. Мужской охотничий ум самой природой приспособлен к тому, чтобы рассчитывать траектории и взвешивать варианты; женщина способна к этому в не меньшей степени, но решения принимает, как правило, руководствуясь эмоциями, а не логикой. И, что характерно, сплошь и рядом эта пресловутая логика оказывается посрамлена. Примеров тому Глеб знал предостаточно и, положа руку на сердце, не мог всерьез осуждать Нину Волошину за ее безумную затею, а Ирину – за сочувствие, которое она испытывала к подруге. Если как следует разобраться, по-настоящему взбесил его Грабовский – этот хладнокровный ублюдок, не постеснявшийся запросить с убитой горем женщины фантастическую сумму за оказание заведомо невозможной услуги.
Осознав это, Сиверов осторожно взглянул на жену. Ирина стояла к нему спиной и спокойно, как ни в чем не бывало, жарила оладьи. Сковорода шипела, синеватый дым столбом уходил в гудящую жестяную воронку вытяжки, ловкие руки Ирины проворно порхали над плитой. Она выглядела спокойной, и Глеб вдруг заподозрил, что разговор этот продуман ею гораздо лучше, чем можно было предположить. Быстрицкая хорошо знала мужа – лучше, наверное, чем он сам себя знал, – и наверняка предвидела его реакцию. Она знала, что он разозлится, знала, что не позволит раздражению вырваться наружу, знала, каким именно способом он станет с этим своим раздражением бороться и к какому выводу придет в результате этой борьбы. Ай да она!
«Делать мне больше нечего», – подумал Глеб, уже зная, что побежден, но не желая сдаваться без боя.
– Кошмар, – громко сказал он, перекрывая шипение вылитого на раскаленную сковороду теста и монотонное гудение вытяжного вентилятора. Ирина промолчала. – И как вы себе это представляете? Только вообрази себе: могила в лесу или в поле у дороги, а в могиле – труп… пусть даже нерасчлененный. И вот земля начинает шевелиться, сыплются сырые комья, из разрытого песка появляются пальцы, потом ладонь, потом вся рука… Она шарит в поисках опоры, упирается в рыхлую землю, та расступается, и наконец снаружи оказывается голова, а за нею и все остальное. Проходит несколько часов, раздается звонок в дверь, Нина открывает и видит на пороге вот ЭТО… Ей это надо? А может, и ты к ней присоединишься? Купите шампанское, торт, проведете милый семейный вечерок… А? Только я, пожалуй, скручу тебе ватные тампоны для ноздрей и пропитаю духами, а то, боюсь, торт в горло не полезет. Даже с шампанским. Это ж такой аромат… А зрелище!.. Голливуд отдыхает.
– Ты несешь отвратительную чепуху, – не оборачиваясь, ровным голосом сказала Ирина. – Да еще перед едой.
Голос у нее был строгий, но в нем отчетливо звучали нотки неуверенности. «Ага, – подумал Сиверов, – зацепило!»
– У меня крепкий желудок, – проворчал он. – А если тебя не устраивает нарисованная мной картинка, изобрази другую. Давай-давай, попробуй! Не получается? Так ведь это немудрено. Подобных вещей, чтоб ты знала, не проделывал даже Иисус Христос. Лазарь, которого он воскресил, был, как ни крути, намного… гм… свежее Соколовского.
– По-моему, кто-то хочет схлопотать горячей сковородкой по физиономии, – сказала Ирина.
– А по-моему, кто-то хочет по уши залезть в долги, распродать все свое имущество, отдать деньги первому попавшемуся проходимцу и остаться голышом на морозе, – парировал Глеб. – А лучшая подруга, вместо того чтобы вправить кое-кому мозги, поддерживает этого кое-кого всеми доступными методами и средствами, вплоть до рукоприкладства. Вернее, сковородоприкладства…
– А ты не говори чепухи, – еще неувереннее сказала Ирина.
– Не я первый начал, – возразил Глеб.
– Грабовский твердо обещал, что никакой жути, вроде описанной тобой, не будет, – заявила Быстрицкая, выключая плиту. Она сняла со сковороды последние оладьи и поставила перед Глебом глубокую, исходящую аппетитным духом тарелку. – Ешь, обладатель крепкого желудка… Он сказал, что Максим вернется таким же, каким был до… ну, словом, до исчезновения. Только предупредил, что, вернувшись, он совсем ничего не будет помнить о себе.
– Очень удобное свойство, – заявил Сиверов, безжалостно задавливая в пепельнице окурок и вскрывая банку со сметаной. – Где был, что делал – ничего не помню! Я не я, и невеста не моя… Нина не боится, что после возвращения он уже не захочет на ней жениться?
– Можешь сколько угодно прикрываться своим цинизмом, – сказала Ирина, подсаживаясь к столу. – Ты сейчас похож на маленького мальчика, который прячется от буки под одеялом. И даже не от буки, а от мамы, которая говорит, что пора вставать.
– Вот уж дудки! – возразил Сиверов. – Какая там мама! Мама – самая земная и реальная вещь на свете, а вы с твоей Ниной как раз подсовываете мне буку. Да еще и пытаетесь убедить меня, что это – плюшевый медвежонок. Бр-р-р! Нет, на здоровье, пускай оживает сколько влезет. Но учти, на свадьбу к зомби я не пойду даже под вооруженным конвоем.
– Я вовсе не об этом говорю, – хмурясь, сказала Ирина. Глеб заметил морщинку у нее между бровей и подумал, что пора немного ослабить напор и отступить на заранее оборудованные запасные позиции, пока не начался массированный артобстрел. – Я как раз хотела сказать об этой свадьбе. Неужели ты не понимаешь, что свадьба сейчас волнует ее в последнюю очередь? Неужели ты действительно думаешь, что она затеяла все это только ради того, чтобы не остаться старой девой? Плохо же ты знаешь женщин!
«Золотые слова, – подумал Сиверов, обмакивая оладью в сметану. – Но я не одинок. Кто в этом мире может с уверенностью утверждать, что знает их хорошо? Только самоуверенный болван».
– Мммм, – промычал он с набитым ртом, – вкусно!
– Слава богу, – сказала Ирина, – желудок у тебя действительно как у страуса. Так вот, если бы ей надо было просто выскочить замуж, она бы нашла себе другой вариант. Менее сумасшедший и более выгодный.
– Пожалуй, – согласился Глеб. Все, о чем сейчас говорила Ирина, он знал с самого начала: Ниной Волошиной двигала любовь, поскольку только она способна заставить человека поверить в чудо и толкнуть на истинное, безоглядное, безрассудное самопожертвование. Он снова подумал о Грабовском, и аппетит пропал. Еще Глеб пожалел, что времена святой инквизиции остались в прошлом: тогда разобраться с господином ясновидящим было бы проще простого. За такие вещи действительно надо отправлять на костер, независимо от того, способен человек совершить обещанное чудо или это только болтовня ловкого, умеющего быть очень убедительным проходимца.
