Сергей Рокотов - Нечто под маской
- Ты что, его видела?
- Видела, видела, я всегда все вижу, что нужно для дела. Иди, умывайся! От тебя многого не требуется, выглядеть только прилично! Иди, она скоро уже прибудет...
Степан ушел умываться и бриться, а разгоряченная, возбужденная Бермудская сидела в кресле и лихорадочно курила. "Нет, для настоящих сильных людей никакие ветры перемен не страшны, ни свежие, ни тухлые. Главное - никакой жалости, никаких дурацких угрызений совести. Лелька Цинга ещё покажет себя! Она ещё понежится на Гавайях и Бермудах", - скаламбурила она про себя. - "Понежится и побарствует на нарышкинские денежки..."
... Великое дело - иметь всюду своих людей... Ей быстро сообщили, что пиратские издательства на Западе вовсю печатают романы Валентина Нарышкина, что они расходятся на разных языках миллионными тиражами. Она решила, что их переправил туда все тот же вездесущий Андрюша Шмыдаренко, но, прощупав афериста, она поняла, что, как ни странно, он тут не при чем. Тогда они дали маху, когда в шестьдесят восьмом году, он по указанию Бермудской ткнул пухлыми папками чуть ли не в нос пришедшему за ними Нарышкину. "Не треба!" - так я ему сказал", - хвастался ей потом Андрюша. - "Можешь не писать - не пиши!" - добавил вдогонку. А он эдак сгорбился и потопал. А сглупила ты, однако, Оленька. Надо было переделать и под своей фамилией напечатать..." - "Учи ученого!" - прорычала она в ответ. - "Пусть утрется своими шедеврами, мы и без них сладко живем..."
А вот попали они таки на Запад. Каким именно путем, она точно не знала, но стала догадываться, что передал их туда некий итальянец Манчини, который наведывался к Рите, когда она ещё жила у них на Кутузовском, и расспрашивал про романы отца. Та ничего о них не знала. Манчини был вертким словно угорь и, судя по блестящим как маслины черным глазенкам, дьявольски хитер. Он неожиданно прекратил визиты к ним в дом, а потом, когда Рита сама позвонила ему, он обтекаемо и очень весело ответил, что все о,кей. Теперь Бермудской стало понятно, что именно было о,кей. Он где-то раскопал черновики романов и свез их в пиратские издательства, не поставив в известность юную наследницу. А вот совсем недавно Бермудская получила информацию о том, что родственник Нарышкина, имевший в Канаде адвокатскую контору, взялся за дело и подал на издательства в суд. И вот-вот должен был выиграть процесс - дело, практически было решено. Помимо гонораров он потребовал заплатить наследникам значительный моральный ущерб, который был выше самих гонораров. Этот щепетильный родственничек сдуру не стал предварительно ставить в известность единственную наследницу Нарышкина Маргариту, хоть и работал только в её интересах. Зато была поставлена нужными людьми в известность она, Ольга Александровна Бермудская. Дело пахло сотнями тысяч долларов, так как по двум романам Нарышкина уже были поставлены фильмы. "Да, мудак Степка, развелся с такой женщиной!" посетовала Бермудская. - "А и я тоже хороша, не послушалась тогда Андрюху, все гордость, гордость проклятая глаза залила... Надо было кинуть что-нибудь этому Нарышкину, а большую часть прикарманить себе... Но, однако же, тогда совсем другое время было, совсем другое было в цене, кто же мог предполагать, что все так обернется, что настолько переменятся местами ценности? Ведь в сытости и роскоши купались и полагали, что так будет всегда... А вот оно как..."
Однако, она решила поправить дело. Причем, выяснив, что Андрей Шмыдаренко на сей раз, как ни странно, не в курсе, решила обойтись без его помощи. Слишком уж большие проценты за свои темные дела требовал этот ненасытный паук... Зато снова пригодились витенькины порошочки... "Первый мужчина", - с благодарностью подумала она о покойном. - "Как меня мамаша тогда за него отлупила, страшно вспомнить..." На мать Ольга Александровна зла не держала, мать есть мать. Она выбила для них с Витенькой квартиру, постоянно помогала деньгами. Но в Москву категорически не пускала. "Думать не моги!" - заявила она матери, когда та заикнулась о том, что неплохо было бы им перебраться в столицу, поближе к дорогой доченьке. "Нечего меня позорить, живите в Пружанске", - отрезала она. - "Лучше первым в деревне, чем вторым в городе. Там барствуйте."
Потом организовала усопшей матери пышные похороны, вскоре после этого - мужу, а недавно отдал Богу душу и преданный Витенька Удищев, специалист по отравам и дурманящим и возбуждающим похоть средствам. Это была самая большая потеря, его было почему-то особенно жалко. Первый мужчина, отличный в своем деле специалист...
Витенькины порошочки испробовала она и на молодом красивом немце Федоре Бауэре, племяннике мужа. Получила от него немалое удовольствие. А потом отправила его на дачу к ненавистному Нарышкину. Обидчик должен был умереть страшной смертью. Его жене повезло больше - за пять лет до этого, явившись под видом слесаря к Нарышкиным, Витенька просто-напросто отравил молодую жену Валентина. И так умело отравил, что врачи определили инфаркт. Нет, незаменимый был человек... Если бы он сейчас был жив, все получилось бы по другому...
Вообще, Нарышкин сам спровоцировал последующие трагические события. Как же он не вовремя позвонил ей и высказал ей все, что он думает по её поводу и по поводу Егора Степановича. А тот как раз умер за несколько дней до этого звонка, Нарышкин же ничего не знал про его смерть. И говорил о нем, как о живом, о преступнике, палаче, садисте, каким он, впрочем был и на деле. Только бы не ему о нем так говорить, и уж тем более не в такое крайне неудачно выбранное время... И результат этого разговора не замедлил себя ждать - через месяц овдовел и Нарышкин, оставшись с шестилетней дочкой на руках. Потом Бермудская на время снова забыла про обидчика. А в восьмидесятом году прочитала какой-то рассказец Нарышкина в эмигрантском антисоветском издании. Хороший, крепкий рассказец... А прообразами для героев были она сама и её покойный муж. Они были очень даже узнаваемы и, благодаря таланту автора, ещё более омерзительны, чем в настоящей жизни. Это и решило судьбу Нарышкина. "А жаль", - подумала Бермудская. - "Красивый мужик! И талантливый! Вдовец ведь. И я вдова! Нам сам Бог велел быть вместе, женился бы на мне вместо того, чтобы рассказики про меня писать в антисоветские издания. Женился бы - не пожалел. Сам Бог велел... Вернее, сам дьявол..."
Красивый мужчина Валентин Нарышкин сгорел заживо в своей ничтожной дачке, а вот Рита, которой была уготована такая же судьба, выжила благодаря Федьке, проявившем неожиданную смелость и прыть. Федька же стал на всю жизнь таким уродом, что никто, кроме неё самой не мог на него смотреть, разговаривать с ним, когда он снимал шапочку очки и шарф. А вот она не боялась его чудовищного лица, она вообще ничего не боялась. Нет, пожалуй, боялась, только совсем другого. Например, нищеты, убожества, засасывающего быта, безвестности. Боялась очередей за хлебом, переполненных автобусов, походов в СОБЕС за субсидиями, рваной обуви, мучительного ожидания пенсии, каждодневного подсчета копеек. И ненавидела разговоры о политике, о том, кого там надо выбрать в Думу, кому быть Президентом. "Какая разница?" недоумевала она. - "Все воры, все до единого! Никто не стремится к власти ради какого-то там дурацкого народного блага, все рвутся к ней ради самой власти и сопутствующих ей приятных вещей - денег, машин, дач, квартир, пайков, загранкомандировок, красивой жизни, одним словом! А жить можно при любой власти, при любом строе и правителе, только голову надо на плечах иметь. А жить так интересно! Как не хочется умирать, тем более - умирать в нищете и убожестве..."
...Раздался звонок в дверь. Возбужденная своими мыслями Ольга Александровна пошла открывать. Из ванной высунулась глупая рожа Степана, пахнущая французским одеколоном.
- Пришла, - шепнула сыну Бермудская. - Привел себя в порядок? Молодец! И чтобы у меня... как по струнке... Как по нотам...
Она посмотрела в дверной глазок. Там стояла с непокрытой головой, в дубленке раскрасневшаяся Рита.
- Риточка, это ты? - елейным голосом спросила Бермудская.
- Открывайте, Ольга Александровна. Мне страшно. Мне кажется, что кто-то следит за мной... Скорее...
- Открываю, открываю, детка, - щебетала поэтесса, открывая многочисленные замки и щеколды. "Сама на огонь летишь, дурашка, как мотылек... Так и надо, так и должно быть..."
Медленно отворилась дверь. Рита с растрепанными волосами сделала робкий шаг в огромную прихожую, освещенную старинным бра.
- Кто шагает дружно в ряд? - прогремел красивый баритон из-за Ритиной спины. - Пионерский наш отряд! - ещё громче продекламировал Игорь Дьяконов, и Ольга Александровна ощутила у своего виска холодное дуло пистолета.
- Ах ты, стерва подколодная, - прошипела Бермудская, протягивая пухлые пальцы к горлу Риты. Та отшатнулась и содрогнулась от того выражения ненависти, которое кипело в черных глазах бывшей свекрови.
- Тихо, тихо, мадам, - прошептал Игорь, вставая своей длинной фигурой между поэтессой и её бывшей невесткой. - Экая вы взбалмошная особа. Чуть что не по вашему, начинаете жалить...
