Марина Серова - Не так страшен босс...
– А выполняет Дохлый?
– Его люди. Потом, сами жертвы в основном контингент асоциальный. Воры самого низкого пошиба, бомжи...
– А способ убийства?
– Как правило, ножевые ранения.
– В области горла?
– Н-нет... Подожди-ка... Ты что, думаешь...
– Я не думаю, Киря, я знаю. Того бомжа в подворотне зарезали люди Дохлого. Информация точная. А Дохлый выполнял поручение Ахмерова, искал собаку. Собака Ахмерова по непонятным причинам сдохла, и вместо нее кое-кто попытался предъявить другую, а именно – ни в чем не повинную таксу той несчастной старушки. Когда подмена была обнаружена, этот «кое-кто» был зверским образом зарезан. А заодно и собака.
– Но зачем?! На кой черт далась кому-то собака?
– Этот вопрос я задаю себе с самого начала расследования. Но ответа пока не нахожу. Может, потрясешь еще раз Ахмерова? Он утверждает, что к убийству Бурового не причастен, а ведь способы, на удивление, похожие. Если не сказать – одинаковые. Если окажется, что и бомжа, и Бурового зарезал один и тот же человек, я, например, не удивлюсь.
– Может быть, может быть...
– А теперь вот какой вопрос: к этому Дохлому, к нему можно как-нибудь подобраться поближе?
– Жить надоело?
– Очень надо, Киря. Обещаю действовать предельно осторожно.
– Обещаешь ты... Знаю я твои обещания. Вечно на рожон лезешь.
– А вдруг я убийцу найду? Что плохого? Ты же себе раскрытие запишешь.
– Угу... убийцу она найдет... Еще неизвестно, кто кого первым найдет. Ты его или он тебя.
– Ладно, не сгущай краски. Ты мне только намекни, где Дохлый тусуется, а там уж я сориентируюсь.
– Где он сам тусуется, даже я не знаю. Знаю, что в кабак один часто заходит. «Космос», знаешь такой?
Этот ресторан был мне хорошо известен. Находился он в одном из старых районов города и название свое сохранил еще с советских времен. Ресторан несколько раз перестраивался, менял интерьер, но название его оставалось неизменным.
«Космос» не входил в число элитных заведений нашего города и имел не очень хорошую репутацию. Частенько там случались драки и прочие «инциденты». Но для авторитета, контролирующего бомжей, место было подходящим.
– Только ты особенно не светись там, – инструктировал меня Киря. – Поздно не приходи. А то еще нарвешься на какую-нибудь... неприятность.
– Слушаюсь, товарищ командир.
– Таня, я не шучу. Дохлый – тот еще тип. Он может сделать все, что угодно, и он не оставляет следов. Прошу тебя – не лезь на рожон.
– Да я и не собираюсь лезть никуда. Не понимаю, с чего это ты всполошился. Что мне жизнь, что ли, не мила? Просто съезжу, посмотрю...
– Ну, ладно, – кажется, не очень поверив мне, сказал Киря. – Я тебя предупредил.
На этом наша беседа закончилась, и я поехала к старушке, у которой господин Рабинович недавно купил икону.
Старушка жила в небольшом домишке в частном секторе. При взгляде на этот дом сразу становилось понятно, что старушка в золоте не купалась. Хлипкий деревянный заборчик, покосившиеся стены... Не было никакого сомнения, что старушка продала икону от нужды.
Я постучала в калитку, но никто не ответил. И мне еще долго пришлось стучать и в калитку, и в окна, пока наконец я смогла уловить в этом доме признаки жизни.
– Вам кого? – испуганно глядя на меня, спросила пожилая женщина, открывшая калитку.
– Здравствуйте! Вы не пугайтесь, пожалуйста. Мой отец коллекционирует старые иконы. Я слышала, что вы продаете, вот решила заехать, посмотреть...
– Продали, продали уже, – сказала старушка, с подозрением глядя на меня.
– Правда? Как жаль! А за сколько, если не секрет? Может быть, мы предложили бы больше...
– Нет, продали. Продали уже, – как попугай повторяла старушка. – Хорошо продали, выгодно. И человек такой солидный, поговорил со мной, все объяснил. И условие составили. Там я и расписалась, что продаю, мол.
– Так, значит, цена вас устроила?
– Да. Хорошо продали, выгодно, – тут старушка назвала сумму, почти в два раза меньшую, чем та, что значилась в сфотографированном мной договоре.
– Минуточку... Как вы сказали? – переспросила я, думая, что, может быть, старушка ошиблась.
Но она снова назвала ту же цену.
– А договор у вас сохранился?
– Нету. А для чего он мне?
Интересное получалось кино. Это значит, Рабинович, купив у старушки икону за одну цену, официально провел ее по другой. И, кажется, я догадываюсь, в чей карман пошла разница. Ведь официально покупателем является магазин, то есть Буровой. А Рабинович только договаривается. И нельзя не отметить, что в данном случае он договорился очень ловко.
С индивидуальными клиентами расчет, я думаю, всегда производился наличными, а подтверждением сделки (в том числе и суммы) являлся договор. Проблема здесь одна – заставить продавца этот договор подписать. Впрочем, в случае со старушкой, думаю, это была совсем не проблема. Выплатив ей наличными одну сумму, Рабинович заставил ее подписать документ, где значилась абсолютно другая. А наивная старушка, наверное, даже и не читала бумагу, которую подписывала.
«Интересно, часто он так делает? – думала я, возвращаясь к своей машине. – Ведь если на каждой сделке он дурил Бурового наполовину, это получается очень неплохой бизнес. Да, Михаил Натанович парень не промах, совсем не промах...»
Я завела двигатель и поехала по второму адресу. Это была квартира в одном из спальных районов. Но, к сожалению, дверь мне никто не открыл. На часах было начало шестого, и я решила подождать хозяев. Не ехать же сюда во второй раз. К тому же не мешало придумать предлог, под которым я заявлюсь к незнакомым людям с расспросами об антикварной мебели.
Когда около шести часов вечера я позвонила в квартиру, дверь мне открыл толстенький дядечка с очень хитрыми глазками и очень низким лобиком. Как действовать с подобными типами, я знала.
Уже через десять минут мы общались как старые друзья. Я сказала ему, что видела их мебель в салоне и она мне понравилась, выяснив адрес, решила поговорить с владельцем. Помимо желания приобрести предметы, выставленные в антикварном салоне, я выразила большую решимость купить и другие предметы из карельской березы, если таковые найдутся у гостеприимного хозяина.
– Вы знаете, – улыбаясь, говорила я, – в нашей семье все неравнодушны к карельской березе. Ведь раньше в дворянских семьях было очень много такой мебели. И у моих прадедушки и прабабушки тоже. Но потом... после всем известных потрясений что-то конфисковали, что-то просто пошло на дрова. Ведь в экстренных ситуациях выбирать не приходилось... Так что теперь у нас почти ничего не осталось...
Без умолку болтая про дворянские семьи и про своего мужа, я незаметно оказалась в квартире, а беседа стала принимать все более доверительный характер.
– Но, вы знаете... эта цена... вот, которую они назначили там, в магазине... Мы уже приобретали некоторые вещи... не кажется ли она вам слишком высокой?
Немного помявшись и порассуждав о том, что хорошие вещи стоят хороших денег, толстенький дядечка наконец раскололся.
– Ну, вы знаете... – говорил он, растягивая слова и кося своими хитрыми глазками на все стороны сразу, – все ведь хотят жить... правильно? И мы, и вы. Человек попросил меня помочь, почему бы не помочь человеку?
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Рабинович в процессе торга попросил хозяина указать в договоре сумму, несколько большую, чем та, что он заплатил в реальности. При этом он ссылался на то, что он – рядовой агент, что комиссионные у него слишком маленькие, а дома семья, дети... В общем, бил на жалость.
Признаюсь, тут я отдала должное способностям Михаила Натановича. Уговорить человека, стоящего сейчас передо мной, подписаться под большей суммой, чем он получил в реальности, на мой взгляд, было абсолютно невозможно. Легче было высечь воду из камня. Но Рабинович все-таки сумел.
Правда, в этом случае разница была не такой большой, как при покупке иконы, но и не слишком маленькой. Для рядового агента – вполне прилично.
В сущности, я уже узнала все, что мне было нужно, и разговаривать с владельцем квартиры, напичканной мебелью из карельской березы, было больше не о чем. Я взяла у него телефон и пообещала, что перезвоню после того, как посоветуюсь с мужем. Возможно, мы и приобретем что-то непосредственно у него.
Я медленно шла к машине и обдумывала полученную информацию. Выходило, что «дядя Миша», с такой трепетной нежностью относящийся к интересам семьи, на деле безбожно обкрадывал и Бурового, и саму Ольгу, ведь магазин принадлежал ей. Помимо общей нелицеприятности всей картины была во всем этом еще и некая странность.
Зачем Рабиновичу, который так близок к семье, воровать? Неужели он не мог получать деньги легально? Почему проворачивал все дела тайно? Не мешало бы это выяснить.
