Энн Грэнджер - Убийство в приличном обществе
С этими словами, всхлипнув, Паркер впустила меня в ту комнату, где стояло пианино. В ожидании Изабеллы Марчвуд я снова рассматривал фотографию Аллегры Бенедикт. На ней она выглядела такой юной, красивой и невинной… и, как мне показалось, способной на непредсказуемые поступки. Глаза ее смотрели прямо в объектив, разомкнутые губы улыбались — возможно, улыбка предназначалась фотографу. Интересно, о чем она думала, пока ее снимали? Похоже, ее все любили. Но чего она, тогда еще полуребенок, ждала от жизни? Страстной любви? Себастьян Бенедикт не похож на прекрасного принца из сказки! Может быть, юная девушка с нетерпением ждала переезда в Англию… Какой ей представлялась новая жизнь? Наверное, лучшей, чем оказалась на самом деле.
Я сочувственно посмотрел на снимок молодой девушки в серебряной рамке и потрогал рубиновую вазу — возможно, из итальянского стекла. Красную розу, которая стояла в ней в прошлый раз, заменили на розовую. В нашей стране розы сейчас не цветут. И эту розу, и ее предшественницу привезли издалека и каким-то образом сохранили; должно быть, они стоили недешево.
Услышав сзади слабый щелчок, я обернулся и увидел Изабеллу Марчвуд. Она стояла в дверях, опасливо глядя на меня. Как и в прошлый раз, она была одета в черное с кружевной мантильей. В прошлый раз она показалась мне дурнушкой. Сейчас она выглядела больной: бледная, осунувшаяся, уголок рта дергался в нервном тике. Интересно, надолго ли ее хватит? Я попытался успокоить бедную женщину:
— Ваш хозяин нам не помешает. Он куда-то ушел. Я встретил его на полпути в Эгам. Прошу вас, садитесь.
Мисс Марчвуд нехотя подошла и села недалеко от двери, чтобы, как я догадался, сразу убежать, если Бенедикт вернется… или если я ее слишком напугаю.
— К сожалению, вынужден снова вас побеспокоить, — начал я.
— Вы его нашли? — жадно спросила она, подаваясь вперед и прижимая руки к плоской груди.
— Еще нет, — признался я, гадая, не подвергнусь ли я и сейчас таким же упрекам, какими меня осыпал Бенедикт.
Но компаньонка лишь вздохнула, качая головой. Не глядя на меня, она очень тихо спросила:
— Как по-вашему, вы его найдете?
— Мисс Марчвуд, найти убийцу — моя работа. Я сделаю все, что могу. Понимаю, что моя просьба вас огорчит, но, может быть, вы еще раз расскажете мне о событиях прошлой субботы?
Она не возразила, а начала вновь излагать свой рассказ тихо и монотонно. Я употребил слово «излагать» намеренно. Она говорила почти теми же словами, что и в прошлый раз, что подтвердило мои подозрения: она все отрепетировала, предчувствуя, что ее будут допрашивать. Когда человек так дословно все повторяет, скорее всего, он боится проговориться или запутаться. Допросив множество свидетелей, я понял: важно не то, что они говорят. Куда важнее то, о чем они умалчивают.
Когда она закончила, я спросил:
— В тот день у вас не было других причин для поездки в Лондон — только желание миссис Бенедикт отдать брошь ювелиру?
— Мы и отдали брошь ювелиру! — тут же ответила мисс Марчвуд несколько испуганно и вместе с тем возмущенно.
— Да, действительно. Мой помощник уже побеседовал с ювелиром Тедески.
— И что он сказал? — выпалила она, вскидывая голову.
— Что миссис Бенедикт, вместе с вами, посетила его лавку и оставила брошь у него.
— Да, да! — воскликнула мисс Марчвуд. — Так все и было… Ведь я вам уже все рассказала. Почему вы снова меня расспрашиваете?
— Потому что, мисс Марчвуд, у меня возникло одно затруднение. Вот в чем дело. Вы вышли от ювелира около половины пятого, но в галерею пришли только в половине шестого или чуть позже. Мистер Ангелис точно запомнил, когда вы пришли, потому что перед вашим приходом посмотрел на часы. Получается целый час. Где вы были в этот промежуток времени? Точнее, где была миссис Бенедикт?
— Но я не знаю! — воскликнула компаньонка. — Я точно не помню, когда мы вышли от Тедески. Потом я потеряла Аллегру в тумане и довольно долго ходила по улице туда-сюда и искала ее. Я понятия не имею, сколько прошло времени! — Она достала из-за манжеты кружевной платочек. — Как я могу вам сказать, где была бедняжка Аллегра? Я ведь потеряла ее, навсегда потеряла! Возможно, она тогда уже лежала мертвая на холодной земле… Ах, я этого не вынесу!
Несмотря на жалость к несчастной компаньонке, я вынужден был продолжать:
— В таком случае позвольте спросить вас прямо. Имелась ли другая причина для вашей поездки в Лондон? Может быть, у вас было другое дело? Может, кто-либо из вас надеялся встретиться здесь с кем-нибудь?
— Нет, нет! — в ужасе вскричала мисс Марчвуд. — Все как я говорила. Вы мне не верите, но это правда, клянусь! Я потеряла Аллегру в тумане. Мистер Бенедикт считает, что во всем виновата я… да и как может быть иначе? После того как вчера вы побывали здесь, он впал в ярость. Он обвинял меня в ужасных вещах… но для меня тяжелее всего то, что я говорю себе сама! Я считаю себя виноватой! После вашего приезда он запретил мне попадаться ему на глаза! Я должна оставаться у себя в комнате и здесь же принимать пищу. Если я выхожу в сад, мне запрещено подходить к окнам его кабинета. Если я гуляю в саду и вижу, что он приближается, я должна развернуться и уйти в другую сторону. Я написала письма всем знакомым дамам, в которых спрашиваю, нет ли у них места. Я хочу уйти. Я не желаю здесь оставаться! Я ненавижу себя! Во всем виновата я, только я!
Слезы градом катились по ее лицу. Она начала безудержно рыдать, совсем как в тот роковой день, когда она, по словам Ангелиса, вбежала в галерею и сообщила о пропаже миссис Бенедикт. Крошечный квадратик материи, обшитый кружевом, не в состоянии был удержать этот поток.
От плачущего свидетеля трудно добиться связного рассказа. Я попытался ее утешить:
— Ну что вы, перестаньте. Вы не виноваты, что в тумане рыскал убийца. Но я должен понять, как вышло, что миссис Бенедикт очутилась в Грин-парке. Я бы еще понял, если бы она бродила туда-сюда по Пикадилли. Но зачем ей заходить в парк в такую ужасную погоду, если, как вы уверяете, вы вдвоем собирались лишь дойти до галереи…
За дверью послышались торопливые шаги; в гостиную вбежала горничная Паркер.
— Извините, мисс Марчвуд, извините, инспектор. Но хозяин возвращается домой. Он остановился, чтобы перекинуться словом с садовником, но скоро он будет здесь.
Изабелла Марчвуд вскочила:
— Он не должен меня видеть, иначе сегодня же вышвырнет отсюда! — воскликнула она. — Мне некуда идти! Прошу вас, инспектор, уходите. Я больше не могу с вами разговаривать.
С этими словами Изабелла выбежала из комнаты; я услышал, как она поспешно взбегает по лестнице.
Я взял шляпу и направился к парадной двери. На пороге я столкнулся с Бенедиктом.
— Надеюсь, — сказал он, увидев меня, — что вы не зря приезжали, инспектор. Надеюсь в ваш следующий приезд услышать о ваших успехах.
Он прошел в дом мимо меня. Дверь закрылась, и я один остался на крыльце.
«Черт, черт, черт… — бурчал я себе под нос, уходя. — Еще десять минут, и, возможно, я бы вытянул из компаньонки что-нибудь полезное. Ясно, что она страшно боится Бенедикта. Если она в самом деле помогала Аллегре изменять Бенедикту, то, естественно, не хочет, чтобы он о чем-то догадался… Она даже готова оставить убийцу безнаказанным!»
Весь обратный путь до станции и потом в поезде до Лондона я мысленно повторял каждое слово, произнесенное в тот день Изабеллой Марчвуд. В первый раз, когда я беседовал с ней, она была более сдержанной и хладнокровной. Сейчас же она была на грани истерики. В таком расстроенном состоянии она легко могла проговориться, произнести хотя бы одно слово…
Непонятно, почему Бенедикт вдруг воспылал к ней такой ненавистью. В мой первый приезд в «Кедры» именно мисс Марчвуд поднялась в кабинет и передала, что я внизу, а затем проводила меня к хозяину. У меня сложилось впечатление, что она занимает в доме прочное положение.
После моего ухода все круто изменилось. Бенедикт, по словам Изабеллы Марчвуд, впал в ярость и запретил ей показываться ему на глаза. С чего вдруг такая внезапная перемена? Я не мог не предположить, что это каким-то образом связано с моим визитом. Что такого я тогда сказал? Может быть, вначале его злость на компаньонку приглушалась горем и потрясением? Но после моего прихода и моих расспросов он понял, что ведется следствие… Его не оставят наедине с горем. Расследование вызовет шумную огласку; его отношения с женой подвергнут пристальному рассмотрению, в личную жизнь вторгнется не только полиция, но и пресса. Такое излишнее внимание способно повредить его делам. Бенедикту нужно было на кого-то свалить вину. Обвинить в случившемся себя он не мог; подозреваю, такое ему просто не было свойственно. И он обрушился на Изабеллу Марчвуд. Ее наняли для того, чтобы уберечь от вреда Аллегру, а она не исполнила свой долг. Для Бенедикта все было очень просто. То, что в тумане затаился убийца, не умаляло ее ошибки.
