Сергей Валяев - Трупоукладчик
И проснулся от тишины. Нехорошей. Выглянув из своего спального вагона, я увидел армаду далеких новостроек, горделиво плывущих по свалкам прошлого и настоящего. И понял — я в любимом г. Москве. Но далече от Кремля, Лубянки, Арбата и прочих столичных достопримечательностей.
У одного из амбарных складов, где была производственная авральная сутолока, я поинтересовался у плюгавенького человечка (Бонапарта овощей и фруктов) погодой, международным положением и телефоном.
— А ты кто? — спросил Бонапарт.
— Грузчик-укладчик, — ответил я. (Все мы грузчики на этой грешной земле: кто укладывает трупы в медвежью берлогу, кто — картофель и капусту в контейнеры.)
— Новенький?
— Ага, но опытный.
— Там, — махнул ручкой в глубину амбара. — Только быстро, бананы на подходе.
Рассуждая о бонапартизме в истории нашей родины, я углубился в подсобное помещение, пропахшее гнилью, и нашел то, что искал. Телефонным аппаратом играли в футбол. Недавно. Но он функционировал, как кремлевская вертушка. Это тоже одна из загадок нашего странного бытия.
Набрав номер, известный лишь мне и Господу нашему, я произнес фразу в иносказательной форме, чтобы никто не догадался, мол, бананы на подходе, загружайте их на тридцать третьем километре Большого Кольца. В обеденный перерыв.
Меня поняли. Через час я был снят с обочины кольцевой дороги и загружен в автомобиль. Джип-танк. Как самый почетный гость столицы и её краснознаменной области.
Как говорят в таких случаях, встреча друзей была бурной и радостной. Панин крутил баранку и все норовил съехать с полосы в кювет; генерал Матешко командовал парадом и надувал щеки; я матерился и отвечал на многочисленные вопросы: кто, как, зачем, в кого, откуда, отчего, почему, какой ещё контрольный звонок?
— А вот такой, еп' бездельники! — отвечал я. — Нельзя было Гунченко заставить скулить?
— Не успели, — развел руками генерал. — Побежал, пришлось скотину освежевать.
— Тьфу ты, работнички плаща и кинжала.
— Ну, ладно, Саша, вывернулся… — И Матешко остался с открытым ртом. — Погоди-погоди, а где Кото-то?
— А я давно хотел спросить, где? — вмешался Панин.
— Где-где?! В пиздее! — отвечал я истинную правду.
— Где-где?
Пришлось рассказывать о домике-посте на три тысячи восемьсот двадцать пятом километре железнодорожной трассы Москва-Владивосток, в котором наш друг, по всей видимости, кует маленькое подобие себя. Рассказ мой был без некоторых частных подробностей. Например, как мы с Котэ, чавкающие колбасой, были взяты в полон кустодиевским вертухаем по имени Фрося.
Затем я вручил генералу Матешко дискеты, выразив слабую надежду, что эти заминированные заряды помогут очистить от скверны нашу землю.
— Не надо красивых слов, Саша, — предупредил генерал. — Разберемся.
— Знаю я ваши разборки, — махнул рукой. — Как в бане, друг другу спинки мылите.
— Если б только спинки, — хохотнул Панин.
— Рули прямо, водило, — огрызнулся Матешко. — Что вы знаете о полетах в высших сферах?
— Ни хрена, — признался я. — Но догадываемся, что сифон[4] гуляет в высших сферах.
— Ничего, Алекс. Вылечим. Огнем и железом. Всему свое время.
— Ну-ну, — не поверил я. — Так уже лечили огнем и мечом. Толку-то?
— Ничего-ничего. Всему свое время, — повторил генерал Матешко. И добавил: — Спасибо за службу.
— Пожалуйста, — буркнул я.
Всему свое время. Формулировочка удобная. Светлых времен можно ждать до скончания века. Этих самых сук, гнид, курв и ублюдков.
И я бы согласился ждать естественной кончины всей этой нечисти. Да вот беда — размножается она скоро, плодя себе подобных. Гнида порождает гниду, но ещё более агрессивную, курва — курву, ещё более жадную и ненасытную, ублюдки — ублюдков, ещё более мерзких. Увы, на нашей почве, удобренной кровью и пеплом, все эти гнилостные процессы происходят ударными темпами. Трупные злаки прорастают на поле нашей жизни. И выход только один — косить их под корень. Без выходных. И праздников.
— Ну, ты чего, брат, нос повесил? — хлопнул меня по плечу Матешко. Еще покуролесим. Обещаю.
— Покуролесим? — с сомнением хмыкнул я.
Мы помолчали. Кружили поля, весенняя изумрудная дымка висела над ними.
— Ну ты, Саня, того… Не очень, — сказал генерал. — Мутные времена, да, но и веселые. Никакого застоя в чреслах и членах, — и заговорщически подмигнул.
— В чем дело? — насторожился я. — Новые дела какие?
— Дел по горло, — ответил генерал. — Но прежде — отдых! И этот запах смой.
— Какой запах?
— Трупный.
— Я работал, товарищи, — обиделся я, — там где нет бидэ.
— Ничего-ничего, в баньку сходишь.
— В баньку? А что Емельич закончил строительство?
— Заканчивает ударными темпами. По нашей просьбе, — ухмыльнулся Матешко. — Видишь, как мы о тебе беспокоимся.
— Вижу уж.
Меж тем мы подъезжали к аэропорту. Напряженный самолетный гул снова манил в небесную глубину. Нет, на сей раз вылет для меня откладывался. Меня ждала автостарушка, заржавевшая вконец на стоянке. И полет на ней к родным стожкам.
Обсудив ещё некоторые несущественные вопросы, мы стали прощаться. Я напомнил о Кото. Дня через три его можно будет эвакуировать из любвеобильных объятий железнодорожной девы. Мне пообещали, что операция пройдет тактично и аккуратно. Женщины — наше богатство, как лес, газ, нефть, золото и алмазы. Их надо беречь, женщин.
Тут Панин вспомнил, что про меня спрашивала Маргарита (через Ладу), я её интересую как объект журналистского расследования.
— И все? Только как объект? — опечалился я.
— И как самец. Быть может, — заулыбался мой товарищ.
— Подлец, — тукнул его по шее. И предупредил, что Лада для меня как сестренка. Младшенькая. И если он будет её обижать…
— Ага, — вздохнул Панин. — Их, пожалуй, обидишь. Языки у них как ножи…
— Но без них тоже нельзя, — заметил генерал Матешко, муж и любовник. В смысле, без дам нельзя. Как, впрочем, и без ножей.
С этими философскими утверждениями трудно было спорить; никто и не спорил. Мы обнялись — и разъехались. Кто в центр все распадающейся империи, а кто на её окраину, в дорогой, прошу прощения за высокий слог, сердцу уголок. В смородинскую глухомань, где тишь, да гладь, да Божья благодать.
Я ошибся. Божья благодать не оставила мою малую родину, а вот что касается тишины… Бодрый перестук топора и яростно-радостный лай Педро встретили меня.
Ба! Банька, крепенькая и ладненькая, уже мостилась на огороде, точно стояла здесь испокон века. Вокруг неё суетилась бригада молодцов из четырех человек, возглавляемая бригадиром Емельичем. Молодцы были мне знакомы по конфликту в местном ГУМе, когда они летали по прилавку, полкам и бочкам с сельдью. Тихоокеанской. Заметив меня, дед Емеля несказанно обрадовался:
— Во! Хозяин возвернулся! Александрыч, принимай работу во всем объеме! — искренне радовался старик. — Красоту-лепоту наводим последнюю, ей-ей! С легким паром да молодым жаром! Ваш пот — наши старанья!
— А что за хлопцы? — с трудом прервал я медоточивого дедка.
— Так это… Родя мой… Внучек, из старших. И его други. А чего, Александр?
— Добре работают?
— Как кони.
— Как кони, — задумчиво повторил я.
— Не-не, ты глядь, какая красуля. Цаца!
Я признался: да, красуля, мне нравится. Молодая бригада обстукивала цацу, не обращая внимания на меня, мол, видимся, господин хороший, в первый, случайный раз.
Я, решив, что честный труд покрывает все остальные грехи, тоже сделал вид, что встреча наша самая первая.
Потом я отвлекся — Педро от радости озверел и требовал себе внимания. Я накормил его тушенкой — и он утих в сарае, как сельдь в бочке.
Затем прекратился тук топора и наступила долгожданная и вечная тишина. Вместе с Божьей благодатью. Родя был призван ко мне и получил на всю бригаду обещанные «попугайчики», в смысле деньги. За благородный труд. И честный, повторюсь.
Когда мы с Емельичем остались одни, то принялись неспешно готовиться к первому, пробному запуску на полки. Это была целая наука. Космические челноки запускаются куда проще.
Банька пыхтела, прогорая березовыми поленцами. Дедок вязал березовые венички, бубнил:
А мы дым гоним,Жарку печку топим,Молодого поздравляем,Счастливо жить желаем!..
— Ты чего, дед Емеля?
— Так надо, сынок. Это присказка, а сказка впереди. — Проверил боеготовность веничков. — Ну-с, такого богатыря помыть — что гору с места сдвинуть, ей-ей! Готов, солдат!
— Готов!
— А портки? Сымай-сымай! Тут девок нема. Хотя с девками оно заковыристее, еть' в Бога-душу-мать!
— Готов, Емельич!
— И я увсегда готов! Ну-с! Поздравляю вас с горячим полком, с березовым веничком, с добрым здоровьицем! — И с этими благословляющими словами мы нырнули в парилку.
