Юлия Латынина - Сазан
– А от чего умер человек в машине? – спросил Сергей.
– Он сгорел. Я могу вам ручаться, что у него не была пробита голова или прострелен позвоночник, и ни за что другое.
– Он мог быть застрелен?
– Он сгорел живьем. Это показывает анализ легких: он дышал, когда горел. Он мог быть ранен в любые внутренние органы, при условии, что пули прошли насквозь.
Сергей вышел из морга злой, как побитая собака. Тринадцатый век!
Небось в тринадцатом веке не определяли по костям возраст убитого. Небось в тринадцатом веке Сазана бы замели за убийство человека, с которым он уехал… «Вот и получаются, что они пользуются всеми преимуществами тринадцатого века, а мы страдаем ото всех недостатков современной науки».
– мелькнуло у милиционера.
В 12:00 Сергей явился к Захарову. Он доложил о происшествии. Он сказал о том, что Сазан подменил машину и потребовал ордера на арест Сазана и обыск в его офисе.
– Основание?
– Убийство на Киевском.
– Сазана уже отпустили.
– Его отпустили за взятку, – сказал Сергей. – Это черт знает что такое! Можно убить человека, сжечь его вместе с машиной, и заявить, что это бродяга, который хотел угнать твой автомобиль! Хотел бы я посмотреть, какой это бродяга выкинет из автомобиля Сазана!
– Я ничего не могу сделать, – сказал Захаров, – мертвец в машине – это не Баркин.
– Дайте ордер на обыск. Мы найдем у Сазана достаточно оружия, чтобы вооружить батальон.
Захаров отогнул занавеску начальственного кабинета и молча глядел в окно.
– Какая слякоть, – вдруг сказал генерал. – Знаешь, Сережа, когда я был маленький, я ужасно страдал от российского климата. Я думал: «Какие глупые эти взрослые, что каждый старается натопить свою квартиру. Когда я стану большим, я изобрету такое отопление, которым можно будет отопить сразу весь мир». Я стал большим и понял, что, если изобрести такую печку, от нее полмира исчезнет под водой".
На столе Захарова зазвонил телефон. Захаров поднял трубку, послушал минут пять, положил ее и сказал Сергею:
– В доме по Большой Петровской убийство. Езжай-ка туда и найди мне к вечеру убийцу.
– А кто будет заниматься Сазаном?
– Либо ты не занимаешься Сазаном, либо ты не работаешь в милиции.
Сергей поехал на Большую Петровскую. На Большой Петровской в луже крови лежал хозяин квартиры, сильно изорванный взорвавшимся у него под носом зарядом. В соседней комнате спала пьяная неповрежденная жена, и в коммуналке напротив сказали, что вчера жена пила с Мишкой Лесных, который работает слесарем в жилконторе. Поехали в жилконтору, узнали, что Лесных живет в третьем доме, в десятой квартире, выломали дверь десятой квартиры и взяли слесаря.
Это было хорошее убийство. Такие убийства нравятся всем, кроме потерпевшего. Такие убийства раскрываются за три часа и украшают милицейскую отчетность. Страшно себе представить, как выглядела бы раскрываемость преступлений в российской милиции, если бы не убийства, в которых пьяные мужья убивают пьяных жен, пьяные жены – пьяных мужей, племянники – теток, и пьяные слесаря – своего же брата-рабочего, повстречавшегося им в темном переулке и принятого ими за агента мирового империализма. У прогрессивных западных социологов есть теория, согласно которой убийца таким образом выражает свой протест против хозяев жизни, поставивших его в этакие бесчеловечные условия. Но российская милиция не так прогрессивна. Она знает, что слесаря, выражая протест против хозяев жизни, убивают почему-то не хозяев жизни, а таких же затюканных жизнью людей.
Чтобы раскрыть убийство на Большой Петровской, Сергею понадобилось ровно два с половиной часа. Слесаря, тепленького, Сергей привез в кабинет, и он долго и подробно рассказывал, как он пил со своей жертвой, и как тот вдруг начал оскорблять его нецензурными словами. Тогда слесарь сказал, что сходит еще за водкой, и действительно сходил за водкой. Кроме водки, он принес с собой пачку аммонита и зажигательный шнур, и когда хозяин наклюкался, поджег шнур, придавил его пачкой, и оставил все это на столе.
На вопрос, откуда он взял аммонит, слесарь чистосердечно разъяснил, что неделю назад у него в квартире проживал какой-то военный, по квартплате в две бутылки водки ежедневно. Военному вроде как выдали жалованье натуральным продуктом, и этот военный приехал в Москву продать натуральный продукт. А слесарь заныкал у него две пачки. А может, и не военный. Может, геолог.
Слесарь совершенно не понимал, что сделал что-то плохое. От него омерзительно пахло блевотиной и водкой.
Шел второй час допроса, когда на столе Сергея зазвонил телефон.
Сергей поднял трубку, и приятный женский голос сказал:
– Лейтенант Тихомиров? Это говорит секретарь Анатолия Михайловича Марчука, директора правления «Александрии». Он будет рад, если вы сможете быть в банке в девятнадцать ноль ноль.
В девятнадцать ноль ноль Сергей вошел в знакомый кабинет. Директор поднялся и пошел ему навстречу. На нем был красивый кашемировый костюм от г-на Грекова, который стоил больше годовой зарплаты Сергея, и скромный галстук, стоивший не более двух месячных зарплат. Директор порозовел и оправился, и глаза его за стеклами очков бегали весело, как сытые мыши.
В кабинете находился еще один человек, – в ослепительно, не правдоподобно белой рубашке, в светлых отутюженных брюках и пиджаке в крупную клетку. У Сергея было впечатление, что он его где-то видел в одностороннем порядке, по телевизору.
Вошла секретарша, принесла кофе и булочки.
Кофе был не такой вкусный, как у Сазана. Сазан варил кофе сам, а этот, наверное, много раз воровали по пути до директорского кабинета.
Директор завел довольно длинную речь. Минут через пять Тихомиров понял, что это была речь о достоинствах нашей российской милиции. Через десять минут он спросил:
– Сазан вымогал у вас деньги или нет?
– Я помнил все это время о вашем предложении, Сергей Александрович, – сказал директор, – но я не мог ничего вам ответить, не посоветовавшись с другими членами совета директоров. Дело в том, что вся история гораздо сложнее и не сводится к вульгарному вымогательству. В конце концов, мы крупный банк, у нас в охране четыреста человек.
История началась месяцев пять назад, когда один из мелких московских банков, «Ангара», вдруг, как снег на голову, заявил, что мы должны ему сорок миллиардов рублей. Это нас удивило, потому что мы бы никогда не вздумали обратиться с просьбой о ссуде к мелкому коммерческому банку, для которого такая ссуда во много раз превышает уставной капитал банка. Мы прежде всего удивились: откуда «Ангара» взяла такие деньги. Мы тогда не знали, что за «Ангарой» стоял большие деньги Сазана, и что они действительно прошли через наше отделение в Зеленограде. Но об этом позже.
Сейчас «Ангара» утверждает, что она-де взяла деньги под разорительные проценты у других финансовых структур. Но я очень сильно сомневаюсь, что «Ангара» кому-то чего-то должна, хотя бы потому, что ни один банк в здравом уме не должен ссужать другому банку, сколь угодно высокой категории надежности, сумму, в сущности, превышающую не только уставной капитал, но и активы банка.
Мы ответили, что не заключали ничего подобного, и взялись за проверку. В скором времени мы обнаружили, что наше отделение в Зеленограде действительно заняло у «Ангары» эту сумму. Всю операцию провела менеджер отделения Аделаида Герина, и госпожа Герина, к моменту нашей проверки, скрылась бесследно. В этот момент мы еще не понимали всего ужаса стоящей перед нами ловушки. Мы решили, что госпожа Герина попросту присвоила эти деньги. По счастью, банк не нес ответственности за ее действия. Дело в том, что подобные займы требуют разрешения высшего руководства. Их не может утвердить ни глава филиала, ни кассир у окошечка, ни уборщица в директорском кабинете, – никто, кроме Совета Директоров. Естественно, что Герина не представляла нам этих бумаг. А тот факт, что «Ангара» не потребовала утверждения займа высшим руководством, давал повод обвинить в финансовой небрежности саму «Ангару».
«Ангара» несколько раз подавала на нас в суд, она выиграла четыре из пяти процессов, и сумма, взыскивающаяся с нас, возросла до восьмидесяти миллиардов. Мы отказывались платить не потому даже, что не желаем нести ответственность за хищение, совершенное нашим работником, а потому, что мы полагали, что это хищение не произошло бы, если бы «Ангара» продемонстрировала минимальную финансовую компетентность.
Возможно, если бы мы не проявили упорства и подчинились решениям суда, все бы кончилось хорошо. Мы бы потеряли сорок, или пятьдесят, или сколько миллиардов, потеряли бы репутацию, – но этим бы все и кончилось.
Но мы решили бороться до конца, и тогда банк «Ангара» решил поставить все точки над "i".
На прошлой неделе в состав банка вошло два новых члена правления:
Нестеренко и его главный зам по финансам. Нестеренко пришел сюда и потребовал выплаты займа. Как вы поняли, он угрожал лично мне и моей семье. При этом и речи не шло о вымогательстве! Ирония состоит в том, что речь идет о выполнении решения суда Российской Федерации. Я не могу передать ему меченые банкноты, как вы это мне предложили!
