Неле Нойхаус - Кто посеял ветер
– Я не хочу, чтобы ты рассказывала что-либо Рики, – бросила она ей без тени улыбки на лице. – Обещаешь мне?
– Да, но это было… – начала было Фрауке смущенно.
– Ты обещаешь мне? – повторила Ника, и на этот раз в ее голосе послышались угрожающие нотки.
– Ладно, хорошо, – испуганно пробормотала Фрауке. – Обещаю.
– Я надеюсь на тебя.
Ника тронулась с места. Фрауке осталась стоять, провожая ее недоуменным взглядом и наблюдая за тем, как она пересекла улицу и скрылась в магазине.
– У нас есть подозрение, что за шуткой с хомяком стоит один наш бывший сотрудник, – сказал доктор Штефан Тейссен.
– Шуткой? – Пия недоуменно подняла брови. – Подвергать себя такому риску ради шутки?
Боденштайн предоставил Пии право вести беседу с руководителями «ВиндПро», а сам, оставаясь на заднем плане, изучал этих двух мужчин. Тейссен производил впечатление уверенного в себе, выдержанного человека. Он, как и его коллега, не проявлял ни малейших признаков нервозности, которая овладевает большинством людей при общении с сотрудниками уголовной полиции. Наметанным взглядом Оливер оценил облачение Тейссена – стильный костюм, добротная рубашка, модный галстук, туфли ручной работы. Все это стоило немалых денег. Очевидно, Тейссен придавал своему внешнему виду большое значение.
– И кого же вы подозреваете? – спросила его Пия.
– Этого человека зовут Янис Теодоракис. Он работал у нас, – ответил Тейссен.
– Вот как! – В голосе Пии прозвучало удивление. – Теодоракис. Тот самый, из общественного инициативного комитета. Я видела вчера его интервью по телевизору. Он высказывал серьезные упреки в адрес вашей фирмы и отнюдь не был похож на шутника.
Тейссен и Радемахер переглянулись.
– Все эти заявления – злостная клевета, – сказал Радемахер. – Девять месяцев назад мы расстались с Теодоракисом, и теперь он мстит нам, не брезгуя никакими средствами. Мы подадим на него в суд.
Он был несколькими годами старше Тейссена, что-то около пятидесяти пяти. Его лицо с обвисшими щеками не выражало никаких чувств, сквозь редкие светлые волосы просвечивала розоватая кожа черепа. По части уверенности в себе Радемахер не уступал Тейссену, но был не столь высокомерен. Во время разговора под полоской густых усов у него обнажались неровные, желтоватые зубы. Его мятый костюм источал запах табачного дыма. Боденштайн подошел к серванту, на котором стояли фотографии в рамках. Ветротурбины, улыбающиеся мужчины в костюмах на строительной площадке. Семейные снимки. Представительный папа, красивая мама, трое детей. Светловолосый юноша с серьезным лицом, в костюме с бабочкой и со скрипкой в руках. Две улыбающиеся девушки на лыжах посреди заснеженного поля. Папа и мама на фоне заходящего солнца в горах.
– Его утверждения совершенно беспочвенны, – поддержал коллегу Тейссен. – Члены экологических организаций никогда ни в чем не сомневаются, а потом вдруг оказывается, что они не правы.
Боденштайн кашлянул.
– Какую должность занимал господин Теодоракис в вашей фирме?
– Он был руководителем проектной группы, – ответил Тейссен. – Отвечал за приобретение земельных участков и разработку проектов по сооружению ветрогенераторов на всех этапах.
– За что вы его уволили?
– У нас с ним возникли разногласия.
– Какого рода?
– Это внутренние дела фирмы, – уклончиво ответил Тейссен.
– Следовательно, вы расстались с ним не по-доброму, – предположил Боденштайн и по выражению лица Тейссена понял, что прав.
– Теодоракис был закоренелым склочником, отравлявшим рабочую атмосферу, – вмешался Радемахер. – Он не соблюдал договоренности и ссорился с клиентами. Когда мы из-за этого потеряли крупный заказ, чаша нашего терпения переполнилась.
– Вы говорили о мести, – сказал Боденштайн. – За что вам мог мстить Теодоракис?
– После увольнения он поднял большой шум, обратился в суд по трудовым делам, но проиграл, – ответил Радемахер и хрипло откашлялся. – В нашей отрасли все знают друг друга, и никто не захотел взять его на работу. В этом он до сих пор винит нас и строит нам всяческие козни.
– Имел ли он какое-либо отношение к проектированию парка ветрогенераторов в Таунусе?
– Только на начальном этапе. Он был уволен в августе прошлого года.
Пия вынула из сумки листок, который Крёгер нашел под копировальным аппаратом в секретариате, и протянула его Тейссену.
– Что это? – спросил он.
– Это мы хотели бы узнать у вас.
Тейссен уставился на листок, наморщив лоб, затем с каменным лицом передал его Радемахеру.
– Похоже на страницу отчета экспертизы. – Он скрестил руки на груди. – Откуда он у вас?
– Этот листок лежал на полу под копировальным аппаратом в вашей приемной. – Боденштайн не спускал с Тейссена глаз. – Мы решили, что в нем нет ничего необычного, за исключением времени последнего использования копировального аппарата. Согласно протоколу, это произошло в субботу между 2.43 и 3.14.
– Я не вполне понимаю… – начал был Тейссен, но тут же замолчал. Как бы ни пытался он убедить сотрудников уголовной полиции в том, что листок не имеет никакого значения, это выглядело бы неубедительно. Его глаза нервно забегали, зубы впились в нижнюю губу.
Радемахер, напротив, язвительно улыбался.
– По крайней мере, мы знаем, зачем Теодоракис проник сюда, – сказал он. – Экономический шпионаж. Это ему дорого обойдется.
Боденштайн бросил на него задумчивый взгляд. Знал ли Радемахер о том, что Тейссен побывал здесь в ночь убийства?
– Так в какое время вы покинули здание фирмы в ночь с пятницы на субботу? – обратился он к Тейссену.
– Незадолго до полуночи, – ответил тот. Казалось, он не понимает, к чему клонит Боденштайн. – Я ведь вам уже говорил.
– Никто вас при этом не видел. И до сих пор только жена может подтвердить ваше алиби. К сожалению, ваши слова мало чего стоят.
Радемахер не выказал никаких признаков удивления. Он либо был искусным актером, либо знал, чем занимался Тейссен в здании фирмы в ночь убийства Гроссмана. Его лицо выражало ожидание, граничившее с любопытством. Что же касается лица Тейссена, на нем в течение доли секунды отразилась целая гамма чувств: осознание, удивление, неуверенность, страх. Самым сильным из них был страх, который застыл в его глазах на несколько секунд, пока он не сумел взять себя в руки.
– Я не понимаю, почему… – заговорил он.
– Уверена, вы все прекрасно понимаете, – оборвала его Пия. Он начинал действовать ей на нервы. – Может быть, вы договорились о встрече с тем, кто проник в здание?
– Господи! Но это же абсурд! Почему… зачем я должен был договариваться о встрече со взломщиком? – произнес, запинаясь, изумленный Тейссен.
Пия сознавала нелепость своего предположения, но она уже однажды поймала этого типа на лжи и надеялась, что он совершит ошибку, оказавшись загнанным в угол.
– Алиби, предоставленное вашей супругой, весьма сомнительно, – вступил в разговор Боденштайн. – Вы находились в здании, старались избежать встречи со своим ночным сторожем, и мы не знаем, когда вы в действительности ушли отсюда. На основании этого вы являетесь подозреваемым в том, что имеете отношение к событиям, произошедшим здесь в ночь с пятницы на субботу. И поэтому мы просим вас временно никуда не уезжать, поскольку вы можете понадобиться нам в любую минуту.
– Не считаете же вы всерьез, будто я имею какое-то отношение к этому несчастному случаю! В конце концов, Рольф был моим другом!
Тейссен побагровел. Радемахер положил ему руку на плечо, стараясь успокоить, но он резким движением стряхнул ее.
– Я пришел в свой кабинет за документами, которые забыл взять с собой. Единственная причина, почему я не хотел, чтобы меня увидел Рольф, – нежелание вступать с ним в разговор! Но я никогда не сделал бы ему ничего плохого!
Его возмущение было искренним, но подозрение Пии явно вызывало у него не только это чувство.
– Скорее это дело рук Теодоракиса, – авторитетным тоном заявил Радемахер. – Он чрезвычайно вспыльчив и не отдает себе отчета в своих действиях. Возможно, Гроссман узнал его и потребовал объяснений. Поговорите с ним, если вы еще не сделали этого. Вы убедитесь в том, что я прав. Это совершенно непредсказуемый, злобный человек.
Картонная коробка с лазаньей с семгой вращалась на стеклянной тарелке микроволновой печи. Янис разложил на столе документы и принялся тщательно сверять указанные в них цифры с данными экспертиз, которые раздобыл некоторое время назад.
– Непостижимо, – пробормотал он и покачал головой, занося результаты сравнения в таблицу.
В тот самый момент, когда лампочка микроволновой печи погасла, издав при этом щелчок, стукнула входная дверь. Янису не нужно было смотреть на часы. Каждый день Ника приходила домой ровно в половине второго. Она никогда не обедала с Фрауке, Рики или подругами, которых у нее не было.
