Владимир Колычев - Где правда, брат?
Только вот во втором случае Степан переборщил, и сердце у телохранителя остановилось. Хорошо, что никто его больше не атаковал, а ему хватило ума проверить пульс парня, который не подавал признаков жизни. Клин выбивают клином, именно эту истину Степан и подтвердил, прекордиальным ударом по грудине запустив сердце. Громила открыл глаза, бешено посмотрел на него и вдруг попытался вцепится ему в горло. Руку Степан перехватил, взял на прием. Неплохо было бы вырубить несчастного, но вдруг сердце у него снова остановится…
— Эй, ты что делаешь? — услышал он голос Захарского.
— Да они сами! — Отпустив парня, Степан отшагнул от него на безопасное расстояние.
— Игорь Петрович! — Захарский взял за руку зачинщика драки, помог ему подняться.
— Убью! — взревел тот, неистово глядя на Степана.
— Игорь Петрович, Степа у меня мухи не обидит!
— Я его обижу! Лена где?
— В палате, гипс ей наложили, укол сейчас сделают. Все в порядке.
— Какой укол?
— Ну, обезболивающий.
— Блин! — сжав кулаки, мужчина рванул к больнице.
— Второй этаж, двести пятнадцатая палата, — бросил ему вслед Захарский.
Степан уже догадался, что это был отец Лены Скатцевой. Он, в принципе, догадался об этом уже тогда, когда его выдергивали из машины. Может, потому и не очень сильно ударил мужчину. А ведь и убить мог. В этом случае даже искусственное дыхание не помогло бы.
Точный удар в надбровье вызывал кровоизлияние в глаз и потерю сознания. Именно это и произошло с первым телохранителем. В чувство он пришел сам, потирая больной глаз, поднялся и, косо глянув на Степана, помог подняться своему дружку. Атаковать он его не решился.
— Пацаны, только без обид, кто первый начал? — спросил Захарский.
— Да мы вроде… — выдавил один.
— Тогда какие обиды? — торжествующе усмехнулся Роман.
Радость победы заглушила чувство неловкости, и на Степана он посмотрел так, как будто тот дрался не за себя одного, а за честь семьи Захарских…
Глава 15
Не виноват был парень, что его босс набросился на кого-то с кулаками. Не виноват был, а на больничную койку попал. Сильное кровоизлияние в глазу у него, врачи назначили ему серьезное лечение.
— Ничего страшного, жить можно, — сказал он, угрюмо, но без вражды глядя на Степана.
— Ну, хорошо, если нормально.
Это Захарский посоветовал Степану проведать пострадавшего телохранителя, а заодно узнать, как настроен его хозяин.
Разбушевался вчера Скатцев, всем досталось, в том числе и самому Роману. Физической расправой ему вроде бы не угрожал, но по судам затаскать обещал. Но ведь это вчера было, сегодня он и утихомириться мог.
Да и к Лене надо было заглянуть. А то как-то некрасиво получается — сбил девчонку — и в кусты. Нет, так нельзя.
— Нормально, — кивнул Костя. — Я к тебе претензий не имею. Я сам, если честно, офигел, когда шеф на тебя бросился. А если бы там случайный кто-то был…
— Ну, я же неслучайный. Я сбил, меня наказывать надо.
— Говорят, Ленка сама под колеса бросилась.
— На дорогу выпала, — кивнул Степан. — Как птенец из гнезда.
— Птенец… — хмыкнул Костя. — Такой птенец и глаза выклюет.
— Что так?
— Да бедовая она… Ну, мягко говоря, — усмехнулся Костя.
— А если не мягко?
— Не забивайся, тебе это не нужно. С Ленкой ничего серьезного, пару дней здесь подержат, и отец ее заберет. И меня пару дней подержат. Я же не просто так здесь, я ее охраняю. Вот, пока лежу, балдею, сейчас Кеша подойдет. Он два часа на посту, а я час. Льгота у меня, типа, по болезни, — усмехнулся парень.
Он окончательно отошел от обиды, раскрепостился, повеселел.
— А ты к ней пойдешь? — спросил он.
— Ну, надо бы, — кивнул Степан.
— Кеша там сейчас на стреме. Я скажу, чтобы пропустил. Слушай, Кеша вчера, говорит, себя сверху видел. Душа, говорит, от тела отделялась… Ты его в грудак бил, ну, когда он лежал. Двумя руками да? Я сказал, так сердце запускают. Ты что, убил его?
— Но ведь воскресил, — усмехнулся Степан.
— Блин! Значит, не врет Кеша! Душа от него отходила. Значит, есть душа. Значит, есть жизнь после смерти, да? А может, гонит он? — Костя не просто смотрел на Степана, он просил его развеять сомнения.
— Ну, было что-то. Я не помню…
Степан знал, что такое клиническая смерть. Вроде было там какое-то движение за гранью, но все какое-то смутное, потому и не запомнилось ничего.
Зато Кеша явственно видел себя сверху, об этом во всех подробностях он рассказал сам, когда Костя привел к нему Степана. Обид никаких не было, присутствовал только восторг. Это ведь большое счастье, когда человек на самом себе убеждается в том, что загробная жизнь существует. Самому ведь врать не станешь…
Кеша даже поблагодарил Степана, но все-таки обыскал его, прежде чем пропустить к Лене. Служба есть служба.
Степану показалось, что парень искал не столько оружие, сколько что-то другое. В пакете с гостинцами он копаться не стал, просто взял и отложил в сторону. Дескать, обратно идти будешь — заберешь. А Лене ничего не нужно, у нее все есть. Степан вспомнил, как Лена вчера просила болеутоляющий укол, и в душу закралась смутная догадка.
Лена полулежала на койке с высоким ортопедическим матрасом и, нервно закусив губу, рассеянно смотрела телевизор. Верхняя часть ноги в гипсе, на руке просто повязка, на щеке пластырь. Степан почему-то думал, что травмированная нога будет висеть на «растяжке», но она всего лишь покоилась на жесткой подушке. Видимо, не такой уж и сложный перелом у Лены, без смещения. Может, там вообще всего лишь трещина…
— Ты кто такой? — она смотрела на него с недовольством, но, вместе с тем, заинтересованно.
Худенькая, лицо узкое, носик заостренный, но губы не тонкие, как обычно бывает при такой конституции, а пухлые, хотя и не плюшки. Выражение лица далеко не дружелюбное, и взгляд недобро искрится, но все равно где-то в глубине глаз угадываются детская невинность и нежность. Впрочем, она еще и не совсем взрослая — лет семнадцать, может, чуть больше.
Не в его вкусе девчонка. Ему нравились женщины сдобные, круглолицые, светловолосые, а эта — полная противоположность его идеалу. Но ведь он же не свататься к ней пришел.
— Я тебя вчера на машине сбил.
— Да? Не узнала… Слушай, у тебя руки такие сильные…
— Я тебя не руками сбивал, — усмехнулся Степан.
— Смешно! — скривилась Лена. — Ты меня вчера в больницу заносил, да?
— Ну, да.
— Вот я и говорю, руки у тебя сильные. Это ты вчера преда моего заколбасил?
— Чего?
— Ну, отцу моему ты навалял?
— Да случайно вышло.
— А Косте с Кешей тоже случайно прилетело? Терпеть их не могу!
— Под машину чего бросилась?
— С тобой познакомиться хотела, — засмеялась девушка.
— Я серьезно.
— И я серьезно. Повод я создала, теперь и познакомимся, — кривлялась она. — Лена!
— Степан.
— Слушай, а ты симпатичный! — Недовольство ее уходило, а интерес прибавлялся.
— Первый раз слышу.
— Не верь тому, что слышишь. Обмануть могут.
— Как твое здоровье? — Степан вдруг вспомнил, зачем пришел.
— А ты не видишь? — язвительно усмехнулась она.
— Да вроде ничего.
— Ничего?! Да у меня дикие боли! Говорю с тобой, а у самой зубы от боли сводит! Это ты во всем виноват!
— И чем я могу помочь?
— Помочь?! Можешь помочь! Мне лекарство нужно! — воровато глянув по сторонам, по-заговорщицки тихо сказала Лена.
— Какое? — спросил Степан, чтобы проверить свое предположение.
— Такое! Реланиум не помогает, мне бы морфия чистого. Ну, медицинского, конечно.
Что-то в этом роде он и ожидал услышать.
На игле эта бедовая девчонка сидела. Футболка на ней с коротким рукавом, синяков на локтевых сгибах вроде бы нет, но ведь они могли сойти. Может, потому и держал ее отец под замком дома, чтобы она не могла колоться? Может, потому и ненавидела она Костю и Кешу за то, что они не давали ей сбежать? Но ведь она сбежала. И попала под колеса машины… А как она возбудилась, когда Захарский сказал ей про болеутоляющий укол.
— А здесь что, такого нет?
— В том-то и дело, что нет.
— Отцу скажи, он привезет.
— Отец ничего не понимает! — скривилась с досады Лена. — Он старой школы, он говорит, что боль терпеть нужно.
— Зачем?
— Вот пойди у него и спроси! — огрызнулась она.
— Ну, хорошо.
— Что «хорошо»? Принесешь?
— Нет, пойду и спрошу.
— У кого, у отца? Ничего, если он тебе голову открутит?
— За что?
— Ты идиот или притворяешься? Меня сбил, его избил и еще спрашивает, за что! Не надо к нему ходить, — сказала она, с привычной легкостью сменив гнев на милость. — За лекарством лучше сходи. Пойми, отец у меня изверг, а я девочка нежная, мне боль терпеть нельзя. Тебе что, не жаль меня?
