Марина Юденич - Игры марионеток
— Не беспокоиться, говоришь? А мальчик? — он выдернул из папки еще одну фотографию.
— С этим — хуже. Дело в прокуратуре — с этой стороны проблем не будет. Но родители…. Отец слишком шумный.
— Слушай! — Патриарх, наконец, оторвался от папки и в упор взглянул на старого товарища. — Ты действительно впал в маразм, или меня считаешь старым маразматиком?
— Как ты можешь…
— Молчать! Девки без роду и племени, мальчики с шумными отцами…. Провались они все пропадом, неужели ты думаешь, что я не заткну глотку любому, кто посмеет….. Разве в них дело? Ты, старый осел, неужели не видишь, что он псих? Опасный псих? Маньяк. А если завтра он зарежет твою внучку? Или внука? А прежде изнасилует…. Что ты запоешь?!
— Не говори такое, прошу тебя! За ним можно присмотреть….
— Что же раньше не присмотрели?! Присмотреть! А когда я сдохну, что ты будешь делать?
— Я тебя не переживу.
— Слушай, брось! Не на митинге. Я сам такое кричал. В пятьдесят третьем…. Но выжил, как видишь. И еще директивы двадцатого съезда проводил в жизнь. Успешно, между прочим. Так что, не надо. А с этим, так…. Будем его… отстранять. Постепенно.
— От чего — отстранять?
— От всего. Может, и от жизни. Но не сразу. Для начала — от дел.
Патриарх замолчал надолго.
А когда, наконец, заговорил, прервав тягостную паузу, соратнику показалось, что хозяин кабинета утомлен беседой, не видит выхода из патовой ситуации, и потому — решил сменить тему.
— Как живет девочка?
— Вопрос застал главного охранника врасплох.
— Девочка?… А… Ну, все в общем нормально. Приглядываем. Так что….
— Он не закончил фразы, потому что вдруг осознал подоплеку вопроса.
И снова, в который уже раз был потрясен способностью Патриарха, находить самые неожиданные, парадоксальные решения.
В итоге они всегда оказывались единственно верными.
И, по существу — спасительными.
Но такоеспасение начальнику службы безопасности было ни к чему.
Он сделал ставку.
Выходило так, что это была единственная ставка, которую позволила сделать судьба, в опасной, но захватывающей игре.
В следующем туре играть ему уже не придется.
На кону же стояло слишком многое.
Бережно притворив торжественную дверь патриаршего кабинета, он с трудом поборол желание, схватиться за телефон, здесь же, в приемной.
Но — сдержался.Неспешно простился со всеми.Медленно спустился во внутренний двор резиденции.Направился к своей машине.
И только тогда извлек из кармана крохотный аппарат мобильного телефона.
— Это я, принц. Надо увидеться.… Нет, не вечером. Сейчас. Дело намного хуже, чем я думал.
Слуги мира. Рукопись старика
«….. Слуги Мира, сегодняшней ночью вам предстоит принять великие решения.
Продолжим.
К тебе обращаюсь я, Посланец того, кого именуют Царем Мира.
Следуя вашему учению об очистительной силе страдания, мирские властители наделены от рождения его невидимой чашей.
Тех, кто не бежит сей чаши, вы называете праведниками.
Тех, кто с честью осушает ее до дна, причисляете к себе подобным.
Те же, кто, без сожаления изливает содержимое чащи на головы смертных, обрекая, тем самым, на смерть и муки, отвергаются вами.
Их забирает вечно противостоящий вам Князь тьмы.
Однажды Великий Совет согласился с таким положением вещей, и с тех пор мы соблюдаем этот порядок.
Тогда же решено было, что чаша сия переходит от отца — сыну, или тому, кто наследует престол.
Все ли, согласно обычаю, произошло этой ночью?
— Все было так, Хранитель.
Посланец Царя Мира, казался совсем молодым человеком.
Возможно, впрочем, что годы просто не властны были над его лицом, потому что глаза Посланца излучали мудрое спокойствие, которое приходит, обычно с годами.
— Что ж, продолжим. Напоминаю вам, Слуги Мира, и вам, Посланцы, что тот, чья скорая кончина заставила нас собраться здесь, еще жив и предается теперь воспоминаниям. Оставим его за этим занятием, ибо нам есть, чем заняться, пока последние песчинки его времени не скатятся в Вечность.
— Тебе, брат Оум, поручено было вести летопись его дел.
Пришел час поведать о том, что наблюдал ты все это время.
Но — кратко, ибо сейчас мы вынуждены считаться со временем.
— Я буду краток, и скажу о главном.
Возможно, кто-то из братьев дополнит мои наблюдения, ибо каждый из нас имеет свой взгляд на природу того, что твориться в подлунном мире.
Три кита стали его опорой.
Первого — звали Жесткость.
Да, именно жестокая воля, собранная в кулак.
Братьям известно, что на трон он взошел, перешагнув через кровавый труп отца, убитого бунтовщиками.
В тот момент перед ним открылись две дороги.
Одна — манила.
Ее проложил его несчастный отец.
Дорога была услана цветами и обильно орошена слезами умиления. Ибо это было дорога мягких уступок и милости к тем, кто сеял ветер.
Те, кто окружали трон и те, кто стояли на некотором отдалении, но имели большое влияние на умонастроения подданных, ждали, что он шагнет именно не этот путь.
Вторая — была и не дорога вовсе, а едва заметная колея, глубокая, извилистая и ухабистая.
Она усыпана была камнями ненависти и презрения, ибо это была дорога жестокой, абсолютной власти.
Он шагнул на нее.
И заткнул уши, чтобы не слышать криков, раздавшихся со всех сторон.
Кричавшие называли его тираном.
Однако, скоро стало ясно, что кричат лишь немногие.
Те, чьей целью было крушение трона и установление такого порядка, при котором горстка крикунов уравнялась бы в правах с порфироносным владыкой.
Народ же не получал ничего.
Но, почуяв, что множество рук тянут бразды правления в разные стороны, быстро сообразил бы что, можно не подчиняться ни одной из них. И, как вепрь из лесных глубин, вырвался на свободу, сокрушая все на своем пути.
При том, не ведя, куда следует идти.
Поняв это, молодой царь избрал непроторенную колею.
Скоро, однако, уверенно и неотступно шествуя по ней, он обратил ее в широкую дорогу.
И голоса кричавших смолкли.
Они подчинились воле Императора, и вынуждены были убрать с пути его камни, разбросанные прежде.
Народ же успокоился, узрев перед собой мудрого пастыря и ровную дорогу, по которой тот ведет свою паству, точно зная путь.
Ловко обходя препятствия и минуя преграды.
На этом пути верным своим попутчиком сделал он церковь, коей оказывал величайшее почтение, уже одним только тем, что чтил каноны и жил, в строго соблюдая все заповеди.
Второй кит звался Скупостью.
Получив в наследство скудную казну, Император повел себя не по-царски.
Не так вели себя прежде русские цари, чья тяга к роскоши, породила легенды.
Отнюдь.
Те, кто наблюдал за ним, с удивлением замечали, что молодой гигант ведет себя как скуповатая хозяйка на кухне, с запасом провизии скудным и небогатым
Именно так.
Хотя это злило многих, но он привык к тому, что его действия не встречают поддержки.
Так, экономя каждую копейку и педантично копя, собранные из копеек рубли, он достиг много.
Впрочем, успехи варварской страны, братьям известны.
Они встревожили нас, о чем говорил Хранитель…
— Не только они — негромко отозвался старец из темных глубин своего трона — пещеры.
Не только. — Согласился с ним тот, кого звали Оумом, —
Потому, что тревожил нас также и третий кит, ставшей опорой царя варваров.
Имя ему — Гордыня.
Да!
То, что принято считать не иначе, как смертным грехом, оказалось для царя Александра третьей опорой его величия.
— Втом заключен великий парадокс власти, — вновь прервал говорившего старец.
Добродетелью земных владык оборачивается то, что предосудительно для их подданных.
И напротив, добродетель простого смертного, для владыки становится пороком.
Мы уже говорили сегодня о том, кому предстоит сменить Варвара на троне.
Добродетели этого человека — безмерная любовь к семье, преданность жене, доброта, мягкость нрава — погубят страну, и обрекут на страшную смерть миллионы ни в чем не повинных.
Да, гордыня его отца, напротив, подняла страну среди прочих государств и народов.
Без страха и сомнения, он отстаивал интересы свой державы, и пуще всего оберегал ее достоинство.
Не развязывал войн, но и не страшился их.
Уверенность, с которой он высказывал претензии на господство в тех землях, где ранее хозяйничали другие, заставляла прочих властителей прислушиваться к голосу Варвара.
Сначала — с презрительным недоумением
Потом — с тревогой.
Позже — с почтением.
И, наконец, — со страхом.
Но это шло на пользу его державе.
