Анна и Сергей Литвиновы - Отпуск на тот свет
Синеглазов придвинулся к нему поближе и доверительно зашептал:
– Да вот, ребяток ищу. Они тут денежки одному боссу задолжали. Денежки немалые. Босс попросил ребяток отыскать. Их трое, все молодые, по виду – московские. Два мужика и баба. Синеглазов следил за реакцией капитана.
Кажется, тот напрягся? Да, пожалуй, ему удалось попасть в точку.
Синеглазов потянулся забрать у капитана паспорт. Между пальцев он зажимал стодолларовую бумажку.
Капитан умело перехватил купюру. Значит, готов отработать сто баксов.
– На этих троих пришла ориентировка. Наш экипаж гнался за ними, – вполголоса сказал он. – Судя по всему, они на полной скорости свернули на проселочную дорогу…
* * *В пулковском «обезьяннике» задержанных не оказалось.
– Кто их переводил? И почему без моего ведома? – грозно спросил Петренко у дежурного.
Молоденький сержант замялся:
– Я… только что заступил. Это… без меня.
Петренко подошел у нему вплотную. У него было сильнейшее желание схватить сержанта за грудки и тряхнуть как следует.
– Где они? Говори быстро.
Сержант покраснел и потупил глаза:
– Их выпустили час назад. Москва приказала.
* * *Синеглазов вернулся к джипу и взялся за спутниковый телефон.
БП внимательно его выслушал и дал указания – как всегда, простые и ясные.
* * *Ну и ну! Москва приказала отпустить двух, судя по всему, главных действующих лиц!
Петренко чувствовал себя оглушенным. Как будто где-то рядом разорвался снаряд и его накрыло взрывной волной. Кричать? Скандалить? Только с кем? С несмышленым сержантом?
Петренко вернулся в свой временный кабинет в помещении оперативных служб аэропорта, который ему выделили пулковские милиционеры.
Ворвался повеселевший после столовки Васькин и протянул оперативное донесение – фигуранты по делу о рейсе 2315, двое мужчин и женщина, судя по всему, наконец-то вышли из леса. И наследили под Горовцом. Причем наследили так, что местная милиция рвет, мечет и готовится к страшной мести.
Да, далековато они забрались. Ребятам явно кто-то помогал. Интересно, кто?
Но Петренко никак не мог сосредоточиться. «Зачем они это сделали? – терзался он. – Зачем и кто приказал отпустить задержанных?»
Он услышал в коридоре какой-то шум и послал на разведку Васькина – что там еще?
Васькин отсутствовал недопустимо долго – почти полчаса. Вернулся он подавленным:
– Кротов Андрей Юрьевич, один из вчерашних задержанных, обнаружен в туалете аэропорта. Без признаков жизни.
– Убит?!
– Похоже, он повесился. Сам повесился.
* * *– Я отстаю от них по меньшей мере на два часа, – подытожил вслух Синеглазов.
Марк и Золик не ответили. Синеглазов сам приучил их молчать, если не спрашивают. Но сейчас ему хотелось, чтобы они хоть как-то прореагировали, не сидели бы тут молча, как бараны. Правда, что они могут сказать? Какую-нибудь очередную глупость? Все равно принимать решение придется ему. И спрашивать БП будет с него.
Какие у него преимущества? Он знает их в лицо и знает их машину. Их ищут – и милиция, и люди БП. А он чист, за ним никто не гонится, да и пусть попробует погнаться… Его машина более скоростная. И более надежная. Но все равно – преимущество в два часа – это более чем достаточно.
Синеглазов спросил Золика, сидевшего за рулем:
– С какой скоростью ты можешь ехать по проселочной дороге?
– Какой дороге? – Золик еле сдержал зевок. Они с Марком уже подустали – сидели за рулем с раннего утра и почти весь день.
Синеглазов принял решение:
– Выметайся! Живо!
Золик удивленно глядел на него и не двигался с места.
– Ну, кому я сказал! Освободи место! Пойди покемарь на заднем сиденье.
Марк и Золик недоуменно переглянулись: ну и дела! Шеф хочет вести сам! Интересно, умеет ли?
Синеглазов заметил, что с места аварии наконец уехала последняя милицейская машина. О случившемся напоминала только всеми покинутая разбитая «девятка».
Он подстроил под себя зеркало заднего вида и рванул с места так, что взвизгнули покрышки. Марк с Золиком восхищенно переглянулись.
Преимущество в два часа… Сравняться по времени, кажется, нереально. Но БП просил догнать. Любой ценой. Точнее, за сто штук гринов. Бабки немалые. Значит, будем догонять.
* * *Полковник Зимянин был очень нелюбезен. Он говорил сердито и кратко. Нет, это не мое решение выпустить задержанных. Это приказ сверху. И обсуждать его я не буду. Нет, сделать ничего нельзя. Хорошо, капитан, согласен с вами. Я неправильно сформулировал – не нельзя, а уже поздно. Но помочь я ничем не могу. Работайте с тем, что есть.
Петренко знал Зимянина уже восемь лет. За это время он научился «дешифровывать» своего начальника. Шеф зол и не хочет разговаривать? Петренко понимал, что Зимянин сердится не на него и не на его ребят. Им мешают. Им кто-то крепко мешает. И сделать с этим ничего не получается. Не получается даже у Зимянина. Что уж говорить о Петренко!
Но какая же, черт возьми, преступная халатность – отпустить одного из главных подозреваемых! И какая простая и грустная концовка: человека отпускают, и через полчаса находят повесившимся прямо в туалете аэропорта. Интересно, сам он повесился или ему все-таки помогли?
Петренко приказал экспертам как можно быстрей подготовить заключение о причине смерти. Ему обещали дать ответ через пару часов.
А сейчас, решил Петренко, поработаем с тем, что есть. Сдаваться капитан не собирался.
Он принес воды, включил кипятильник и сделал несколько приседаний. Приседал до тех пор, пока не закипела вода. Потом заварил себе крепчайшего чая и взялся за досье на Игоря Старых.
Еще утром он позвонил Мишке Хохлову, который занимался в Москве игроками всех мастей. Попросил – не в службу, а в дружбу – не отделываться отписками и прислать полную информацию. И побыстрее.
Мишка, конечно, поерничал, поинтересовался – не нужны ли капитану Петренко еще и ключи от квартиры, машины и дачи Старых?
Но досье все-таки прислал. И прислал быстро. Капитану Петренко принесли огромный рулон факсовой бумаги – целую поэму, посвященную Игорю Старых.
* * *«Если я буду сидеть и молча страдать, то завизжу или разрыдаюсь», – думала Таня. Размеренная работа мотора, пролетающие за окном печальные деревеньки. Дима не отрываясь смотрит в окно, Игорь – прямо перед собой. Тане было жутко от этой удручающей картины. И вообще жутко от того, что происходило с ней. И с ними.
Нет, молчать она больше не может. Иначе действительно начнет реветь. От собственного бессилия. От усталости. От того, что хочется оказаться дома в своей квартире, где стоит ее аквариум с равнодушными ко всему рыбками. И своя кровать. И своя одежда, а не этот жуткий мешковатый свитер. Она в нем как деревенская тетка. Как торговка свеклой.
Нет, надо потеребить мужиков и поболтать. Хотя бы о чем-нибудь. Чтобы разбить эту зловещую тишину, повисшую в машине.
Таня потянулась к Игорю:
– Слушай, ты говорил, что бегал от милиции. Целый год. Чем ты им не угодил?
* * *Так, это уже хорошо, подумал Петренко. Вот и нашелся хотя бы один с душком. Старых – ранее судимый. Странная статья. За тунеядство. Приговор – условный. А ведь это был уже 1988 год. Перестройка. Кого тогда сажали за тунеядство? Да никого!
Значит, подумал Петренко, за этим Старых было что-то куда более серьезное. Но менты по основной статье посадить его не смогли, поэтому высосали из пальца и впаяли ему это тунеядство. Чтоб не отпускать чистеньким…
Хорошо хоть на одного есть какие-то зацепки. А то какая-то лакированная компания получается. Молодые, высокооплачиваемые. Рекламист, журналист популярной газеты… Прямо как в пьесе этого, как его… Арбузова, что ли… Им бы город на заре строить, а они взяли и вдруг ни с того ни с сего решили захватить пассажирский самолет.
Но что стояло за судимостью Старых? Об этом в досье не было ни слова.
Да и потом – какая связь между осуждением за тунеядство десять лет назад и попыткой захвата самолета сегодня?
Петренко определенно ничего не понимал в этой компании.
* * *Игорь внимательно посмотрел на Таню. Он был хорошим психологом – а как им не быть профессиональному игроку! – и сразу понял, что скрывается за ее веселым тоном и небрежными словами. Татьяна боится. Она отчаянно боится того, что с ними со всеми происходит. Ей нужно участие, ласковые слова… Или хотя бы просто поболтать – на посторонние темы. Не обсуждать их положение, не говорить о том, как они будут переходить границу. Просто поболтать.
Он тепло улыбнулся ей:
– Хочешь послушать байки? Могу рассказать.
* * *Игорь продержался в университете два семестра. Мог бы спокойно проучиться и до диплома – науки давались ему без труда. Когда однокурсники жаловались на жизнь – что лекции сложные и сессии тяжелые, – он только посмеивался. С его блестящей памятью и острым умом сдать экзамены было раз плюнуть. Даже если на лекциях и не показываться. Он с усмешкой называл университет «отмазкой от милиции» – и учиться не обязательно, и за тунеядство не привлекут.
