Ольга Тарасевич - Альбом страсти Пикассо
Соседку-собачницу уже уложили на диван, и кто-то махал возле ее лица салфеткой, а кто-то брызгал в лицо мартини. Вино вместо воды! Похоже, после произошедшего тут вообще мало кто был в состоянии соображать…
«Бедняжка, надо ей дать валерьянки или пустырника, – Вронская, путаясь в подоле, побежала на кухню, к холодильнику, на одной из полочек которого лежали лекарства. – Тут у кого угодно истерика начнется. Ладно, это я к трупам привычная, сколько их в морге пересмотрела, пока изучала работу судебных медиков, – уже не помню. А что делать, писать фигню в романах не хотелось. И без меня опишут, как якобы патологоанатом в паре со следователем работает – хотя, конечно же, на место происшествия выезжают только судмедэксперты. И вот вроде я уже подготовленная к виду мертвого тела – а все равно страшно, и рыдать хочется, и тошнота. А тут – соседка, которая, похоже, без медицинского образования; понятно, что истерика будет».
Но…
Вдруг Лику как обожгло. Этот взгляд рыдающей молодой женщины…
В огромных голубых глазах Лены плескалось такое отчаяние, что поток объясняюще-успокоительных рассуждений иссяк, и Лике стало страшно.
Сделав вид, что она ничего не заметила, Вронская подала любительнице братьев наших меньших таблетки и стакан воды и отошла в сторону.
Лена – все-таки очень странная девушка.
Ее собаки лают, воняют, иногда забегают на участок и разносят клумбы. Однако при все этом соседка почему-то вызывает симпатию. По ней видно – в глубине души она неплохой человек, добрый, отзывчивый. Ее красота отцветает слишком рано – похоже, от проблем с финансами и неустроенной личной жизни. Почему-то есть такие женщины – вроде бы умницы и красавицы, но им хронически не везет. Лена – из их числа, и все-таки она продолжает бороться.
Вот только теперь ее трясет так, что любой подумает: это именно она виновна в убийстве Тани…
«Нет, ну глупости, – посматривая на Лену, рассуждала Лика. Дрожь сотрясала тело девушки так сильно, словно бы у нее была лихорадка, – зачем соседке убивать Татьяну? Да она же ее в первый раз сегодня увидела, и…»
Истошно взвыла милицейская сирена, все ближе и ближе.
– Я прошу вас оставаться здесь, – попросил следователь Седов, метнувшись к двери. – Я понимаю, все устали, и кто-то хочет уйти, а кто-то – наоборот, что-то рассказать. Пока вы останетесь здесь, и…
Лика ловко проскочила под рукой у Седова и побежала по коридору.
Конечно, это немного по-свински; прикинуть, что Володя в погоню не бросится, ему народ пасти надо – и рвануть вперед. Но он же друг, простит.
Как же хочется поскорее рассмотреть оперативно-следственную группу!
Вот к приехавшим уже направлялся судмедэксперт Антон.
Прильнув к окну, Лика проследила за его русой макушкой, а потом дождалась, когда в зоне видимости, наконец, появилась группа незнакомых людей.
Криминалист и судебный медик оказались крепкими мужчинами лет под пятьдесят. А вот оперативник и следователь – такие мальчишки, тридцати нет. Следователю, одетому в синий костюм, вообще, наверное, было от силы лет двадцать пять.
– Нет, ну не мог же он успеть стать прожженным мерзавцем в таком молодом возрасте, – пробормотала Вронская, глядя, как сотрудники правоохранительных органов двигаются по дорожке.
– У-у-у, – Снапи ткнулся мордой в хозяйку и укоризненно на нее посмотрел.
– Сейчас, милый. У тебя ужин, да? А я совсем про тебя забыла! Конечно, пойдем, я дам тебе покушать, – спохватилась Лика и пошла на кухню, где возле подоконника стояла подставка со Снапкиными мисочками и большой пакет корма.
– У-у-у! – не унималась собака.
– Ужасно, никто не кормит бедного песика, – пробормотала Вронская, запуская пальцы в рыжую шерсть. – Снапи – хорошая собака. К сожалению, у нас случилась беда. Но ты молодец, позвал нас, предупредил. Сейчас ты будешь кушать, сейчас.
– У-у-у! У! У-у-у…
* * *«Навалила мне синтетических сухарей и улыбается: «Снапи, кушай, Снапи, кушай!» Мяса бы лучше дала, хозяйка! Мясо вкусное, не то что хрустящая дрянь из большого пакета. Это ей ветеринар так сказал: «Собаке нужен специальный корм, в нем все сбалансировано». Жаль, что я не стаффордшир. Отгрыз бы вету полноги – и даже не парился бы, как он жить потом будет. Вот не понравился моему приятелю стафу Филу на прогулке ротвейлер, Фил его за нос цап – и откусил. Правильно сделал, между нами говоря. А чего тот нахал прогавкал, что он – самый главный кобель на нашей лужайке? Только я вот кусаться не могу, едва пасть открою – а потом вспомню: негуманно, неинтеллигентно, и вообще… Лика говорит: это у меня порода такая, добрая; и она меня за такой характер любит и уважает. Ну не знаю, я бы все-таки ветеринара тяпнул, если бы мог; чтобы ерунды не говорил. Лика вот ветеринару поверила. Вроде бы умная она у меня, но иногда – такая бестолочь! Что, она там себе разве что-то балансирует в плане пайки? Да что хочет, то и ест – и мясо, и кашу, и овощи с фруктами. Как проголодается – так и шасть к холодильнику, и давай за обе щеки наворачивать. И меня, меня надо так кормить! Человеческая еда – такое объедение!
Да ладно, что вообще с этих женщин взять. Пять лет я с ней живу. Пять лет общаемся. Только и знает, что ворчать: «Снапи, не таскай со стола! Снапи, не убегай!»
Могла бы уже понять: к собачьему женскому полу я неравнодушен; однако в бега уходить не хочу даже ради прекрасной блондинки-голденши. Девчонки девчонками, но хозяйка – на первом месте, возвращаться к ней потом ой как стыдно. Я, кстати, после побега к калитке не подхожу, в отдалении присаживаюсь, совесть мучает. Не хочу убегать. Как-то само получается: не хочу-не хочу, и вот уже лапы несут меня во всю прыть, и уши по ветру летят, и шерсть на хвосте становится, как пушистая метелка… Между нами говоря, за пять лет совместной жизни Лика могла бы уже к этому привыкнуть. И, кстати, мой лай тоже ей пора понимать. Почему бы хозяйке не запомнить: «Вау-ва-у-у-у-у» – это значит все, вообще кранты: ребенок в стиральной машинке, плита не выключенная раскалилась или трубу прорвало. Короче, бросать надо все и ко мне бежать, да побыстрее! А вот если я говорю «Уу-у, у» – то это означает: нужно обратить внимание; не так чтобы срочно, но это надо сделать. Иначе потом придется мне выть: «Вау-у-у, вау-у-у!»
Что за день сегодня у хозяев дурацкий?! Совсем не думают о собаке Снапи! Я своими ушами слышал: они заказали фейерверк! Ну не сумасшедшие ли?! Да я еле эти взрывы на Новый год переживаю, у меня от них уши закладывает и в животе все ухает. Но Новый год не отменить. Однако вот так по своей воле фейерверк устраивать – не понимаю… А вообще праздник сегодня хороший был, правильный. Шашлыки жарили. Мне такие кусочки тайком от Лики давали – просто ням-ням… Какой же после нормального мяса корм-то невкусный! И ведь приходится уплетать, чтобы Лику не расстраивать…
Почему-то сегодня люди не хотели сидеть за столом и есть мясо. Вот чудики!
Сначала я понял, что та девушка, которая за домом лежала, – с ней что-то не в порядке, она как-то тревожно пахла; и мне стало так страшно – страшнее, чем в ветлечебнице. Я и завыл. Но тогда Лика поняла меня быстро. А теперь я ей говорю: внимание, посмотри на меня! Смотри на меня, любимая моя глупая хозяйка! Если бы она на меня посмотрела – я бы ее в подвал привел. Ну то есть цокольный этаж они это называют… а по мне – так подвал, хороший такой, прохладненький. Там у Лики погреб есть. Смешной этот ее друг, Андрей. Зачем Лике погреб, она и огурцы закатывать не умеет. Очень жаль, кстати, потому что соленые огурцы – это что-то… я иногда их ворую украдкой; хозяйкина мама, бабушка наша, ей банки передает, а я потом тырю, очень вкусно… Так вот, вместо закаток у Лики в погребе пока находится только ерунда всякая по мелочи – лук, картошка, морковка. А сегодня там еще и человек оказался.
Крышка погреба была не закрыта. А почему? Андрей не захлопнул, он на днях лестницу оттуда вытащил. У меня же хозяйка – невысокая, а там лестница была с таким огромным расстоянием между ступенек, что Лика все время падала в том погребе. И пожаловалась Андрею… И Андрей лестницу вытащил, чтобы ступеньки переделать… Это, конечно, хорошо, что он так Лику любит и о ней заботится. Она прямо подобрела после знакомства с ним; действительно, он – классный мужик, как отрежет кусище мяса – у меня аж сердце замирает: неужели все мне?! И ведь мне!
Да, но крышку погреба он зря не закрыл. Сегодня в погреб какой-то парень упал. Выбраться не может. Нет, он живой, с ним все в порядке, пахнет, как обычный человек. Думаю, даже руки-ноги себе не переломал. Но надо же его оттуда вытащить! Как он сам выберется без лестницы? И вот я подхожу к Лике и ясно объясняю: «Уу-у-у, пойдем». Не понимает. Из цокольного этажа выть смысла нет – не услышат, я пробовал. А, ну ладно. Сейчас доем эти паскудные сухари и опять к Лике пойду. Может, поймет, что я не о еде ей толкую?..»
Расправившись с кормом, собака с шумом похлебала воды. И потом снова ткнулась в Ликины руки широким рыжим лбом.
