Доминик Сильвен - Грязная война
Бернадетта пробурчала какие-то ругательства и крикнула хозяину, чтобы записал на ее счет. Тот не захотел ничего слушать. Похоже, боялся, что любимую клиентку с ее долгами увозят надолго. Изрыгая проклятия, мадам Видаль расплатилась и отправилась с полицейскими. Всю дорогу до набережной Орфевр она благоразумно молчала.
Прежде чем войти в кабинет, где ждала Бернадетта Видаль, Саша обернулся к Карль. И заметил ее нетерпение.
– Видаль ел на золоте, но родился на соломе. Любопытно, не правда ли?
– С этой святой [17]мы не зря потратили время, шеф.
Пока святая Бернадетта сообщила два важных факта: Туссен Киджо серьезно интересовался Видалем и его покровителем и думал, что оба адвоката как-то связаны с убийством его друга-журналиста.
– Видимо, лейтенант Киджо ворвался в эти райские кущи очертя голову, – продолжала Карль. – Со своими неудобными вопросами про смерть журналиста.
– А мы пока прижмем обворожительную мадам Видаль. И она не выйдет отсюда, пока не выдаст нам все, что помнит.
Глава 15
Зигмунд тихонько похрапывал, растянувшись на сиденье. Подруги не стали прерывать сиесту пса и отправились к Жану Тексье. Увидев старика снова, Лола была потрясена. Время изменило его гораздо сильнее, чем обычно бывает за такой срок. Его морщинистое лицо казалось каким-то блеклым, он потерял добрый десяток кило. Горе от потери единственного сына. А может, и болезнь в придачу? Когда жизнь избирает себе жертву, то не скупится на удары.
– А, комиссар Жост. Ну конечно! Прошу, входите.
Лолу охватило недоброе предчувствие. Тем временем Тексье, в полном соответствии с ее воспоминаниями об этом старом джентльмене, говорил, как он рад видеть ее после стольких лет. Недоброе предчувствие материализовалось в образе лохматого денди, которого никто не научил гладить рубашки. Взгляд говорил сам за себя. Чистокровный легавый.
– Мы с лейтенантом Менаром как раз говорили об этой страшной истории. Флориану Видалю было столько же лет, сколько моему сыну, это чудовищно.
Рой ангелов прошелестел над присутствующими. Менар воспользовался этим, чтобы взглядом ценителя оглядеть Ингрид. Затем нарушил молчание:
– А вы, простите?..
– Бывшая начальница Туссена.
– Знаменитая Лола Жост с дочерью, – сказал Менар, раздевая Ингрид взглядом.
– Ингрид Дизель, – ответила та, протягивая ему руку. – Никаких родительских связей.
– Родственных, но это пустяки. У вас прекрасное произношение!
С каким удовольствием Лола взяла бы ведро ледяной воды и вылила на гребешок этому петуху.
– И вы здесь в качестве друзей. Конечно же.
Тексье пришла счастливая мысль выпроводить молодого нахала. Вернулся он с озабоченным видом.
– Что-то не так?
– Буду откровенна с вами, Жан. Мои бывшие коллеги не в восторге от того, что я сую нос в дело Киджо.
– Вы им не доверяете?
– На них давит начальство. А я свободна как ветер. Тексье посмотрел на нее с бесконечной печалью. Он потерял надежду, что кто-то когда-нибудь отыщет убийцу сына. Лола вспомнила, что он говорил ей пять лет назад: “Туссен сунулся в грязную политическую аферу. Мы муравьи по сравнению с ними”. Вряд ли его мнение изменилось.
– Вы должны мне помочь. Благодаря делу Видаля все можно начать с нуля. Тут наверняка есть связь. Невозможно убить двоих таким способом без всякой причины, даже пять лет спустя.
– Лейтенант Менар спрашивал меня, знал ли Туссен Видаля. Но мой ответ “нет”, Лола. По крайней мере, сын никогда не говорил мне о нем. Я узнал о его существовании из газет, как и все. Потом Менар спрашивал про Норбера Конату.
Саша не вчера родился и времени зря не терял.
– Я тоже знаю, что Туссен интересовался смертью этого журналиста.
– Норбер был его лучшим другом. Когда Туссен вернулся из Киншасы, он очень переменился. В то время я считал неудобным обсуждать это с вами. Никакой связи с его смертью как будто не было, да и я думал, что Туссен рассказал вам…
– Вы хотите сказать, что Туссен ездил в Африку на похороны своего друга-журналиста?
– Да, в апреле. За несколько месяцев до смерти. Лола как стояла, так и опустилась на первое попавшееся сиденье. Все эти годы они работали бок о бок с Туссеном, а она его толком не знала. Она считала, что они доверяли друг другу. Дружили. Как она могла ошибиться? Ингрид похлопала ее по руке:
– Лола, ты как?
– Я думала, у нас нет друг от друга секретов. Или почти нет. Однако он скрыл от меня смерть своего лучшего друга. В комиссариате он говорил, что ездил на родину в отпуск. “Замечательно съездил”. Как сейчас помню его слова.
– Туссен был таким же скрытным, как его мать, – сказал Тексье.
– Что вы знаете о Норбере Конате? – вмешалась Ингрид.
Старик рассказал, что Туссен и Норбер вместе выросли в деревушке под Киншасой. Когда Демократическая Республика Конго, ДРК, еще называлась Заир, Тексье работал терапевтом в одной неправительственной организации, имевшей офис в сельской местности. Отец Норбера, медбрат по профессии, был у него помощником. Норбер Коната всегда хотел стать журналистом. Он учился на родине, а потом нашел работу в газете “Конго Глоб”, в Киншассе. Норбер специализировался в области политики.
– Норбер не стеснялся задавать неудобные вопросы. И, увы, пополнил длинный список журналистов, убитых в Африке. Список, который продолжает расти. В прошлом году один репортер и его жена, родители пятерых детей, были убиты возле собственного дома людьми в масках. На обозревателя газеты на суахили напали посреди улицы, он умер в больнице. Норбер работал в оппозиционной газете. Он был одним из самых храбрых людей, каких я встречал. И Туссен не смирился с его смертью.
Лола так разволновалась, что не могла говорить. Ингрид приняла эстафету:
– У вас есть газетные вырезки про его смерть?
Тексье принес ящик и поставил на низкий столик. Достал оттуда картонную папку Ингрид вытащила статью из “Конго Глоб” и прочла вслух:
Наша газета вместе с организацией “Репортеры без границ” выражает свою скорбь в связи в кончиной нашего двадцативосьмилетнего друга и коллеги Норбера Конаты. Его тело было обнаружено 3 апреля около часа ночи в краденой машине, потерпевшей аварию на бульваре Лумумбы, в пятнадцати километрах от Киншасы. Машина возвращалась из аэропорта Нджили, о краже было заявлено владельцем, бригадиром служащих аэропорта. Свидетели утверждают, что видели людей в масках на серой машине, которая преследовала автомобиль Н. Конаты, и слышали выстрелы из автоматического оружия. Напомним, что на нашего коллегу уже было совершено покушение, когда он делал репортажи о президентских выборах. Напомним также, что это уже второе убийство журналиста за восемь месяцев. “Конго Глоб” приносит самые искренние соболезнования родным и близким нашего талантливого друга, о котором мы скорбим.
Статья сопровождалась фотографией журналиста – улыбающегося парня в светлом костюме перед зданием “Конго Глоб”. Пока Ингрид читала, Тексье отыскал фотографии. Туссен и Норбер в дни мира и спокойствия. На нескольких снимках друзья стоят в компании красивой девушки. Некоторые снимки подписаны.
Тексье нашел несколько рисунков углем. Портреты Туссена и Норбера в разные периоды жизни. Художник сумел передать их характер. Туссен – энергичный, коренастый, немного балагур. Норбер – более серьезный, сосредоточенный, гибкое, но крепкое тело. По мере того как друзья взрослели, их темперамент проявлялся уже не так резко, однако Туссен навсегда остался человеком действия, а Норбер мыслителем. Под рисунками стояла подпись Мириам Конаты, сестры Норбера.
– Вы знаете, как с ней связаться?
– Нет, Мириам после смерти брата переехала. Она даже аннулировала свой телефонный номер. Я так и не смог с ней связаться. Ездил в Киншасу два года назад, но найти Мириам не удалось.
Тексье согласился одолжить им фотографии. Ингрид спросила, почему его сын носил другую фамилию. Лола перебила ее и извинилась за подругу: вопрос показался ей нескромным. Старик пояснил, что сына звали Туссен Тексье до тех пор, пока он не решил бросить учебу на юридическом, чтобы поступить на службу в полицию. Тогда ему было двадцать четыре.
– Вы не обиделись на него?
– Нет, это случилось, когда он выбрал Францию. Ради карьеры. И наверное, хотел подчеркнуть свое африканское происхождение. Чтобы держать все в равновесии.
Подруги пообещали держать Тексье в курсе расследования и откланялись. Завидев их, Зигмунд залаял.
– Боюсь, как бы песик не растерял с нами свое хорошее воспитание, – заметила Ингрид.
Антуан Леже разрешал далматинцу присутствовать в кабинете во время бесед с клиентами. Но, само собой разумеется, психоаналитик требовал от него строжайшей тишины. А теперь, вместо этого, он в ужасную погоду колесит с ними по всему Парижу.
