Мастер Чэнь - Этна
— Ну, кабаны же, — пожал плечами он. — А всех браконьеров не отловить. Да и кабанов в это время года тут туча.
И картина происшествия стала предельно ясной.
Впрочем, я все-таки уточнял детали — пока наши гости нас не спугнули и не отвлекли.
— Что они тут делали, эти кабаны?
— Как это что — посмотри вокруг, одни каштаны и желуди. Они тут у себя, эти кабаны. В столовой.
— А если, допустим, в этой столовой оказывается человек?..
— О-о-о, — посуровел Доминик. — Большая компания, как у нас, это не страшно. А если один человек или двое — бывает всякое. Если шарахнуть из ружья, то кабаны этот разговор понимают. Но лучше с ними не спорить. Особенно во время еды. Да, не забыть нашим гостям сказать, что у нас тут и дикие лошади есть.
— Сбежали от крестьян и одичали?
* * *Дело раскрыто, дорогой сыщик Рокотофф. Итак, парочка. Устроившаяся под каштаном, рядом прислонился мотоцикл. И тут — кабаны. И вот мотоцикл летит без удержу вниз в этом как бы коридоре, ни вправо ему, ни влево, а какой-нибудь бешеный кабан еще метров двадцать мог за ним с хрюканьем гнаться. И летит этот мотоцикл как раз туда, где, по словам наших (с которыми я тогда беседовал, стоя у арки), кто-то вылетел из-за поворота на дорогу, под носом у двух «кадиллаков», так, будто за ним…
Гнались дикие звери.
Так вот вам и звери. Следы их копыт — совершенно четкие. Мы же в заповеднике.
Ну, а дальше — еще раз, всю картину заново прокручиваем в голове: передняя машина тормозит, задняя влетает в нее, мотоциклист же, похоже, падает, и не без потерь. В итоге ему срочно требуется перевязка. В моей ванной. Потому что мой домик ближе всего, ближе арки и прохода в незнакомый ему двор. И ведь у меня темно, а во дворе еще неизвестно, кто его встретит и кому сдаст.
Дальше он сидит и боится, смотрит в мое окно на дорогу, думает: из этой ловушки хорошо бы бежать.
А сбежал он тогда, когда Мать Мария, Борис и прочие ушли от ворот, оставив ему свободную площадку у входа, и пошли говорить с полицией. Это шанс!
Но тут он понимает, что его номера могли рассмотреть. Или смогут рассмотреть. Долой номера. Тридцать-сорок секунд вся процедура, если с ломиком в руках. Вы меня видите с дороги? А вот сейчас, когда я за простынями, тоже видите — куда я прячу номера? А вот теперь догоните меня.
И как только он скрылся за поворотом — все отлично, попробуй докажи, что в ДТП виноват именно он.
Примерно так и было.
И их было двое. По очевидным причинам. А вот теперь — как насчет Джоззи? Ее мотоцикл цел, но у нее ведь могут быть и есть друзья, тоже с мотоциклами. И она знает мой домик.
Дорогой сыщик Рокотофф, ты это говоришь потому, что у тебя есть факты, или по другим соображениям?
Пора догонять всю компанию и освобождать Джоззи от непосильного труда. Ну, не знает девушка о вине столько, сколько я. А еще ей приходится бороться с зачаточным английским у моих бразильянок. Вот она и несет примерно следующее:
— Мария Каллас пила только «Дом Периньон» и очень плохо кончила. Правда, король-солнце Луи Четырнадцатый тоже любил шампанское, но ведь еще он каждый день принимал по бокалу красного бургундского с Кот-де-нюи против подагры! И пережил собственных внуков. Наполеон пил шамбертен, а попав в плен к англичанам с их любимым бордо, был вынужден перейти на вино из Медока. И умер.
Датчане, что характерно, хихикают как больные и не спешат переключаться на меня с моими серьезными разговорами. Вот и хорошо.
Я мог бы добавить к этому еще десятка два подобных винных историй. Например, что дедушка Ленин, когда жил в Швейцарии и еще не знал, что скоро поедет домой возглавлять революцию, подписывал некоторые письма «любитель кьянти». Боже ты мой, какая была бы реклама. Особенно в наши дни, когда кьянти уже далеко не та дрянь, что во времена Ленина (который хорошим вкусом, видимо, не отличался). В наши дни земля кьянти в Тоскане или тосканский берег, Маремма, уже стонут от инвестирующих в виноградники столичных и иностранных врачей, адвокатов, хуже того — спортсменов. Всем хочется сделать еще одно великое тосканское. Спортсмены, правда, в последнее время перекинулись на создание сигар в разных Америках, и это утешает.
В общем, поговорить есть о чем. Но знают ли, например, бразильянки, кто такой был Ленин?
Ну, вот, всё хорошо. Никто меня не застрелил из винтовки с оптическим прицелом. Грузимся в автобус, едем на обед.
Скорее бы получить обратно свою машину. Это Джеймс Бонд мог впечатывать в стену свой спортивный бээмвэшник, за полсекунды до того перепрыгивать на мотоцикл и на нем гонять прямо по крышам. А я всё же…
Мотоцикл. Оторванный номер. Надо ехать в Таормину, там есть целый десяток мест, где дают напрокат всё, что ездит. Может, что-то подскажут? Я ведь единственный человек, кто знает, какой номер был у того самого мотоцикла. Сообщат мне, как по номеру вычислить, кому он был выдан? Помогут войти в базу данных на всю Италию? Познакомят с «полисией страдале»?
В итоге я буду иметь все-таки факты, а не мои подозрения ко всем и каждому, кто находится в данный момент в нашей кантине.
Подозрения существуют для того, чтобы их проверять. И поэтому, как только мы высаживаем гостевую команду у ворот, я иду к Борису, который, смущаясь оттого, что выдал меня неизвестно кому (он уже всё понял или ему объяснили), вновь широко открывает передо мной свои электронные книги записей. На этот раз — на гостей.
Датчане: не Розенкранц, Гильдернстерн и Фортинбрас, но вполне понятные работники компа-нии-виноимпортера. И я теперь знаю, что они не врут.
Да еще вчера было уже всё с ними ясно. Очень и очень немногие знают про сорт перриконе, без которого нет здешнего главного вина — «Россо дель Пьетро». И про маленькую крюшечку «Сан-Джильда», где растет вроде бы обычное неро д’авола, но без этой крюшечки тоже не будет главного вина замка. Джильда, кстати, с жутко мужским характером.
В общем, такое могут знать только профессионалы. Что совершенно не снимает с них подозрений, скорее наоборот.
Так, а теперь дамы — тут у нас вся команда, Атос, Портос и Арамис. То есть Америнда и Дарки. Про Джоззи я и не ждал увидеть что-то новое, и вообще она не в этом списке, а вот эти… Эти…
Не Америнда и не Дарки. У них есть нормальные имена. А вот и их профессии.
Америнда — заместитель министра сельского хозяйства всей огромной Бразилии?
А Дарки, она — что?? Прокурор бразильского штата, по площади превышающего Италию?
Что ж, иногда и таким надо отдохнуть.
* * *Вечер; в углу, где скамейки, огоньки высвечивают стену, увитую виноградом и плющом, белые костюмы бразильянок кажутся неоново-голубыми. Они жадно пьют вино и болтают без перерыва. О, вот подошел и Альфредо с очаровательной улыбкой — а он может быть вообще неотразимым, и ведь он хозяин, его гостям должно быть хорошо. А вот Джоззи, которая только что отвезла своих датчан в аэропорт, входит в громадные ворота и идет к нам — ко мне, тихонько садится рядом.
Альфредо сам выносит новую бутылку и собственной рукой наливает бразильянкам тяжелое, бархатное каберне (то самое, что купили два потерявшихся туриста). И мы все понимаем, что это капитуляция: главное вино замка, Rosso del Pietro, бразильянки не поймут. А каберне — это как раз для вот таких.
В Таормину бы, думаю я, прислушиваясь к звукам ночи: нет ли хлопков вертолетных лопастей?
Таормина… Стоп. Вот теперь вспомнил. Ну, конечно, это было сразу после инцидента с мигалками в ночи и моими полотенцами. Я ведь тогда поехал на следующий день в «Атлантиду», и что это за сцена там была на дощатом пляже?
А вот какая сцена. Я уже привез великую женщину из аэропорта, она до ужина скрылась у себя в комнате, а не менее великий Василий Павлович…
Он вообще-то отлично умеет это делать. Перезнакомить всех, кого только можно, создать какую-то компанию, смешанную, в том числе по возрасту, но очень приятную… Усадить ее за один веселый стол…
И вот он стоит, положив волосатую ручищу мне на плечо, и говорит очень симпатичной девчушке — зовут Леночка, лежит эта Леночка в милом минималистском купальнике на шезлонге, ловит последние лучи заката, а сама она кто? Что там сказал мне Василий Павлович?
— Это наша девочка. Попробовала себя в маленьком театре. Хорошо! Вот так и надо! А это, Леночка, настоящий русский, но местный обитатель Сергей. Всё знает про вино. Живет на вулкане. Да-да, прямо на склоне. В винном, заметьте, хозяйстве, старинном таком, это недалеко отсюда.
И что же отвечает эта самая Леночка, поднимая на меня серые, умные глаза?
Она сначала ничего не отвечает, краснеет пятнами, а потом выпаливает примерно следующее:
— Так это вы? Не может быть. Ой.
А что это означает? Два варианта. Или Василий Павлович до того полчаса ей обо мне рассказывал (а зачем?), или…
