Элизабет Джордж - Это смертное тело
Она часто замечала, что людям достаточно увидеть три-четыре слова, сообщающие о неком драматическом событии, и они тут же заходят в магазин и покупают газету. Обычно Белла такую рекламу игнорировала: в Лондоне слишком много газет, как большого формата, так и таблоидов, и, несмотря на последующую переработку, газеты пожирают слишком много лесов, а потому газетчики ничего не получат от Беллы. Однако эта реклама заставила ее замедлить шаг: «Мертвая женщина в Абни-Парке».
Белла понятия не имела, где находится Абни-Парк, однако остановилась посреди тротуара, мешая прохожим, и спросила себя: возможно ли это? Ей не хотелось думать, что это возможно. Она отвергала саму мысль об этом. Но поскольку такая возможность все же существовала, Белла вошла в лавку и купила газету, сказав себе, что если в статье не окажется ничего интересного, то можно, по крайней мере, разорвать газету и скормить ее червям.
Она не стала читать сразу. Не желая принадлежать к категории людей, которых можно рекламой соблазнить на покупку таблоида, она приобрела также мятные пастилки и жвачку «Ригли сперминт». От предложенного ей пластикового мешка отказалась — надо вовремя остановиться, Белла не станет принимать участие в дальнейшем загрязнении и уничтожении планеты путем покупки пластиковых мешков, вон их сколько валяется на улице, — и пошла дальше.
Оксфорд-роуд находилась неподалеку от табачной лавки. Это была узкая улица, расположенная под прямым углом к Патни-Бридж-роуд и к реке. Дорога от школы йоги до дома занимала менее четверти часа пешком, так что Белла вскоре вошла в калитку и по пути обогнула восемь пластиковых контейнеров для сортировки мусора, которые стояли в ее маленьком палисаднике.
Войдя в дом, она прошла на кухню и заварила себе чашку зеленого чая. Белла ежедневно выпивала две такие чашки. Этот чай она ненавидела — ей казалось, что такой должна быть на вкус лошадиная моча, — однако о ценности этого напитка много писали, поэтому Белла, как обычно, заткнула нос и выпила залпом страшную гадость. Только после этого она развернула на столе газету и посмотрела на первую страницу.
Фотография ни о чем не говорила. На ней был запечатлен полицейский, охраняющий вход в парк. В эту фотографию был вставлен второй снимок, сделанный с воздуха: поляна посреди лесного массива, в центре поляны какая-то церковь, а вокруг нее ползающие по земле полицейские-криминалисты в белой форме.
Белла прочитала текст, сопровождавший фотографии, нашла слова, описывающие жертву преступления: молодая женщина, убита, очевидно зарезана, хорошо одетая, документов не обнаружено…
Она перескочила на третью страницу и увидела там фоторобот, а под ним подпись: «Этот человек объявлен в розыск». Фотороботы, подумала она, никогда не бывают похожи на человека, которого предположительно изображают, а этот конкретный выглядел таким универсальным, что на основании его полиция могла бы схватить на улице любого подростка: темные волосы, падающие на глаза, круглое лицо, одет, несмотря на жару, в куртку с капюшоном — ладно хоть капюшон опущен, а не поднят… И фоторобот, и словесный портрет совершенно бесполезны. На Патни-Хайстрит она только что заметила с десяток таких мальчишек.
В статье было написано, что этого парня видели покидающим место преступления на кладбище Абни-Парк. Прочитав это, Белла пошла в столовую и сняла с полки старый справочник «А-Z». Нашла это место в Стоук-Ньюингтоне, и тот факт, что Стоук-Ньюингтон находится на расстоянии многих миль от Патни, привел ее в замешательство. Из этого состояния ее вывел стук входной двери и шаги, движущиеся по коридору в ее направлении.
— Фрейзер, милый, это ты? — спросила она, но не стала дожидаться ответа.
Она твердо знала время ухода и прихода своих жильцов. В этот час с работы возвращался Фрейзер Чаплин. Он должен был освежиться, переодеться и отправиться на вечернюю смену. Белла восхищалась этим молодым человеком и тем, что у него две работы. Она любила сдавать комнаты трудолюбивым людям.
— У тебя есть минутка?
Жилец остановился на пороге, и Белла подняла глаза от справочника. Фрейзер вскинул бровь, черную, как и его густые кудрявые волосы; это делало его похожим на испанца времен мавров, хотя на самом деле парень был ирландцем.
— Ну и жарища. Все дети Бейсуотера на катке, миссис Макэйч.[17]
— Еще бы, — сказала Белла. — Взгляни на это, милый.
Она отвела его в кухню и показала газету. Он прочитал статью и взглянул на нее.
— И что? — Вид у него был озадаченный.
— Что ты хочешь сказать своим «И что?». Молодая женщина, хорошо одетая, мертва…
До него вдруг дошло, и выражение его лица изменилось.
— О нет! Я так не думаю. — Голос его звучал не слишком уверенно. — Да быть этого не может, миссис Макэйч.
— Почему нет?
— С какой бы стати ее занесло в Стоук-Ньюингтон? Да еще и на кладбище, господи помилуй! — Он еще раз взглянул на фотографии, посмотрел и на фоторобот. Медленно покачал головой. — Нет. Нет! Честно. Скорее всего, уехала куда-нибудь отдохнуть от жары. На море или куда-то еще. Кто станет винить ее за это?
— Она бы сказала. Она не захотела бы, чтобы за нее волновались. Думаю, ты это понимаешь.
Фрейзер оторвал взгляд от газетных фотографий, в его глазах появилась тревога, и этот факт Белла отметила с удовлетворением. Мало в жизни было вещей, которые она ненавидела больше, чем тупиц, и она поставила Фрейзеру высокую отметку за способность быстро схватывать.
— Я это правило не нарушал. Может, в коллекции я и не самая блестящая монета, но я не…
— Знаю, милый, — быстро сказала Белла.
Бог свидетель, в душе он хороший мальчик. Возможно, он легко поддается чужому влиянию. Особенно когда дело касается женщин. Но в главном он хорош.
— Я знаю, знаю. Но иногда юные женщины — чистые барракуды. Ты и сам в этом убедился.
— Но не в этот раз. И не эта молодая женщина.
— Вы ведь были с ней друзьями?
— Так же, как и с Паоло. И с вами.
— Принято, — сказала Белла, хотя на душе у нее стало чуть теплее оттого, что он посчитал ее своим другом. — Но если человек с кем-то дружит, он лучше знает, что творится у того внутри. Тебе не кажется, что в последнее время она выглядела как-то иначе? Словно что-то было у нее на сердце?
Фрейзер потер рукой подбородок и задумался. Белла услышала скрип щетины. Ему надо побриться перед работой.
— У меня нет таланта читать чужие мысли, — ответил он наконец. — Вот вы — другое дело. — Он снова замолчал.
Белле и это понравилось. В отличие от других молодых людей он не выскакивал с глупыми, ни на чем не основанными предположениями. Он думал и не боялся повременить.
— Если это действительно она — а я вовсе не уверен, потому что все это кажется бессмыслицей, — возможно, она поехала туда подумать. Ей понадобилось спокойное место, а что может быть спокойнее кладбища?
— Подумать? — переспросила Белла. — Тащиться в такую даль, в Стоук-Ньюингтон, чтобы подумать? Думать она может где угодно. В саду. В спальне. Возле реки она тоже может думать.
— Ну ладно. Тогда что? — спросил Фрейзер. — Если считать, что это она. Зачем бы ей понадобилось туда ехать?
— В последнее время она была скрытной. Не такой, как всегда. Если это она, то поехала она туда по недоброй причине.
— Какой, например?
— Например, встретиться с кем-то. С человеком, который ее убил.
— Это полный бред.
— Возможно, но я позвоню.
— Кому?
— Копам, милый. Они просят дать информацию, а она у нас есть. У тебя и у меня.
— Да что это за информация?! То, что жиличка две ночи не являлась домой? В городе это на каждом шагу.
— Может, и так. Но у нашей жилички разные глаза — карий и зеленый. Сомневаюсь, что и у других пропавших людей можно найти такую особенность.
— Но если это она и если она мертва…
Фрейзер замолчал, и Белла подняла взгляд от газеты. В его голосе определенно было что-то такое, что усилило подозрения Беллы. Но тревога развеялась, когда он продолжил:
— Она — чудесная девушка, миссис Макэйч. Такая открытая и дружелюбная. Не похоже, чтобы у нее имелись какие-то секреты. Так что если это она, вопрос не в том, зачем она туда поехала, а кому на Божьей земле понадобилось ее убить?
— Какому-нибудь сумасшедшему, милый, — ответила Белла. — Мы с тобой знаем, что Лондон кишит ими.
Он слышал под собой обычный шум: акустическая и электрическая гитары, обе играли плохо. Акустическую гитару еще можно было стерпеть: запинающиеся аккорды, по крайней мере, не были усилены. Что же до электрической гитары, то ему казалось, что чем хуже исполнитель, тем громче он играет. Словно бы наслаждается своим неумением. А может, учителю нравится давать ученику полную волю при максимальном звуке, словно это урок, никак не связанный с музыкой. Он не мог выяснить, почему это так, однако давно уже оставил попытки понимать людей, среди которых жил.
