Безмолвный пациент: комплект из 3 психологических триллеров - Алекс Михаэлидес
– Дей – Дейдра – была на три года старше меня. Когда она покинула этот мир, ей было сорок один, и… Лили, она была для меня всем. Моим наставником, моей возлюбленной, моим другом. Моей наперсницей.
– Ты никогда о ней не рассказывал. Просто сказал, что у тебя были длительные отношения и они закончились за некоторое время до нашей встречи.
– Прости. С Дей у меня было нечто… более личное.
– Личное?
Он наклоняется вперед, упираясь в нее взглядом.
– Она была блестящим психиатром. Рано получила степень и стала частью основной команды Института Явински. Это она за тебя вступилась, Лили. Когда ты была Софи, или С.М., как приходилось называть тебя журналистам. Когда суд наконец одобрил твою полную реинтеграцию в общество, тебя назвали образцовым ребенком после реабилитации – это результат работы Дей и ее команды. Ее мечта. Доказать, что такое возможно. И когда ты написала ей письмо, где поблагодарила и сообщила о смене имени и своих планах пойти в сферу ментального здоровья, чтобы помогать другим, как она помогла тебе, она заплакала. Она сказала мне, твой успех наполнил дело ее жизни – как оказалось, такой короткой – смыслом.
– Где ты был, пока я находилась в лечебнице?
– Учил детей. В школе неподалеку.
Лили закрывает глаза. Она физически ощущает тяжесть обмана. Невыносимую.
– Значит, ты знал, что я была тем ужасным ребенком. Знал, что меня лечила твоя гражданская жена. И ты ничего не сказал, когда мы встретились столько лет спустя?
– Когда Дей умерла, я разбирал ее вещи и нашел написанное тобой письмо. Ты подписала его новым именем, доверив ей свой секрет. Спустя несколько лет, когда ты подошла ко мне на той конференции и я увидел твою бирку с именем, Лили Марш – Лили, это была судьба. Словно Дей внезапно оказалась с нами рядом, ее душа вдруг ожила и замерцала над нами, ее двумя людьми, и я почувствовал: ее душа смотрит с гордостью и любопытством, и ее невидимые руки словно направляют нас – одна за твоей спиной, другая за моей, – нежно подталкивая друг к другу. И, конечно, ты можешь представить, как я был заинтригован, как хотел узнать о тебе побольше? Разве могло быть иначе? Мне стало страшно любопытно узнать, как твои дела, посмотреть, что могло остаться от прежней Софи. Как я мог не пригласить тебя на ужин, Лили? И оказалось, в тебе таится гораздо больше. И я влюбился. Сильно.
– Ты влюбился в проект доктора Карр. Не в меня. Увидел во мне своеобразную замену, нечто приблизившее ее память. Арвен права. Я жена в чашке Петри. Эксперимент твоей бывшей. Странный фрик, убивший собственную семью… сотворивший поступки, которые я даже не могу принять сама. Поступки, которые я пыталась похоронить, но теперь не могу. Том, как… как я смогу сохранить прежние отношения с детьми, если они узнают? Как они смогут меня уважать и любить?
– Ты по-прежнему Лили. Ничего не изменилось.
Глаза Лили наполняются слезами. Ее захлестывают стыд, отвращение и ненависть к себе.
– Изменилось все. Я больше не смогу быть Лили. И я чертовски уверена, что тебе нельзя доверять. Ты такой же больной, как я.
– Мы просто люди. Сложные существа. Любой человек способен на самые гнусные поступки при правильном стечении обстоятельств, в определенных условиях. Я не наивен, ты тоже. Мы оба знаем: это правда.
Она сглатывает.
Он встает и пытается ее обнять.
– Нет, – шепчет она. – Не трогай меня. Как ты мог меня обманывать? Так меня предавать? Наш брак, вся наша жизнь построены на обмане. Как ты мог скрывать? Зачем?
– А ты рассказала мне о себе?
– Это другое. Я стала другим человеком. Я не могла взять то, другое… существо в наш брак. В невинные, чистые жизни наших детей.
– Я сделал это поворотной точкой. Когда влюбился, решил: если ты признаешься мне, кто ты, я признаюсь в ответ. Тут мы равны, Лили.
Она отворачивается. Смотреть на него невыносимо. Она растеряна. Она опять стала Софи, но при этом осталась Лили. Она больше не может отделять от себя прошлое и запирать его в подвалах разума.
– Честно говоря, я хотел с тобой все это обсудить. Но боялся именно этого – твоих нынешних чувств. Боялся, ты откажешься от себя или от меня. Появление между нами призрака Софи могло оказаться разрушительным, и ты могла регрессировать. Понимаешь, прелесть закона об уголовном правосудии для несовершеннолетних в том, что он позволяет молодым людям избавиться от ярлыка преступника. Они могут похоронить прошлое и построить все заново. И по закону общество обязано им позволить. Я не хотел разоблачать тебя, пока ты не решишься на это сама. Хотел, чтобы ты доказала: законы работают. Они верны и справедливы. Мы не должны сбрасывать со счетов проблемных детей, плохой ребенок может стать ценным, активным членом общества.
– Но как же Арвен? Ей никто не помог.
Взгляд Тома ожесточается, и, кажется, вокруг него начинает сгущаться тьма.
– Ей можно было помочь, Лили. Если бы родители обратились за надлежащим лечением.
– Но они тоже было сломлены. Мной и Винсентом, нашим поступком. Я чудовище.
– Лили, я люблю тебя, всю целиком. Ты должна понять. Тебе нечего от меня скрывать.
– Тем не менее ты трахнул Арвен. Я видела фотографии Саймона. Мне показала Ханна.
Он глубоко вздыхает и возвращается на место. Делает большой глоток виски, и в бокале мерцает пламя.
– Я с ней не спал.
– Том, я видела фотографии.
– Я… Арвен хотела меня соблазнить. Она хитра и опасна и знала мои слабые места, и теперь я понимаю почему. Но я с ней не спал. Мне стыдно за свою слабость, Лили. И ужасно жаль. Но дальше поцелуя у нас не зашло. Дальше увиденного тобой на фотографиях. Позволь мне извиниться, искупить вину.
Она встает, подходит к огню и складывает руки на груди. Она сомневается, что сможет ему поверить. Она уже не знает, чему верить и кому доверять. Но она тоже виновна в обмане.
– Дай время, Лили. Мы все проработаем. Потихоньку. Все это. Пожалуйста, давай дадим время. Я знаю, психотерапевт в тебе способен это понять. Не делать опрометчивых шагов.
– А что сейчас, Том? – тихо спрашивает она, глядя на огонь. – Что прямо сейчас? Что с Арвен? Какие секреты она хранит о нас обоих? Каково будет детям, если они узнают, что их мать – чудовище?
– Лили, мы найдем способ.
Гремит гром, и по окнам снова хлещет
