Ступа с навигатором - Дарья Донцова
– Угощайтесь, все домашнее, – ласково произнесла Ирина, – сколько мне лет? Не подумайте, что издеваюсь: не знаю. На днях ходила к врачу, задала ему тот же вопрос. «Вы в отличной форме, нет лишнего веса, анализы в норме, активны, – начал объяснять терапевт, – но по некоторым признакам, которые замечает только медик, могу предположить, что ваш возраст пятьдесят пять – шестьдесят. Но, возможно, вы старше или моложе. Дата, которая в паспорте, просто цифра. Главное, как человек себя ощущает. Вы активны, с позитивным настроем, много работаете, ведете себя как молодая женщина, следовательно, таковой и являетесь». У меня точной информации о возрасте не имеется. И никаких сведений ни о родителях, ни о том, кто я такая. Звучит странно, да?
– Приходилось сталкиваться с людьми, которые потеряли память, – ответила я, – вы обращались в полицию?
– Конечно, – кивнула собеседница, – только в органы внутренних дел звонил доктор. Как все началось? Я проснулась в комнате. Ну очень странное ощущение. Смотрю вокруг, не понимаю, где я. Вроде спальня. Потом вошла женщина в халате, обрадовалась:
– Очнулись. Меня зовут Ольга Николаевна, я ваш лечащий врач, назовите, пожалуйста, имя, фамилию.
Ирина подперла подбородок кулаком.
– Сложно передать мои ощущения. Я в разуме, понимаю, что такое имя, сообразила: нахожусь в больнице. Но как меня зовут? Провал. Очень испугалась, заплакала. Ольга Николаевна меня успокоила, объяснила: «Случается временная потеря памяти. Давайте попытаемся что-то о вас выяснить». Начала вопросы задавать. Интересуется: какой год на дворе, месяц, лето или зима, отвечаю сразу. Когда же спрашивает: где живу, есть ли семья, кем работаю – чернота. Читаю прекрасно, считаю нормально. Столица России? Москва. Пишу без ошибок. Кто такой Пушкин? Поэт. Чайковский – композитор, Репин – художник. Танцую как слон, на пианино не играю. Но замечательно рисую и отлично шью, люблю готовить, держу в уме массу рецептов. Помню, что детей не рожала, и в этом гинеколог тоже стопроцентно уверен. Насчет возраста нет у докторов единого мнения. Может, в тот год тридцать. Но, вероятно, меньше. Хронических заболеваний нет. Какие-то особые приметы: шрамы, родинки и т. д. отсутствуют. Со мной работал психолог, потерпел фиаско.
Ирина улыбнулась.
– Вы же понимаете, что в больнице бесконечно жить нельзя. Да и здорова я физически, сохранна умственно, только полная амнезия по части личной информации. Ну не могу ничего о себе, родителях сообщить. Как очутилась в клинике?
Собеседница развела руками:
– Очередной вопрос без ответа. Меня нашли поздно вечером в супермаркете. Магазин закрывался в полночь. Охрана стала проверять, не бродит ли кто между рядами с товаром, и нашла меня. Я стояла у окна, на вопросы не отвечала, смотрела в одну точку. Не пьяная, не бомжиха, аккуратная женщина, скромно, но чисто одетая. Вызвали «Скорую». Вот и вся история. Через некоторое время выписали из клиники, отправили в психоневрологический интернат. Там оказалась очень хорошая заведующая, Инесса Олеговна Войкова, она решила во что бы то ни стало выяснить: кто я такая? И почему вдруг со мной такое произошло. Документов у меня никаких, личность не выяснена, персонал называет Таней. Сейчас уж не припомню, сколько времени пролетело с момента, когда в ПНИ попала. Вызывает меня к себе в кабинет директриса и говорит:
– Чертовы бюрократы! Слушай внимательно. Никак не могут решить вопрос с твоим паспортом. Никто о пропаже родственницы или подруги не заявлял. Возможно, ты одинокая, ни родителей, ни детей. Где живешь? Кем работаешь? Нет ответа и на эти вопросы. Ты словно из воздуха появилась! Но в моем ПНИ нормальной женщине делать нечего. У тебя сохранен разум, можешь жить одна, обслуживать себя, работать. Ну не помнишь ничего о себе. И что? Помогу с жильем, пристрою на службу. Можно, конечно, обратиться в полицию, написать заявление об установлении личности. Но! Дело долгое, и на тех, кто потерял память, могут записать нераскрытые преступления, посадят. Не стоит в отделение идти. Имеется иной вариант. Ночью у нас умерла Надежда Федоровна Зубарева. Она одинокая, семьи нет, родители скончались. Имеется сестра, когда Надя к нам поступила, я ей позвонила, попросила забрать женщину, та ответила: «Не желаю иметь дело с наркоманкой и пьяницей. Нет у меня сестры». И трубку швырнула. Надежда в интернате несколько месяцев прожила, совсем плохая была, по возрасту вы совпадаете. И если на фото в ее паспорте глянуть, внешне похожи. Я ее похороню, как потерявшую память женщину, которую из больницы доставили. А тебе дам ее паспорт. Живи с ним спокойно.
Рассказчица покачала головой.
– Мне идея обманывать полицию не понравилась. Но сидеть невесть сколько времени в ПНИ очень неприятно, поэтому согласилась. А куда мне идти? Где жить? Инесса Олеговна ухитрилась меня оформить в своем интернате сотрудником. И! Бац! Прилетает бумага: на мое новое имя взят кредит, сумма большая. Займ не выплачивают, накопился долг. Наверное, Надежду искали, но она, по словам Инессы, в ПНИ прямо бомжихой приехала. У нее только паспорт при себе имелся, в нем печать о прописке в какой-то деревне. О работе тоже ничего. Ну как финансовому учреждению чудо-юдо отыскать? Но я же официально оформилась на службу. Вот влипла! Испугалась, что придется чужие долги отдавать. Инесса Олеговна приказала не рыдать.
Собеседница улыбнулась.
– Похоже, заведующая знает всю Россию. Телефонная книжка у нее толще меня!
Я тихо засмеялась.
– Значит, записей там мало, вы очень стройная.
– Сушеная рыбка, – закивала Ирина, – Инесса мне добыла новый паспорт. На имя Ирины Григорьевны Афанасьевой. С ним теперь и живу. Из села, уж не помню его название, не выписывалась. Надежда Зубарева, наверное, до сих пор там на учете. Я же Афанасьева.
– Так ничего о себе и не вспомнили? – уточнила я.
– Нет, – ответила собеседница, – Инесса Олеговна умерла, новое начальство интерната меня решило уволить. И куда идти? Жилья нет, денег еле-еле на еду хватает. Спасибо, свет не без добрых людей, устроили меня в благотворительный фонд. Его содержит очень богатая православная пара. Здесь имеется
