Медальон безымянного бога - Наталья Николаевна Александрова
Дворничиха во дворе проводила ее внимательным пристальным взглядом, и Полина поняла, что надо менять маскировку. Хорошо, что она сразу нашла флигель и пятнадцатую квартиру, не пришлось обращаться к любопытной бабе.
В квартире Ильи Борисовича пахло тушеным мясом с пряностями. Телятина томилась на плите, а на столе, на чисто вымытых листьях салата лежали сырные шарики вперемешку с крошечными помидорчиками черри и оливками.
Полина прямо в прихожей сняла осточертевший платок и потянула носом воздух.
– Божественно!
– Вот именно, – ворчливо заметил хозяин, – перестояло все уже. Вино какое открыть? – и предъявил на выбор бутылок пять.
Полина выбрала белое итальянское «Пино Гриджио», за что удостоилась одобрительного взгляда хозяина.
Пока они ели, она обстоятельно, в красках, пересказывала свой разговор с Горбуновым.
– Так что можем спокойно его исключить и Алика вычеркнуть, не из-за него весь сыр-бор, – закончила она. – Очевидно, все же все покушение было направлено против жены Ольховича. Но вот как к нему подобраться…
– Утро вечера мудренее, – сказал Илья Борисович. – Не думайте, что мне неприятно ваше общество, но вам нужно отдохнуть.
Полина и сама едва сдерживала зевоту. Ванная в этой квартире была огромной, как и сама квартира, хоть и требовала ремонта. Полина налила воды в ванну, стоящую едва не посредине помещения, и погрузилась в нее с головой. Потом вынырнула и увидела, что на стуле рядом лежат два полотенца и махровый халат, поношенный, но чистый.
Потом Илья Борисович привел ее в комнату, которую именовал гостевой. В квартире было три больших комнаты – гостиная, спальня хозяина и гостевая, в которой жили дети и внуки Ильи Борисовича, когда приезжали из-за границы. В комнате имелись удобная кровать с ортопедическим матрасом, туалетный столик с тройным зеркалом, одну стену занимал шкаф-купе, от пола до потолка.
Кровать была широкой и удобной, постельное белье – чистым и мягким, но Полина уснула не сразу, потому что перед тем, как лечь, посмотрела криминальные новости. Там то и дело повторяли ее историю и показывали фотографию, а потом выступал какой-то полицейский чин и бубнил, что они бросят все силы на поимку преступницы, для чего были усилены бригады самых лучших следователей.
– Ничего не делают, – вздохнула Полина, – зациклились на одной мысли. Спокойной ночи, Илья Борисович.
– Приятных снов, – грустно улыбнулся ей старик в ответ.
Но сны не приходили. Полина ворочалась в постели и размышляла над тем, что она делает здесь, в незнакомой квартире, куда ее пустили по доброте душевной, да еще и с риском для собственной жизни. А ведь у нее было множество друзей и знакомых – сотрудники, приятели, институтские друзья, но стоило попасть в передрягу – никого не осталось и совершенно не к кому было обратиться. Мама находилась далеко, и слава богу. Еще не хватало позора. Хотя, может, полиция уже и до мамы добралась.
Теперь она осталась одна, совсем одна, и больше не на кого было рассчитывать, кроме чудаковатого старика за стенкой.
Полина села на кровати, отпихнув подушку. Как это она одна? А Евгений? Человек, без которого она не мыслила дальнейшей жизни. Он – ее судьба, единственный ее мужчина, с которым они будут вместе всю жизнь.
Но вот что было странно: Полина не вспоминала про Евгения со вчерашнего дня. А раньше, с тех пор, как они познакомились, она думала о нем постоянно. Вернее даже не думала, он всегда был с ней.
Внезапно Полине до боли захотелось к нему прижаться, обхватить горячими руками и раствориться в нем, в ее любимом мужчине. Как он? Чем сейчас занят? Думает ли о ней, беспокоится ли? Конечно, волнуется, места себе не находит, не спит, гадает, куда она делась. А она даже не могла позвонить.
А может, тихонько пробраться в прихожую, набрать номер на стационарном телефоне и сказать всего два слова: я жива… Нет, нельзя, полиция может прослушивать. Говорил же Илья Борисович, что его подозревают в сокрытии улик. Так что с них станется поставить его телефон на прослушку. А уж телефон Евгения они точно слушали, думая, что рано или поздно Полина у него объявится. То же касалось и мобильника. Так что звонить было нельзя.
Полина вздохнула и улеглась, взбив подушку. Она не могла еще раз подвести любимого человека. К тому же ей сейчас нужна ясная голова, а рядом с Евгением она слабела, ей хотелось быть маленькой девочкой, чтобы он заботился и все решал за нее. Он и относился к ней соответственно – называл малышом или деткой и слегка подсмеивался, как будто она и впрямь была маленькой девочкой.
Полина вдруг вспомнила его взгляд, когда сказала ему, что умеет стрелять из пистолета. Сначала он посмотрел изумленно, как будто кукла выскочила из розовой коляски и взяла в руки пистолет. Потом, всего на секунду, в его взгляде мелькнуло что-то похожее на удовлетворение, а затем – беспокойство за нее, тревога и боль.
Полина тут же опомнилась: что за бред? Ведь это – Евгений, ее мужчина, ее половинка, ее счастье! Очевидно, такие мысли приходят в голову из-за стресса. Еще бы, в такую передрягу попасть…
А вот Николай всегда признавал ее самостоятельность, подумала она, не смотрел свысока, хоть был старше и умнее. Хоть и муж. Бывший муж.
Сон все не шел. Полина встала, босиком подошла к полке с книгами, чтобы взять что-нибудь почитать. Книги у Ильи Борисовича были специфические – или кулинарные, или по психиатрии. Среди них, видимо, случайно, затесалась какая-то старинная книжка – в дореволюционной орфографии, без обложки и даже без первых страниц.
Полина от любопытства прочла первую строчку:
Весной 1749 года в свите венецианского генерал-предикатора я прибыл на Корфу…
Ей стало интересно, она взяла книгу в постель и принялась читать:
Весной 1749 года в свите венецианского генерал-предикатора я прибыл на Корфу. Как и везде, где мне случалось бывать, первым делом я узнал, где собираются играть знатные господа. В первый же вечер я попал в дом одного местного купца, где составилась славная компания. Играли в фараона, и мне на удивление везло. Напротив меня сидел некий офицер, к которому фортуна была крайне нелюбезна: он проигрывал кон за коном и вскоре вынужден был
