Дом огней - Донато Карризи
– Об отце я вообще практически ничего не знаю, дочь о нем не говорит, его как будто и не существует, – сменила тему Майя. – А мать меня наняла по телефону.
– Не пожелала даже с тобой встретиться?
Майя покачала головой:
– Я ее ни разу не видела.
Гипнотизер сначала не поверил, но быстро произвел подсчеты в уме: синьора Ваннини сказала, что хозяйка не приезжала даже на Рождество, а Майя прибыла в Тоскану писать диплом три месяца назад. Ему бы самому догадаться: как от него могла ускользнуть такая простая вещь?
– Значит, ты не знаешь, что за человек Беатриче Онельи Кателани…
– Если мне нужно с ней поговорить, я посылаю эсэмэс. Потом Беатриче перезванивает, когда ей удобно. Иногда через несколько дней, – добавила девушка.
Знаю, каково это – расти без матери, подумал психолог. Хотя сравнение верно лишь отчасти: ведь его мать умерла до того, как могла бы по-настоящему ему что-то дать. Так или иначе, не помогало делу и общество овдовевшего отца, такого как синьор Б.: он не только не был способен выразить нежные чувства, но даже не мог преодолеть свое горе. Грустный человек, слоняющийся по дому, – таким он виделся сыну.
– Ты называешь Беатриче по имени, – отметил Джербер. – Вот я и подумал, что у вас близкие отношения.
– Она попросила так себя называть. В самом деле, она открытая и непосредственная. Не то что другие работодательницы: те, как правило, относились ко мне свысока.
– Мне показалось, однако, что синьора Ваннини плохого мнения о матери Эвы. – Джербер вспомнил, как вспылила женщина при их первом знакомстве.
Майя пожала плечами:
– Она и отца Эвы последними словами честит.
– Не знаешь, как давно она здесь служит?
– Нет, но иногда Ваннини говорит о старых добрых временах, когда она командовала целым штатом прислуги и в доме всегда было полно народу. Кажется, Онельи Кателани обычно прибывали сюда летом и устраивали невероятные празднества, которые длились несколько дней, а гости съезжались со всего света.
– А десять лет назад все изменилось, – подытожил Джербер, вспомнив, сколько лет девочке.
Они помолчали.
– Как по-твоему, Эва действительно слышит голос своего воображаемого друга? – задала Майя более чем закономерный вопрос.
– Если у нее шизофрения, то, разумеется, слышит, – отвечал Джербер. – Но еще рано ставить диагноз. Однако, чтобы подкрепить свою историю, Эва развила в себе удивительную способность лгать.
– Что ты имеешь в виду?
– Например, я заподозрил, что она выходила в сеть, чтобы найти информацию обо мне, а сегодня она, как будто случайно, пожаловалась, что интернет не работает. Но ты совсем недавно сказала, что посылаешь диплом по электронной почте.
– Интернет и в самом деле подвисает, – признала Майя, словно пытаясь оправдать девочку. – Но, как ты говоришь, это ничего не меняет: Эва действительно тебе солгала.
Джербер был рад, что обрел союзницу. Обычно люди, живущие рядом с хроническими лгунами, стремятся отрицать очевидное.
Ставя бокал на ступеньку, девушка коснулась его руки. Джербер инстинктивно обернулся и заглянул ей в лицо.
– Ты сегодня хорошо поработал с Эвой, – сказала та, не отводя взгляда. – Пока я укладывала ее спать, она только о тебе и говорила.
Джербер был бы и рад подтвердить, что так и есть, он хорошо поработал с Эвой. Но тревога не отпускала.
Ты нашел свою красивую ручку.
Хоть он и был убежден, что Эва – искусная лгунья, история с авторучкой заронила в нем сомнения.
Джербер вспомнил, как Майя спросила, можно ли из поведения девочки заключить, что ее странности объясняются чем-то еще, кроме шизофрении. Тон, каким был задан этот вопрос, ему не понравился – она будто хотела намекнуть, что есть некая причина, ускользающая от его понимания.
– Что случилось? – спросила девушка, выводя его из задумчивости. – Я что-то не то сказала?
Он хотел бы признаться, что, наверное, не в силах помочь Эве, ибо сначала Ханна Холл, а потом сказочник отняли у него уверенность в себе, а заодно и целые фрагменты его жизни. Сначала он потерял жену и сына, потом и все остальное. Остались какие-то крохи, и он боялся, что ему нечего больше предложить. Может быть, прежний Пьетро Джербер и оказался бы на высоте задачи, но опустившийся тип, в которого он превратился, – лишь тень улестителя детей.
– Во Флоренции бытует легенда о художнике, по творчеству которого ты пишешь диплом, – стал он рассказывать. – Однажды Чимабуэ увидел, как пастушок рисует на скале овечку. И решил стать его учителем, обнаружив талант, который все прочие не замечали.
– Я не знала этой истории, – заявила Майя. – При чем тут Эва?
– Дети часто проявляют из ряда вон выходящие дарования, – сказал доктор. – Но порой это не дарования, а проклятия. Великий мастер может распознать первые. Детский психолог должен уметь определить вторые, а я не знаю, способен ли я еще на это.
– Никто не знает, на что он способен, пока не попробует, – утешила его девушка. – Почему ты так уверен, что Чимабуэ оказался прав?
Джербер уставился на нее, остолбенев:
– Потому что тот пастушок был Джотто.
Открытие ее потрясло: складывалось впечатление, будто Майя понятия не имела, что Чимабуэ был учителем Джотто. Как такое возможно?
Она, наверное, прочла недоверие в его взгляде и отстранилась. Наступившее молчание мигом разрушило чары.
Джербер поднялся.
– Пора ехать, – объявил он, взял свой бокал и предложил помочь убрать со ступенек.
– Не надо, – отказалась Майя. – Я потом сама приберусь.
Казалось, ее несколько разочаровало завершение этого пикника под луной. Может, только у Джербера сложилось такое впечатление, но проверять настроения не было.
Они вместе направились к машине. Их дыхание застывало в воздухе. Никто из них не произносил ни слова. Но когда они подошли к внедорожнику, Майя задала вопрос:
– Как этому научиться?
– Чему? – рассеянно осведомился Джербер, открывая дверцу.
– Гипнотизировать детей.
Он задумался, как бы половчее ответить.
– Меня научил отец.
– Я так и думала, что у тебя, как и у Джотто, был хороший учитель, – сказала она, пытаясь загладить недавнюю оплошность.
– Я не сомневаюсь, что, будь он жив, дети предпочитали бы его… В моем кабинете всего лишь стоит кресло-качалка, а он воссоздал «Книгу джунглей» из папье-маше. Я включаю метроном, чтобы погрузить в транс, а он ставил старую пластинку с песенкой «Простые радости». Поэтому маленькие пациенты звали его синьор Б.
– Как медведь Балу, – сразу догадалась Майя.
Джербер был рад, что разделил с ней это воспоминание и получил в награду такой звонкий, сверкающий смех. Вечер, по крайней мере, завершился достойно.
Он забрался в «дефендер» и завел мотор.
Майя помедлила перед
