Истина. Осень в Сокольниках. Место преступления - Москва - Эдуард Анатольевич Хруцкий
– Забирайте все это и вон из моего дома!
Арчил подошел к столу, плюнул и шагнул к двери. В коридоре требовательно зазвонил звонок. Через минуту в комнату вошел помощник дежурного и два милиционера.
– Товарищ подполковник.
– Все в порядке, Сумкин, граждане Тохадзе уходят.
– Доставить их в семнадцатое? – спросил майор.
– А зачем? Пусть идут.
Милиционеры расступились, пропуская Тохадзе.
Хлопнула входная дверь.
– А что с этим делать? – поинтересовался Сумкин, глядя на стол.
– А черт его знает. Забрать они не забрали, а выкидывать жалко.
– Точно, товарищ подполковник, – сказал один из милиционеров, – сплошной дефицит.
– Тут этот гад плюнул прямо на рыбу, – усмехнулся Вадим, – мы ее выкинем, а остальное собирайте и отвезите ребятам в дежурную часть.
– А коньяк? – заинтересовался Сумкин.
– Думаю, найдете, что с ним делать.
Олег Кудин по кличке Чума, высокий, тонкий в талии, широкоплечий парень, провожал по Тверскому бульвару Сашу Крылова. Бульвар был пуст. Только на одной из лавочек сидела припозднившаяся парочка. Они шли, дымя сигаретами. Оба высокие, сильные, в вельветовых джинсах и кожаных куртках.
– Ты меня прости, Саня, – сказал Кудин, – ты как пришел, я на тебя посмотрел и подумал, что тебе не блатных, а бабочек ловить.
Крылов засмеялся:
– Ты скажешь, Олег. А ловить, как ты говоришь, мне приходится. Только тебя я не ловил. Я тебя искал, потому что ты нам помочь можешь.
– Я, конечно, судимый. Куда денешься. Два срока тянул. Не отрицаю. Но теперь вашей фирме с меня, кроме анализов, взять нечего.
– А мы и не хотим у тебя ничего отнимать. Ты придешь и расскажешь, где был в ночь на четырнадцатое, так же расскажешь, как мне сегодня.
– Тебе, – Кудин бросил сигарету, – рассказать легко, а там у вас такие умельцы есть, что быстро зайцу волчьи уши пришьют и в зоопарк, в клетку.
– Да брось ты, Олег. Ты же сам говоришь, что жить только что по-хорошему начал.
– Начал, и рассказать мне есть что. Только знаешь, как у нас – береженого Бог бережет, небереженого конвой стережет.
Крылов остановился, достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Из кустов выползли две тени и придвинулись к Крылову и Кудину. Краем глаза Крылов заметил, что сзади подходят еще двое.
– Слышь, мужик, – сказал один из подошедших, – сигарету дай.
– А из белья тебе ничего не надо? – шагнул к нему Кудин. – Иди отсюда… шакал, а то пять лет у параши за гоп– стоп прокукуешь.
– Ты чё? Ты чё? – Парень попятился.
– Мы из МУРа. – Крылов достал удостоверение.
– А мы чего, – сказал парень, – закурить хотели.
– Спать идите, – сказал Крылов, – спать, а то не все такие добрые, как мы.
Они пошли дальше.
– А зря ты их отпустил, – зло сказал Кудин, – эти шакалы по ночам людей шарашат.
– Откуда ты знаешь? – спросил Саша.
– Чувствую.
– Не думаю. Я сам после школы летом по этому бульвару шатался. Любил людей пугать. Так же подходил и просил сигарету.
– Ну и как, давали?
– Всякое было, раз по шее получил.
Кудин рассмеялся.
– Саша, – сказал он, – вон тачка стоит свободная. Я поеду, а то Светка переживает, а завтра к двенадцати на Петровку приду.
Старший следователь по особо важным делам горпрокуратуры Олег Леонидович Малюков ждал их у подъезда дома. Светлый китель с петлицами, фуражка с белым верхом делали его похожим на земского деятеля начала века.
– Ты, Олег, – Вадим вылез из машины, – просто иллюстрация к любой чеховской повести.
– Да уж что говорить, – улыбнулся Малюков, – человек, носящий форму прокуратуры, выглядит весьма благородно.
– Намекаешь?
– Нет, сочувствую. Поехали.
– Садись вперед, – Вадим шутливо распахнул дверцу, – ты все-таки старший советник юстиции, три больших звезды на двух просветах. Вроде как полковник.
– Молодец, – Малюков ехидно улыбнулся, – почитаешь начальство, надеешься на послабление.
– Куда нам, дуракам, чай пить.
Вадим уселся на заднее сиденье рядом со Стрельцовым.
– Только, ребята, – умоляюще сказал Малюков, – не курите в машине. Я третий день как бросил. Муки испытываю жуткие.
– Правильно сделали, товарищ советник, – одобрительно заметил шофер Иван Филиппович, которого все в управлении, невзирая на возраст, звали просто Филиппыч. – А то сядут в машину и начинают смолить, ни стыда ни совести у этих сыщиков нет. Нервничают больно. Работай лучше, и нервничать не будешь.
– Ты, Филиппыч, философ, – сказал Алеша Стрельцов.
– А ты грамотный больно, покрути баранку с мое. Я не таких, как ты, возил, и не на такие дела. И раз мне личное оружие положено и звание у меня есть, то я такой же оперативный работник, как и ты.
– Хватит, Филиппыч, – вмешался Вадим, – ты лучше за дорогой следи.
– А я и слежу, – мрачно ответил водитель.
Он с необыкновенным изяществом крутанул баранку, и «Волга» обошла зеленые «жигули».
Машина, объезжая Патриаршие пруды, рвалась на Садовое кольцо. Утро было прозрачным и ярким. Бульвар на прудах был почти пустым. Пронзительно и грустно кричали лебеди. Деревья уже начали желтеть. И все вместе: яркое солнце, желтеющие деревья, крик лебедей – делали это утро грустным и добрым.
И Вадиму захотелось остановить машину, выйти на этот бульвар и подойти к дощатому павильону, сесть на лавочку и бездумно смотреть на темную воду пруда и белых лебедей.
Когда же это было? Совсем недавно, кажется, а если посчитать, то целых двадцать лет назад. Осень, пустой бульвар, в агатово-черной воде пруда отражались фонари. И лебеди были особенно белыми в этой воде. И кричали они жалобно и грустно. Крик их в безлюдье улиц и бульвара, казалось, предупреждал о чем-то.
А они сидели на скамейке, на третьей скамейке от дощатого павильона, и целовались. У Вадима кружилась голова от счастья, и казалось, что весь мир сегодня создан специально для него.
А потом много чего было. Короткие тревожные встречи. Сладостно-горькие часы счастья в его комнате в Столешниковом, какие-то компании, где они делали вид, что вместе пришли случайно. Так тянулся этот унизительный год. А потом она вышла замуж за человека, которого не любила, но его положение и, главное, положение родителей соответствовали ее представлениям о том, как надо жить.
Его сестра, мудрая Алла, сказала тогда:
– Ну чего ты хочешь? Она сейчас уже надежда нашей кинокритики, по телевизору передачи ведет. А ты кто? Руби, милый мой, дерево по себе.
Действительно, кем он был для нее? Старшим лейтенантом милиции! Давно уже ушел этот год, потом всякое было: и романы, и поспешная печальная женитьба, и развод, а вот тот осенний вечер на Патриарших прудах остался в памяти. Нет, с годами ничего не проходит. Просто воспоминания становятся иными, а боль от них остается прежней.
Немилосердно
