Болотный Человек Bogman - Анkа Б. Троицкая
Потом мы поехали ко мне домой чай пить и смотреть по DVD «Двойную страховку». А к семи подъехал Филипп, страдающий от жажды, и выпил чаю целый галлон. Досмотрев кино, я спросила Фила:
— Ну, что там нового про «Лаг»?
— Ничего такого, что стоило бы рассказать.
Он лишь на миг метнул взгляд в сторону Джулии, а я вдруг поняла. Он хотел рассказать мне то, о чем, вообще-то, младшему следователю говорить нельзя с кем попало. А тут мы повязаны богмэном, и его распирало. Джулия уже ахала по поводу того, что слышала о богмэне. Это не ее отдел, по следствию она не работала вообще. Мы с Филом заговорщически отмалчивались, мямлили что-то с равнодушным видом.
Пришла Катюша и привела целую гвардию волосатых пиратов и подругу Молли. Продуктов я в тот день так и не успела купить. Мы все дружно поужинали заказанной по телефону пиццей из пяти огромных коробок и посмотрели еще какой-то фильмец под чаек с плюшками (про диету я решила подзабыть в этот раз). С Филом не удалось поговорить, потому что все разошлись только после того, как меня вызвал Стив.
Лечь пораньше опять не получилось. Зато, поздно в тот вечер быстренько уладив для примерно себя ведущего Синклера небольшой финансовый скандальчик с Виляускасом, который, горюя по дочке, не забывал торговаться и ныть про деньги, я обнаружила, что меня все-таки выследил и теперь поджидал Фил. Он, будто тайный любовник, томился возле ксерокса, когда мы со Стивом пришли делать копию с моей платежки. Стив отдал мне копию, сжег Фила дотла взглядом поверх очков и стал прощаться со мной:
— Еще раз спасибо. Да ты у нас дипломат!
— Какой там… — я запротестовала. Полиции досталось на орехи от Арвиса, я просто не все переводила. — Ты ему напомнил, что содержание всей семьи в гостинице обходится в две с половиной тысячи в неделю. Вот он и посчитал в уме.
— Ну, пойдем, я провожу тебя до машины. Уже совсем темно.
— Да вот меня Филипп проводит. Спасибо. Похоже, мне еще поработать придется.
— Добрый вечер, Браун, — Стив был учтив и официален.
— Привет, Синклер, — а Фил, как всегда, был прост.
— Разве ты не до семи сегодня?
— Так оно и было, да вот появилось неотложное дело.
— Ясно.
Я напряглась. Они, по-моему, тоже. Еще не хватало, чтобы Фил теперь сказал что-нибудь типа: «Иди сам домой, тебя ждут жена и дети». Но Филипп не дурак. Он повернулся ко мне и сказал:
— Это по поводу моего звонка. Переводить много не надо, но хорошо бы это сделать завтра. Лучше всего до двух дня. Справишься? Проверь.
При этом он достал из папочки конверт и вручил мне.
— Ну, тогда всего доброго, — сказал Стив. — Я позвоню, когда будет о чем.
— Да, конечно, — мне было неловко, — звони.
— Спокойной ночи, — сказал Филипп.
Когда Стив ушел, Фил выхватил у меня конверт и потащил меня за руку в общий офис, к своему столу.
— Волкодав всю жизнь работает с людьми, а так и не научился читать их. Я ему не соперник, а ты ему не добыча. Все это скучно и просто, как обувная ложка. Вот, смотри!
Фил выложил на стол несколько фотографий. Одна из них была старая и, судя по качеству, явно сделанная в полиции. Это теперь снимает компьютер, а я еще застала время, когда снимали старой, какой-то ископаемой камерой, внешне похожей на наш славный «Зенит». Остальные были снимками новыми, но сходство обнаружилось, хоть и слабое. На фотографиях был изображен парень лет тридцати. Густоволосый, красивый, с типичной славянской ладностью в лице. Он мог быть русским, мог быть украинцем или белорусом. Но никак не истинным прибалтом, которых я только недавно научилась отличать от скандинавов. Большого ума в этом лице не видно было, но между фотографиями была огромная разница. На старом снимке парень смотрел прямо в объектив. Смотрел нагло, чуть ухмыляясь почти джокондовской улыбкой, с издевкой и самоуверенностью. Только если сильно приглядеться, то можно было увидеть в его глазах страх. Чем дольше смотришь, тем яснее, что он боится, но боится не тех, кто его снимает. А вот на более новых снимках был тот же парень, но лицо его было жесткое, глаза — слепыми, а выражения на лице не было вовсе. Это лицо было мудрее, но какое-то неживое, и смотрело оно в никуда.
— Это он?
— Он самый. Это — восемь лет назад снимали, сразу после ареста. Мы раскопали архив. А это — его восковой образ. Глаза сделаны из стекла.
— Лицо без лица… Настоящий скульптор поработал.
— Да уж. Выражение, оказывается, придавать нельзя. Не знаю почему. Что им, трудно его глаз прищурить или губы растянуть.
— Фил, они же только и могут, что напялить на черепной муляж мускулы да кожу. Как эти мышцы были развиты и как он ими двигать привык, мы не знаем. Ты ведь, когда улыбаешься, не скалишься, как Джулия. А когда разговариваешь, ты же не хмуришься, как Стив. Мы свое лицо меняем и с возрастом, и с настроением, и по опыту пережитого, и по отношению к жизни. Меня, например, родная дочь не узнает во время урока. А вот кости наши почти не меняются. Пусть хоть так будет, а иначе можно сделать его совершенно неузнаваемым.
— Верно. Смотри, у него на старом снимке нос чуток кривоватый. Его ему явно сломали в прошлом. А на муляже нос прямой, как новенький.
— Нос формирует не кость, а хрящи. Они не сохранили форму. Тут только гадать можно. Ему сделали стандартный нос, и почти угадали.
— Хорошо иметь собственного биолога! Уши тоже хрящи?
— Ну, да. Их тоже помяло?
— Нет. Уши-то как раз более-менее сохранились, в отличие от носа, — Фил вынул еще бумажки и несколько рентгеновских снимков. — А это мы показываем дантистам, всяким зуботехникам.
Я подняла черный лист к свету. Это был снимок челюсти, но сломанной. Я посмотрела на Филиппа. Он покивал сокрушенно:
— Да. К сожалению, экскаватор от нижней челюсти мало что оставил. Она держалась еле-еле, и только на мягких тканях. Но зато наш эксперт
