Рыцарь справедливости - Николай Иванович Леонов
А завершал процессию автомобиль с группой захвата, которая должна была ждать условного сигнала Гурова для захвата Зинина.
Герда послушно устроилась на заднем сиденье, наблюдая одним глазом за объектом своей заботы.
Зинин открыл дверь, но сегодня в квартиру знакомого не пригласил; выглядел здоровяк помятым и хмурым, красные глаза были налиты кровью, а лицо отливало сине-красным оттенком. Он хмуро уточнил:
– А собака где?
– В машине оставил, взбесилась совсем. На меня вон бросилась, еле отодрал, – пожаловался ему Лев и показал разодранную одежду.
Молча с хриплой одышкой Зинин пошел вниз по лестнице, во дворе кивнул на взбешенную из-за надетого намордника Герду, сидевшую в машине:
– Хорошо, что в наморднике, не хочу, чтобы меня цапнула, – он с облегчением рухнул на переднее сиденье, оценивающе посмотрел на то, как собака пытается в ярости содрать намордник и заходится утробным лаем при виде незнакомца.
– Пойдет, – оценил старания Герды здоровяк и недоверчиво уставился на Гурова: – Фарид трубку не берет, ты точно от него?
– Да, чтоб мне век воли не видать, мы с ним вместе в СИЗО чалились в одной хате, – нервно цыкнул Лев и достал из бардачка пачку денег. – Вот, как и договаривались, пятьдесят кусков, а потом половину выигрыша. Когда бой будет?
При виде денег у Зинина загорелись глаза, он спрятал пачку денег в нагрудный карман, проигнорировал вопрос и приказал:
– Давай до магазина, подлечиться надо, а то башка трещит, – и рявкнул на Герду, которая пыталась напасть на него с заднего сиденья. – Да заткнись, идиотка. Тявкает и тявкает, не то что мой Пират. Вот где был настоящий мужик, молча в глотку вцепится и рвет.
Зинин повел челюстью, изображая, как его пес расправлялся с соперниками. А Гуров воспользовался возможностью для ненавязчивых вопросов:
– Так я не догнал, Пират тоже отравился, как другие псы? Мне птичка напела, что на районе догхантеры все вокруг завалили приманками, я потому и собаку не стал выпускать из машины.
Но Зинин махнул рукой и уже исчез за дверьми супермаркета, а обратно вынырнул с позвякивающим пакетом в руках. В машине он приложился к бутылке, сделал пару щедрых глотков и с облегчением выдохнул. Герда зашлась в лае от неприятного запаха, исходящего от незнакомца. Мужчина скосил багровым бычьим глазом в ее сторону:
– Разошлась, утихни! – На лице у него промелькнула печаль. – Пиратка мой сам гулял, не люблю я эти прогулки на поводке. Выпущу его и бегает, где захочет, а все соседские крики мне побоку, пускай дома сидят, пока Пиратка гуляет. Что я сделаю, если он так воспитан, чтобы нападать. Пускай за своим шкетом смотрит. Мамаша его визжала, что дед его приедет и три шкуры с меня спустит. И где он, дед этот? Депутат, да плевать мне, кто он такой. Собак других отравил этот депутат, да мне плевать! Я нового бойца заведу, если отравят, будут мне компенсацию платить за все бои, которые я пропустил. Мой Пиратка знаешь, сколько денег принес? Да его весь город знает, любого рвал! Он знаешь, как с собаками бился? Лапами придавит и рвет шкуру шматами, чтобы кровь почуять. Эта мелкая слишком с собаками биться, – Зинин пренебрежительно кивнул в сторону собаки на заднем сиденье. – Там крупных выставляют на бой. Да и ставки мелкие, с людьми – вот это суммы хорошие, а у твоей челюсть что надо, как пила – одним укусом кость сломает. Помню, как-то Пират одного грыз, грыз, все никак не получалось перекусить руку…
Всю дорогу до дачи Лев внутренне содрогался от рассказов спутника, но старался утешить себя мыслью о том, что в бардачке лежит записывающее устройство, которое фиксирует каждое слово разомлевшего от выпивки мужчины, с каждой минутой увеличивая количество признаний, а значит, и размер тюремного срока.
К концу пути Зинин уже покачивался в кресле в такт движению. Глаза у него были подернуты пьяной поволокой, а когда приближались к неприметному старому домишке на окраине дачного поселка, он с трудом махнул рукой – приехали, и едва автомобиль остановился, практически вывалился из него. Лев Иванович неловко вылезал, да так, что якобы случайно несколько раз нажал на сигнал на руле, на тот случай, если Крячко потерял его среди скопления домиков. Все участки еще стояли во влажных кучах из смеси снега и земли, любители дачного отдыха пока не наводнили дачное товарищество, и на узких улочках им не встретился ни один прохожий, поэтому приходилось соблюдать осторожность и держать максимальную дистанцию. За высокой железной оградой скрывался просторный участок с наваленными тут и там кучами песка и камней; в утепленных вольерах при виде открывающейся калитки забесновались, залаяли тяжелым басом огромные устрашающего вида собаки. Герда в ответ ощетинилась и тоже завыла, и заухала из-под намордника. Хозяин схватил дрын и со всей силы треснул по металлической сетке, так что собаки в истерике принялись кидаться на стену, брызгая слюнями.
– Вот мои мальчики, вот они, питбули. От них такие звереныши рождаются, хоть сразу в бой, они с собаками хорошо дерутся, а против человека не пойдут. Башка у убийцы должна быть сумасшедшей, чтобы от крови дурела, вот как твоя. Давай расчехляй ее, сейчас покажет, чего умеет, – протянул Зинин и снова ударил палкой по сетке, любуясь, как заходятся в жуткой ярости собаки. Гуров присел на корточки, чтобы снять намордник с Герды, и тихо приказал:
– Ату, – по этой команде Герда бросилась наутек вдоль длинного забора, перескакивая через кучи мусора. Лев побежал за ней под пронзительный свист хозяина участка, громко ругаясь, чтобы привлечь внимание с улицы и дать возможность Крячко занять удобную позицию для съемки; про себя он отсчитывал минуты, которые нужны группе захвата для приближения к участку со скромным домиком.
– Ну и дура она у тебя, – свысока заметил хозяин дачи, когда Льву удалось прицепить к рвущейся вперед собаке поводок. Он пинком раскрыл дверь в подвал с боковой стороны дома, загромыхал по деревянным ступенькам; внизу раздался слабый вскрик, и мужчина вышел обратно, волоча за шиворот перепуганное существо – худого мужчину, с паклей из волос и свалявшейся бородой, в рваном тряпье
