Змеелов - Карелин Лазарь Викторович
- Тоже стал верить в приметы, - рассмеялся Павел.
Нина отстранилась от него, вгляделась.
- Не пойму, не пойму... Тебе и сейчас трудно... Ладно, потом о трудном, а сейчас к столу! Мы и водочки к твоему приезду запасли. Шампанское у нас с дочкой есть. Вот так-то вот! Ты не побреешься сперва? У меня есть бритва, безопаска. Побрейся, Паша.
- И побреюсь, и душ приму. Чудак я, оставил вещи на вокзале. Мне ведь сегодня назад, вот и оставил. А про бритву забыл, про чистую сорочку забыл. Одичал я все-таки.
- Костюм преотличнейший, - сказала Оля. - И загар, штучный загар. Ох, девочки, ох, подруженьки!..
- Негодница, как ты разглядываешь своего родного дядю?!
- Нельзя уж и погордиться? Если уж повезло на дядю, так и нечего скрывать.
Родные, родные голоса, родные лица, не сыскать ничего дороже. Сейчас бы сюда еще сына - и вот оно, счастье, вот оно, хоть в руках его подержи. Жаль, нельзя мужикам плакать, стыдно мужикам плакать. А Нина плакала, смеялась и плакала.
11
Дыню нарезают так: ставят дыню на попа, срезают одним круговым движением верхушку, нож должен быть острый, широкий, надежный, и потом, сверху вниз, сверху вниз, ударами, а главное, смело, не вымеряя, доверяя глазу и руке, раскроить всю дыню на ломти, придерживая ладонью, чтобы до срока не распалась. И вдруг отвести руку, и дыня начнет медленно разводить свои ломтики-лепестки, на глазах превращаясь в гигантский тюльпан, на глазах распустившийся. Вот так нарезают дыню. Да, а потом надо замереть всем, кто за столом, вдыхая нахлынувший аромат. Божественный аромат.
- Ну что?! - торжествуя, спросил Павел. - Недаром старики-туркмены в этот миг поминают имя аллаха! С чем сравнить это чудо? - Павел глядел на своих женщин, в их зачарованные лица. Он был счастлив. Ему было хорошо сейчас, отошел душой. Он смыл усталость под душем, потом побрился, облачившись в пижаму, оставшуюся от мужа Нины, и теперь вот, с засученными рукавами, с открытой грудью, с этим кухонным мечом в руке, стоял во главе стола, явив женщинам чудо.
Потом они ели дыню, повезло, дыня оказалась удачной. Спасибо, седобородый старик, спасибо тебе, что довез, дотащил ее аж до Дмитрова! Оля так ела, что даже уши у нее отведали дыни. Смотреть на Олю было тоже счастьем. Нина помолодела, пояснела, смотреть на нее было тоже счастьем.
- Живут же люди! - вздохнула Оля, решая, есть дальше или передохнуть. Каждый день могут с дыни начинать!
- И еще горячий, только испеченный чурек. И чай из пиалы.
- Змейки на ветках поют! - подхватила Оля. - Кстати, а змеи не поют?
- Шипят. Но очень по-разному.
- Шипеть и мы умеем и тоже по-разному. У нас математичка только так нас к тишине и призывала: "Молодые люди, перестаньте шипеть!"
- Вот кончила школу, зубрит вот целыми днями, - сказала Нина. - Решили мы во второй медицинский сдать документы. Поступит ли? Там ужасающий конкурс. Десять абитуриентов на место.
Счастливая минута прошла. Озаботилось лицо матери, поскучнело лицо абитуриентки, вымазанное до ушей дынным соком.
- Но ты же поступила, туда же, во второй, - сказал Павел.
- Сравнил меня и ее. Мне ставили пятерки за положительную внешность, а это же кинозвезда. Ну какой это участковый врач, чтобы в грязь, в мороз - из дома в дом, день за днем, год за годом?
- Может, сдать тогда документы во ВГИК или там еще куда?
- Мама не понимает! - вскочила Оля, измазанная и прелестная в своем гневе. - Я - врач! Ну, бывают же привлекательные врачи! Что значит по грязи? Не должно быть грязи! А хотя бы и по грязи, ну и что? Разве я у тебя белоножка? А кто тебя лечит, когда у тебя грипп или радикулит? А кто всех мальчишек в доме перебинтовывает? А наследственность? Отец ведь тоже был врачом, даже хирургом был. Не серди меня, а то пойду в хирурги!
- Ой, ну что с ней будешь делать?! - гордясь и тревожась, глядела на дочь Нина. - Уговорила. Тогда зубри, зубри и зубри.
- И плюс обаяние, - сказала Оля, - экзаменаторы тоже люди. В приемной комиссии, когда я вхожу, все умолкают.
- Там - студенты.
- Студенты, но старших курсов. Это очень влиятельный народ. Поверь!
- Верю, верю.
- И потом, мой дядя вернулся. Если что, он пойдет к ректору. Сильный, смелый, вот такой, как сейчас.
- В пижаме этой, - подхватил Павел.
- Ты найдешь в чем пойти и что сказать, я в тебя верю. И ректор тебе поверит. Ты внушаешь доверие, Павел Сергеевич. Поверь.
- Как у тебя с работой? - спросила Нина. - Что тебя так взбудоражило в Москве? Сына повидал? Я предупредила Зинаиду, что ты возвращаешься.
- Я побежала! - вскочила Оля. - Этот разговор не вписывается в программу моей зубрежки. - И умчалась.
И погас праздник, будто кто-то выключил невидимые, но яркие светильники, по-будничному серыми стали стены.
- Сегодня на рассвете умер Петр Григорьевич, - сказал Павел. - Да, с сыном повидался. Он вырос. Не я его узнал, он меня. Разговора настоящего не вышло, я был не готов к этому разговору. Сам не знаю, как забрел во двор. Что с работой? Предлагают, даже почти согласился, можно сказать, согласился. Знаешь, что за работа?
- Ну?
- А вот дынями торговать. Такими или похуже. Арбузами, фруктами словом, сезонным товаром.
- Работа только на сезон?
- Да. Но такой сезон может год прокормить.
- Если красть, Павел?
- Ничего другого не предлагают. Ты учти, я с судимостью, на старое место мне нельзя, я не из длительной зарубежной командировки вернулся. Хорошо, если меня вообще пропишут в Москве.
- Я советовалась с юристом. Пропишут. Ты даже имеешь право на размен квартиры. Знаю, ты на это не пойдешь, из-за сына не пойдешь, знаю. Ну, снимешь комнату, придумаешь что-нибудь. А работа, нет, Павел, сезонный этот товар не для тебя. Иначе ты должен начинать, иначе.
- Костик тоже советует, чтобы иначе. А как? Где? Человек идет туда, где его знают.
- Иди в бухгалтерию, в экономисты. Даже у нас на заводе все время требуются люди с такими профессиями.
- Сам я не устроюсь, просто так, с улицы, меня не допустят к работе с финансовой ответственностью. Года два-три еще не будут допускать.
- Тогда поработай эти два-три года в таком месте, где ничего не прилипает к рукам.
- Может быть, грузчиком?
- Может быть, грузчиком.
- И у грузчиков прилипает. Но дело не в этом. Вне своей среды я никому не нужен, а в сорок лет начинать с нуля... Отобьюсь от своих, не прибьюсь к чужим.
