Светлана Алешина - Акула пера (сборник)
Григорович так и не увидел фотографии Самойловой. Правда, после наводящих вопросов он согласился, что, возможно, кассир, у которой он приобретал билеты на поезд, была похожа на Татьяну Михайловну — а возможно, и не была.
Одним словом, все в одночасье рассыпалось, точно карточный домик, и мы практически оказались в той же точке, откуда и начинали. Только теперь и вопросы задавать было некому. За исключением, пожалуй, симпатичного доктора, который уже не казался мне таким симпатичным. Теперь, стоя на лестнице, я думала о нем как об изворотливом и двуличном субъекте.
Но долго скрываться в таком учреждении, как больница, все-таки нельзя — это не секретный объект. Да и сам Александр Михайлович не мог удерживаться на одном уровне бдительности продолжительное время — у него были дела, да и, наверное, он не ожидал от меня такой настырности.
И наконец мое терпение было вознаграждено. Из дверей отделения появился Александр Михайлович собственной персоной — как всегда, подтянутый, бодрый, в безупречно чистом халате и белой шапочке. Пожалуй, неожиданностью было хмурое и озабоченное выражение его лица, безо всякого следа привычной улыбки и добродушия во взгляде.
Увидев меня, доктор на мгновение замер, но тут же взял себя в руки и, сухо поздоровавшись, наладился бежать куда-то дальше по коридору. Это можно было бы счесть выдающимся хамством, но меня в тот момент волновало совсем другое — у этого хамства был очень загадочный подтекст, и мне очень хотелось проникнуть в эту загадку.
Поэтому, нисколько не растерявшись, я шагнула вслед за Александром Михайловичем и решительно окликнула его. Немного поколебавшись, он все-таки остановился и, оглядываясь через плечо, недовольно сообщил, что ему некогда.
— Интересно получается, — сказала я, стараясь не давать воли эмоциям. — То вы ни на секунду от меня не отходите, за ручку поддерживаете, приглашаете в любое время дня и ночи, а тут такая резкая перемена! Вас случайно не подменили?
— Но мне действительно некогда, — сказал доктор, морщась, словно он не говорил, а жевал горькую таблетку. — Меня ждут на консультацию. Там тяжелый больной…
— Такой же тяжелый, как Самойлова? — спросила я.
— А что Самойлова? — с вызовом сказал Александр Михайлович.
— Я слышала, что она умерла, — ответила я.
— Да, к сожалению, — подтвердил доктор. — Медицина, увы, не всесильна.
— И все-таки хотелось бы узнать об обстоятельствах этой смерти подробнее, — сказала я. — Довольно неожиданная смерть, вы не находите? И для кого-то выгодная.
Александр Михайлович посмотрел на меня с раздражением. Сейчас у него были какие-то тусклые, без малейшей искры глаза.
— Я вас не понимаю, — резко сказал он. — Кому может быть выгодна смерть? А подробнее об этом рассказать можно, но ведь вы не специалист, вы и половины не поймете…
— А вы растолкуйте, — хладнокровно заметила я. — Вообще-то я понятливая. А кроме того, мне приходилось частенько сталкиваться в своей работе с судебными медиками, и я от них кое-чего нахваталась…
— Все равно, это долгий разговор, — мотнул головой Александр Михайлович. — А я спешу. Загляните ко мне часика в четыре! Или нет — лучше завтра, в это же время… — он отвел глаза в сторону.
— Э, нет! — категорически заявила я. — Не собираюсь бегать за вами, как собачка, дело очень серьезное, и я отношусь к нему также серьезно. Эта смерть вызывает у меня определенные сомнения, а ваше поведение только укрепляет меня в этих сомнениях.
— О каких сомнениях вы говорите? — сердито перебил меня Трофимов. — Вы профан в медицине. Отсюда и все ваши сомнения!
Его симпатичное лицо сложилось в напряженную злую гримасу, линия губ хищно изогнулась — и он стал похож на ощерившегося кота. Мне даже показалось, что на нем шерсть — пардон, волосы встали дыбом.
— Привыкли раздувать из всего сенсацию! — фыркнул мне в лицо Александр Михайлович. — Стыдно потом читать ваши бредни! Моя бы воля, я и на пушечный выстрел не подпускал бы журналистов к больнице!
Он был вне себя, но мне казалось, нажми на него сейчас посильнее — и доктор расклеится, раскиснет и гнев его превратится в истерику.
— Журналистов — что! — мечтательно протянула я. — Вот была бы у вас возможность не пускать сюда следователей!
Александр Михайлович внезапно умолк и с бессильной ненавистью уставился на меня. И следа былого интереса не было в его глазах. Теперь он видел во мне не привлекательную женщину, а мерзкое существо, отравляющее ему жизнь.
— Трудно все-таки с вами разговаривать! — вдруг почти жалобно сказал он. — Эти странные намеки… Скоропалительные домыслы… — Губы его прыгали, и доктору пришлось прилагать огромные усилия, чтобы говорить спокойно. — Ну, что вы хотите узнать? Как умерла Самойлова? Все очень просто. Слышали о таком явлении — жировая эмболия? Тромбоз глубоких вен. Она была уже в возрасте, сосуды уже не те… тем более множественные переломы… Оторвался тромб или жировая ткань попала в сосудистое русло — перекрыла сердечную артерию. Вот вам и внезапная смерть!
— Самойлова умерла внезапно? — спросила я.
— Да, это произошло внезапно! — резко сказал Александр Михайлович. — Помочь в таких случаях практически невозможно. Я сам дежурил в ту ночь. Были предприняты все необходимые меры…
— Вы дежурили в ту ночь? — удивилась я. — И в какое же время это случилось?
— Самойлова умерла под утро, — объяснил Трофимов. — Около пяти часов утра, если точнее…
— Вскрытие подтвердило ваш диагноз? — поинтересовалась я.
— Разумеется, — не моргнув глазом ответил Александр Михайлович.
— Где у вас морг? — спросила я. — Хотелось бы переговорить с патологоанатомом.
На лице Трофимова появилось выражение обреченности.
— Послушайте, что вам надо? — устало спросил он. — Чего вы добиваетесь? Здесь все чисто. Сенсации не будет.
— Я в этом не уверена, — возразила я. — Так как насчет патологоанатома?
— Послушайте, — терпеливо повторил он. — Мне приходится объяснять вам элементарные вещи. В исключительных случаях, когда диагноз абсолютно не вызывает сомнений, а родственники категорически отказываются от вскрытия, мы его не проводим. Теперь вам понятно? Родственники пожелали, чтобы Самойлову не вскрывали. Насколько я знаю, они уже забрали тело. Кажется, завтра похороны…
— Вот как? Первый раз слышу, что у Самойловой имеются родственники, — заметила я.
— У всех есть родственники, — сказал Трофимов. — Почему Самойлова должна быть исключением?
— И вы их видели? Разговаривали с ними? — спросила я.
— Видел и разговаривал.
— Можете назвать их фамилии, адреса?
— Зачем? По-моему, это было бы неэтично, — сказал Трофимов. — Да я и не помню…
— А вы напрягите память, — посоветовала я. — Потому что вспоминать вам все равно придется. Не сейчас, так в кабинете у следователя. Между прочим, я теряю здесь время не просто так, уважаемый доктор. Самойлова имела отношение к серьезным преступлениям, и так просто это дело не закончится. Вы еще пожалеете, что рискнули отдать тело Самойловой без вскрытия…
Кажется, я попала в самую больную точку. Лицо Александра Михайловича на глазах сделалось серым, и он уже не был похож на бодрого и спортивного молодого человека. Сейчас ему можно было дать лет сорок, не меньше.
— Мне не о чем жалеть, — как заклинание, проговорил он. — Я все делал правильно. Не ожидал от вас такого… — он не сумел подобрать слово и только обиженно махнул рукой. — А тело, если хотите знать, забрала племянница Самойловой. Она предъявила необходимые документы. Женщина лет тридцати. Ее еще немного чудно зовут… А, вот — Лилиана! А фамилию и адрес я действительно не запомнил — зачем они мне?
— В самом деле, зачем? — согласилась я. — Насколько я понимаю, вещи Самойловой, ее сумочку забрала все та же Лилиана?
— Вы правильно понимаете, — сказал Трофимов. — Естественно, при таких обстоятельствах я не мог выполнить своего обещания. Если ваш коллега на меня обиделся, передайте ему мои искренние извинения.
— Обязательно передам, — пообещала я.
— У вас больше нет вопросов, Ольга Юрьевна? — с некоторым облегчением проговорил Трофимов, ожидая, что я наконец оставлю его в покое. — Тогда я, с вашего позволения, пойду… И прошу, не судите о нашей работе предвзято, не ищите всюду халатность и злой умысел! Поверьте, мы не какие-то бездушные чудовища — и каждая смерть пациента уносит частичку и нашей жизни! Вам как филологу, наверно, известны слова Антона Павловича Чехова, что у врачей бывают такие минуты, каких не пожелаешь никому?..
Терпеть не могу велеречивых мужиков, особенно в таких двусмысленных обстоятельствах. Поэтому цветистая тирада непонятного доктора меня не растрогала, а, скорее, разозлила.
