Александр Леонидов - Траектория
Мужчина подается к стеклу.
— Знакома. Я у нее спецодежду забирал,— он понижает голос,— муж у нее на стройке погиб.
— Откуда вам это известно?
— Так тот мужик сказал, который попросил сходить. Я у ларька стоял, подходит он ко мне — невысокого роста, пожилой, но коренастый такой,— худой мужчина смущенно скребет плохо выбритую щеку,— Меня почему-то часто за алкоголика принимают... Вот и он, видать, принял. Сходи, говорит, по такому-то адресу, возьми у хозяйки спецодежду, а то мне неудобно, товарищ погиб, а одежда на мне числится. Если его жена меня увидит, разные охи начнутся, а тебя она не знает. А я, говорит, не обижу, на бутылку дам. Черт с тобой, думаю, если у тебя пятерки лишние...
— Опознать того гражданина сможете? — перебиваю я.
— Смогу, на зрительную память не жалуюсь.
— Вы не против, если сейчас же проедем в прокуратуру?
— Пожалуйста,— мнется он,— только у меня... саночки...
— А мы их в багажник.
Хохлова перебирается на заднее сиденье, а свидетель, вежливо поздоровавшись с ней, занимает место рядом со мной.
Хлопаю дверцей, и вдруг меня осеняет. Оборачиваюсь к Вере Николаевне:
— Данилов не спрашивал, где находится стройка?
— Спрашивал. Я ему объяснила, как туда добраться... Не надо было?
Приходится нарушать правила дорожного движения.
Машина влетает на территорию строительного участка и, проехав юзом несколько метров, замирает у вагончика. Мои пассажиры, испуганные гонкой и совсем не понимающие, чем она вызвана, облегченно вздыхают. Но мне не до них. Выскочив из «Нивы», слышу глухие удары о стенку вагончика. Бросаюсь к двери.
Кажется, успела вовремя. Гость из Шадринки, схватив своими ручищами Репикова за отвороты телогрейки так, что ноги того беспомощно брыкаются в воздухе, а испуганно-злые глаза вот- вот выскочат из орбит, размеренно бьет его о стену и спрашивает:
— Где Тимоха?!
Репиков не отвечает. Его губы крепко, до синевы, сжаты, и сейчас он совсем но похож на добродушного плотника Дементьича, который с таким сожалением рассказывал мне о «несчастном» случае с Хохловым.
— Михаил! — кричу я, повиснув на руке шадринского гостя.— Прекратите!
Он замечает меня, и его хватка слабеет. Это я понимаю, видя, как ноги Репикова медленно опускаются на пол. На лице Михаила Данилова столько горя и отчаяния, что хочется тут же обрадовать его известием о брате, но сделать этого пока не ногу. Мешает присутствие Репикова, которому рано знать о том, что тот, под чьим именем он прожил несколько лет, жив.
Немного придя в себя, Репиков сердито сбрасывает руки Михаила Дементьевича.
— Товарищ следователь, может, вы объясните, в чем дело?
Его удивление столь неподдельно, что на меня холодной волной накатывает неизвестно откуда взявшееся сомнение. Отгоняю все вздорные мысли, говорю:
— Объясню... Только для этого вам придется проехать со мной.
— Я же на работе,— поправляя съехавшую набок каску, пытается улыбнуться Репиков.
Конечно, не всегда целесообразно сообщать подозреваемым о том, зачем их приглашают в прокуратуру. Могут возникнуть ненужные осложнения. Но меня начинает раздражать невинная физиономия Репикова, да и присутствие тракториста Данилова вселяет уверенность, что осложнений не предвидится.
— С этого часа,— я подношу к лицу Репикова. циферблат с прыгающей по нему секундной стрелкой,— можете считать себя задержанным. Проходите в машину.
Репиков дергает плечом и под тяжелым взглядом Данилова поворачивается к двери, в которую в этот момент входит кудрявый Бабарыкин.
— Здрасьте,— широко улыбается он.
Оглядываю его крепкую фигуру и думаю, что появился он как нельзя кстати.
— Владимир, не могли бы вы мне помочь?
— А чё?
— Нужно доставить преступника в милицию.
Бабарыкин непонимающе косится на гостя из Шадринки. Поясняю:
— Доставить гражданина, известного вам как плотник Дементьич.
Бабарыкин озадаченно выпячивает нижнюю губу, смотрит на Репикова. Тот пренебрежительно хмыкает. На лице Бабарыкина появляется понимание, он хмуро выдыхает:
— У, хитромудрина старая!..
Прерывая затянувшуюся паузу, негромко бросаю:
— Руки.
И Репиков, сам того не сознавая, привычным движением закладывает их за спину. Это лишний раз убеждает, что я имею дело с человеком, знакомым с местами лишения свободы не понаслышке.
Собиратель стеклотары, завидев подошедшего К машине Репикова, осторожно кивает:
— Доброе утро.
Опознание в том виде, как оно предусмотрено уголовно-процессуальным законом — в присутствии понятых, когда опознаваемый находится среди двух-трех людей того же возраста, пола, роста и по возможности схожих с ним внешностью, сорвалось. Однако не очень досадую. Лично у меня теперь нет сомнений, что телогрейкой Хохлова пытался завладеть Репиков. Хотел уничтожить одно из вещественных доказательств.
Вспомнив неоднократные просьбы мамы быть осторожной в борьбе с преступниками, которые, как она считает, всегда носят в карманах пистолеты и финские ножи и только и думают, как бы половчее расправиться со следователем Приваловой, прошу Михаила Дементьевича посмотреть, нет ли чего колюще-режущего у Репикова. Бабарыкин крепко держит Репикова за плечо, а Данилов неумело, зато очень обстоятельно, под взглядами притихших в кабине Веры Николаевны и собирателя стеклотары, обследует одежду задержанного.
— Нет ничего такого,— говорит он, распрямляя спину.
Записываю адрес, фамилию, имя и отчество собирателя бутылок и прощаюсь, извинившись, с ним и с Хохловой.
Репиков ужо сидит на заднем сиденье, стиснутый с двух сторон моими добровольными помощниками. .
35.
Приветствую капитана — дежурного по райотделу. Услышав мою просьбу принять задержанного, он хмурится, вероятно, представляя все формальности, но ничего не поделаешь — соглашается:
— Куда денешься... Только вы с санкцией поторопитесь.
Вошедшие в роль Бабарыкин и Михаил Данилов довольно бесцеремонно выталкивают Репикова из машины, крепко, так, что у того кривятся губы, берут под руки и вводят в дежурную часть.
Только когда за Репиковым захлопывается дверь, облегченно вздыхаю. Постановление о задержании — не проблема.
Благодарю кудрявого Бабарыкина за помощь, и мы с Даниловым идем к машине. Михаил Дементьевич, глядя в землю, угрюмо спрашивает:
— Так это он Тимоху?..
Теперь можно говорить откровенно, и я рассказываю Данилову все, что мне известно о его старшем брате,
— Да вы что?! — вскидывается Данилов.— В Омске живет?.. К нам летом собирается... Здорово!.. Еду к нему, у меня еще три отгула!
Предлагаю Михаилу Дементьевичу подвезти его, но он отказывается и широкими шагами направляется в сторону виднеющегося неподалеку железнодорожного вокзала. За билетом до Омска...
К счастью, кардиограмма у шефа, нормальная. Об этом он сердито сообщает в ответ на мой вопрос о здоровье. Еще несколько минут он сетует на мнительность своей супруги и вероломство вступившего е ней в сговор водителя служебной машины, потом, оборвав себя на полуслове, бурчит:
— Докладывай, что привезла?
Послушно докладываю, а в конце прошу санкционировать два постановления — об аресте Репикова и об обыске в принадлежащем ему доме. Павел Петрович молча ставит росчерки в правом верхнем углу постановлений и, звучно подышав на печать, прикладывает ее к документам.
— Да-a, вряд ли мы добьемся от него чистосердечного призвания,— роняет он.
— Доказательств предостаточно.
Шеф морщится.
— Не будь такой самоуверенной.
Киваю и выскальзываю из кабинета.
Селиванов, услышав мою просьбу — помочь с обыском, тускнеет и показывает на два пухлых тома.
— У меня же сроки, Лариса Михайловна!
— Евгений Борисович, ты сам говорил, что обыск — дело коллективное,— укоряю я, хотя прекрасно знаю: возражает он лишь ради самого возражения.
Через тридцать минут мы с ним выпрыгиваем из «Нивы» у кирпичного особняка с голубыми ставнями, окруженного высоким забором из плотно пригнанных досок. Окинув дом грустным взглядом и, очевидно, прибросив объем предстоящей работы, Селиванов вздыхает:
— Не меньше трех комнат... Наверняка и погреб имеется... Беги за понятыми, я здесь подожду... .
Когда мы с понятыми входим и я, объяснив хозяйке дома цель визита, прошу выдать паспорт на имя Тимофея Дементьевича Данилова, ценности и другие предметы, могущие представлять интерес для следствия, она прижимает к груди руки с опухшими в суставах пальцами и растерянно лепечет:
— А что же я ему скажу?
— Поторопитесь, пожалуйста, гражданка,— сухо произносит Селиванов.
— Где же я это возьму? — затравленно уставившись на нас и медленно отступая в глубь комнаты, говорит она.— Он же потом с меня спросит...
— Ваш муж арестован,— сообщаю я.
— А как вернется?.. Он же мне не простит.
— Не вернется,— отрезает Селиванов, устало опускаясь на табурет.
