Андрей Молчанов - Перекресток для троих
- Стой, - сказал Володька, едва мы повернули с магистрали на нашу улицу. Открыл дверцу, задрав голову, посмотрел на мертвую стену спящего дома. Я тоже. Издалека докатилось - дом Марины. И - два светящихся окна ее квартиры. И вдруг отрезвленно и больно постиг, что окна эти Володька приметил еще издалека и свет их ему - ох как небезразличен!
- Двушка есть? - спросил он, скрывая волнение. Я дал двушку. Он вылез. Сказал в приоткрытую дверь:
- Я тут... сам. Пешком. Да, знаешь, в случае чего подтверди Алке: сломалась машина, и я с вами до утра ковырялся. А то и так ходит немым укором...
- Без проблем.
Как я относился к нему в этот момент? Да никак. Обида была. Жгучая и морозная обида. Ни на что, ни на кого, а на весь мир в целом. Я, только я пасынок фортуны - был достоин этой женщины! Да и еще многого, что никак не шло в руки: жизни, где каждый день - событие, большого дела, славы... Неужели все это для кого-то, а не для меня?
Одновременно дошло иное, заставившее меня понуро усмехнуться: ведь она была в моей квартире, лежала в моей постели... А я даже и... Четвертый угол в треугольнике!
Ну - смех просто!
Сырая улица. Провисшие от снега провода. Дробящиеся огни фонарей в забрызганном грязью лобовом стекле. Одиночество. Зачем живу?
ВЛАДИМИР КРОХИН
После загадочных историй с раненым другом и интервью - его мне пришлось написать - возникла надежда, что с ремонтом машины нашего главного Игорь все-таки подсобит, но нет - он куда-то исчез. Пришлось идти на поклон к Эдику. Эдик заломил цену: триста рублей - ровно вдвое больше суммы, подсчитанной Игорем и уже шефу названной! Я заметался, как попугай в клетке, увидевший кота. Попробовал сунуться на станции техобслуживания: или очередь на месяцы, или нехватка запчастей, а в конечной итоге - те же три сотни, а то и покруче. Ожесточившись, договорился с Эдиком так: двести рублей. Работаем сообща. Пятьдесят рублей - краденные из таксопарка детали, остальное пополам. Таким образом, оставшись человеком слова, я зарабатывал четвертной билет, ха-ха.
В гараже у меня барахлило отопление, у Эдика гаража не имелось вовсе, и потому с помощью бутылки "Пшеничной" было достигнуто соглашение с неким Левой на предмет ремонта в его боксе. Лева входил в клан мастеров частного направления, занимаясь ремонтом покрышек: заваривал продранные по корду, покупая их где только можно по рублю за штуку и продавая после восстановления, конечно же, не за рубль. Имелся у Левы хитрый самодельный аппарат с термометрами и манометрами, а гараж был забит покрышками от автомобилей всех марок. Была у Левы и "комната отдыха", чью обстановку составлял продавленный диван с облезлой обивкой "букле", столик, телевизор с рогаткой антенны и зубоврачебное старое кресло. Судя по слухам, ранее специальностью Левы была стоматология, но в последнее время он не практиковал, ибо занятие покрышками считал много доходнее.
Лева валялся на диване, потягивая "Пшеничную", разбавленную лимонным соком, и изредка выходил посмотреть на свой аппарат, где жарился, пуская ядовитый чадок, очередной реконструируемый баллон.
Мы с Эдиком бродили под ржавым днищем машины, прикидывая объем работ. С днища стекала грязь, капая мне на замасленную тулью пограничной фуражки, выданной Эдиком в качестве спецодежды.
- Ну, в общем, рессоры ему менять не будем, - говорил тот, трогая пальцем мокрые, грязные листы железа, разъехавшиеся в разные стороны. Подогнем, подложим усиление, в черную красочку - хрен отличит! На ключ, вращай гайки. Открутишь - зови.
Открутишь! Гайки сидели намертво, как влитые. Ключ постоянно срывался, и я обдирал руки о железо. Кровь нехотя выступала из-под черного мазута, коркой облепившего кожу. Внутри меня все выло от досады. С тоской вспоминался уютный служебный кабинетик, рукописи...
Когда я выполз из ямы и прошел в пристройку, там были трое: Лева, Эдик и еще какой-то тип с лицом питекантропа, одетый в брезентовую робу. На лице питекантропа различались две детали: мутные голубенькие глаза и узенький, в палец шириной, лобик. Все остальное скрывала рыжая щетина. Невольно вспомнился фильм "Планета обезьян". Впрочем, тамошние, киношные приматы были куда как благообразнее и одухотвореннее.
Компания наслаждалась портвейном и слушала стереомагнитофон "Хитачи".
- Мой кореш, - представил Эдик питекантропа. - Сейчас рессоры гнуть будет. Сила!
- Ну-ка, выйди, - нервно сказал я.
Вышли. В человеческих взаимоотношениях Эдик был огромным психологом: мою раздраженность он уразумел мгновенно и, не дожидаясь скандала, взял первое слово, интимно зашептав:
- Мужик из реммастерской... У него пресс, ща все заделает. Рессоры я сниму, а ты покеда домой валяй, бутербродиков там сообрази, чайку... Отдохнешь, понял?
Я мрачно согласился.
Вернулись в комнату, где по нечистым стаканам разливался портвейн и очищалась селедка.
- Когда будет готово? - деловито спросил я у питекантропа.
- Когда воробьи на юг полетят, - недружественно ответил он. Я сжал зубы, но психолог Эдик, обняв меня за плечи, уверил, что все будет путем через два часа.
Бензином я смывал грязь и масло со сбитых пальцев. Ссадины жгло неимоверно. Три ногтя были сломаны. Вот занесла нелегкая! Видели бы меня друзья-товарищи, жена и любимая...
Из дома я прихватил бутерброды, балку с остатками растворимого кофе и пару грейпфрутов - все, что нашлось. Затем, изнывая от безысходности ситуации, отправился в гараж вновь.
Здешняя картина несколько переменилась. Лева, вдрызг пьяный, помучнев лицом, навзничь возлежал на диване. Спал. Глаза и рот его были открыты. Он прямо ассоциировался с трупом. Питекантроп камнем сидел на стуле, остекленело наблюдая пространство, как лама на молитве. Башмаки и рукавицы были напялены у него на разные руки-ноги. Роба одета, но вывернутой наизнанку. В гараже плавала дымная пелена: видимо, по пьяному делу спалили ремонтный баллон. Из ямы ужом выполз Эдик - на удивление трезвый.
- Рессоры поставил, амортизаторы сменил, втулки воткнул, - доложил он.
Я глянул вниз - в самом деле. Вспомнил свои страдания. На такую работу у меня бы ушел месяц, не меньше.
- Приверни правый амортизатор, - сказал Эдик. - А я пойду пока чайник согрею.
Я с воодушевлением взялся за ключ. Гайки закручивал до упора, как бы мстя им. А с последней до упора не вышло - прокручивалась.
- Эдик, - позвал я, вылезая. - Что-то с резьбой... не могу. Эдик автогеном подогревал чайник. Питекантроп, бессмысленно ворочая челюстью, сидел у Левы в ногах.
- Что-то с резьбой! - сказал Эдик злобно, пробуя гайку ключом. - Сорвал ее, "что-то"! Теперь всю площадку надо менять, это чирик еще, давай кувалду! Всю площадку менять! - повторил он, принимая инструмент. - Всю! - И, расставив ноги для сохранения устойчивого равновесия, жуткими ударами принялся дубасить по новенькой гайке, сплющивая ее вместе с болтом в единое целое. Из-под воротника его телогрейки торчали лохмотья оборванной петли вешалки. - Всю площадку! - талдычил он, как заклинание. - Всю!
Вот пройда! Видел бы такую работу главный!
- Бог не фраер, он простит, - сказал Эдик, откликаясь на мои мысли. Затем собрал заскорузлой ладонью влажную грязь с днища, залепив ею искалеченное железо. - Во... так. Рессоры заделаны, вечером еду бомбить. Еще бы кардан... Где бы взять?
- Бомбить... что?
- Что? Пассажиров, - последовал хмурый ответ. - Недельку воспользуемся. Если только с твоих башлей жить, считай, задаром ломался.
Я промолчал. Здесь были свои законы и нормы. Но, допустим, Эдик, руля без документов, влипнет в историю, что скажу главному?
Питекантроп сделал попытку встать, и она ему удалась.
- Кофейку чичас попьем, - сказал Эдик корешу с подобострастием. - И пойдешь, родимый. Сели за стол.
В здешней обстановке ни есть, ни пить я не мог и потому просто сидел, уставившись на покойницкий оскал Левы. Питекантроп полоскал импортным кофе свои гнилые зубы. Это было отвратительное зрелище. Эдик рассматривал грейпфруты.
- Чего такое? - спросил он с подозрением. - Лимон или апельсин?
- Помесь, - кратко ответил я.
- А от них запоры бывают? - Он увлеченно дожевывал бутерброд. - А то желудок у меня...
- Мы все тут надрываемся, - вдруг произнес питекантроп, - а они... - И смолк. Затем вперился в меня пьяным неподвижным взглядом. Погрозил пальцем зловеще. Растягивая губы, веско, как заклинание, произнес: - Я тебя вижу наскрозь и навылет!
- Солидол нам принес, - объяснил мне Эдик. - Человек! Как раз для передней подвески... О! - Ногой он пододвинул к себе жестяную банку, мизинцем влез в нее, ковырнув фиолетовую, жирно блеснувшую смазку. - Свежак! - сказал со вкусом.
Питекантроп гордо кивнул. Нижняя челюсть после этого долго не хотела у него подняться поближе к верхней.
Я сидел, угнетенный этим "бомбить". Потом явилась идея.
- Слушай, - сказал я Эдику. - Мне предлагали кардан на автобазе. Новый. Двадцать рублей. Может, слетаю? Машина на ходу...
