Марина Серова - Мешок с неприятностями
— Тише, ты!.. Здесь, здесь.
— Што — «тише»? Нас с тобой одын Аллах слушает!
— Заткнись, сказал! «Аллах»… А почему сигнализация сработала — это тоже Аллах?
— Нет. Это птыца.
— Какая птица посреди ночи, ишак?
— Ну, ты!.. От ишак слышу. Какой птыца? Этот…
«Ух, ух» — сова, вот! Здэсь очень много мышь, Али.
Сова ест мыши.
Али звучным шепотом, судя по интонации, выругался, но я не поняла, на каком языке.
— Тебе не стыдно перед Аллахом, Рафик-джан?
Он услышит, какой ты придурок, и покарает тебя! Зачем только Лечи взял в дело такого идиота…
Я наверху закусила губу, чтоб не вскрикнуть. Это были они!
— Заткнись, шайтан! Это тебя карает Аллах, потому што ты неверный, гяур! Рафик любит Аллах. Рафик служит Аллах. Рафик жизнь дает за Аллах, да! Рафик правоверный мусульманин. И Лечи правоверный мусульманин. А ты, Али, — поганый собака. И как собака будешь подыхать, когда сделаешь свой работа ради Аллах и пророк его Мухаммад!
— Ну все, завел песню…
Внизу чиркнула спичка, я увидела отсвет маленького пламени. Рафик зло пыхтел рядом с напарником, по-видимому готовый защищать великое дело ислама здесь и сейчас.
— Послушай, ты, мусульманский ублюдок…
Голос Али звучал ровно, даже лениво. Но даже мне, лежащей на крыше, стало от него не по себе.
— Меня тошнит от твоих проповедей и от твоего непроходимого идиотизма. От твоего Аллаха тоже тошнит. Мой отец был правоверный мусульманин, не хуже тебя и твоего Лечи. Но его прирезали свои же, правоверные, прямо на пороге мечети. Только за то, что женился на армянке. Меня тошнит от вас всех!
Я никогда не скрывал, что меня интересуют только баксы. Ради них я влез в это дерьмо. И если б не «зеленые», я давно выпустил бы тебе кишки, как выпускал их сопливым воякам Пашки Мерседеса в девяносто четвертом. Но если ты и дальше будешь меня доставать, то, клянусь мамой, я это сделаю, Ослиное Ухо!
Не будь я Алик Кадыр-оглы…
Послышалась яростная возня и чье-то придушенное хрипение.
— Али… и-и… Пусти! А-а-а…
— Алик! Не Али. Повтори!
— Ой! Алик, пусти, дорогой!
Тяжелое тело шлепнулось о стену гаража, визг перешел в жалобный скулеж. Я ждала, что будет дальше, попутно размышляя над особенностями национального характера. Ну как же я сразу — по акценту — не догадалась, что там, внизу, бушует армянская кровь!
— Перестань ныть, придурок. Я тебя предупреждал, чтоб не доставал меня… Заткнись, я сказал! Ты своим поросячьим визгом разбудишь охрану на соседних дачах, и они вызовут сюда ОМОН.
— Зачем ты так, Алик-джан? Про Аллах…
— Ладно, извини, дорогой, я пошутил! — Ответ Али был пропитан ядом. — На, курни травки. Легче будет. Ослиное Ухо.
Они помолчали.
— Али… Алик-джан, я вот думал…
— Ты умеешь думать? Это для меня новость.
— Я думал про эта дэушка, который сегодня спрашивал Лечи, наш командир.
Я еще теснее прижалась к крыше.
— Кто это был, Алик-джан? Зачем приходил? Что она знал?
— Кто бы она ни была, это не твоя забота. Лечи сказал, что сам с этим разберется. Чего ж тебе еще?
— Я боюсь, Али! Боюсь, этот девка может портить нам весь операция, Али!
— Не свисти. Она брала тебя на пушку, Ослиное Ухо. Я думаю, тут все просто: Лечи с ней поиграл и под кайфом трепанулся про «Халдеева». Откуда мы знаем, где он болтается дни и ночи? А теперь ему стыдно признаться, что так лажанулся, вот он и напускает туману.
— Не-ет, Али! Лечи не мог так лажануться. Даже Рафик Ослиное Ухо никогда не проболтается неверной продело, а Лечи…
— Что Лечи, что? Твой великий Лечи, между прочим, где-то посеял свои четки, которые известны всей Ичкерии. Подарок самого Бен-Ладена!
Я зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть. Значит, Ирину убил Лечи Акмерханов, а никакой не Махмуд.
А может быть… Господи!
— Я сам слышал, как он вчера общался с Аллахом по этому поводу, — продолжал Али. — И ты ему молись, Ослиное Ухо, молись, чтобы эта штуковина не попала к гэбистам, а то ведь по ней они в два счета на нас выйдут.
— Врешь!
— Что? Опять достаешь меня, да? Ты делай свое дело да сопи в тряпочку, ясно? А анализируют пусть другие, твоя башка для этого все равно не годится. Если ты уже наложил в штаны, то надо было поступать в медресе и бороться за святое дело ислама в мечети с Кораном в руках, а не в отряде Хаттаба.
— Врешь, Али! Рафик не трусливый шакал. Я боялся не за свой шкура — за святое дело Аллаха!
— Вот и предоставь все решать Аллаху, Ослиное Ухо. Дело сделано. Часы запущены. Послезавтра все будет кончено, и еще через день ты будешь молиться своему Аллаху о спасении души в горах Ичкерии. Если сможешь, конечно… Послезавтра, Рафик-джан.
Или… Или все мы сдохнем как собаки — и неверные, и правоверные. Может, так будет даже лучше!
Али звучно сплюнул. Его напарник бормотал что-то. Кажется, молитву.
— Хватит трепаться, ты мне надоел. Иди проверь ворота — и катись спать. Через три часа меня сменишь.
Я слушала, как удаляются тяжелые шаги Алика Кадыр-оглы, за ним потрусил Рафик Ослиное Ухо.
Прошла еще целая вечность, прежде чем я рискнула пошевелиться на крыше, под которой, я в этом нисколько не сомневалась, ночевал черный джип «Чероки» с переменчивым номерным знаком. Мне казалось, что скоро взойдет солнце, но, взглянув на часы, поразилась — прошло всего двадцать минут с тех пор, как я любовалась «Башней», сидя на дереве.
Пора было подумать о возвращении.
Конец веревки, который я так лихо зашвырнула в густую крону, достать не удастся, это точно. Вся надежда теперь на мою «кошку», снабженную капроновым тросиком, не очень длинным, но вполне крепким.
И действительно, после нескольких прицельных метаний мне удалось надежно закрепить крюк на дереве. Я соскользнула с крыши, потом, упираясь ногами в «крепостную стену», добралась до ветки и ухватилась за нее. А дальше все было просто.
Не помню, как я проделала весь обратный путь до машины, которая мирно ждала меня там, где я ее оставила, как доехала до города и пришла домой. По-моему, я уснула раньше, чем это произошло. Мне снился тяжелый, тревожный сон: триллер под названием «Послезавтра все будет кончено».
Я уснула, не в силах думать ни о чем. А зря! Где-то по ночному Тарасову бродил жестокий убийца Лечи Акмерханов. И он обещал со мной «разобраться». Но в эту ночь мне повезло.
Глава 9
Я захлопнула толстую бухгалтерскую книгу и потянулась, всем своим видом говоря, что пора размяться.
— Тань, сделай радио погромче! — крикнула из соседней комнаты Маринка, заведующая нашим весовым хозяйством. — «В рабочий полдень» начинается.
Я врубила приемник на полную катушку, и всю контору заполнил елейно-нахальный голосок Пашеньки, ведущего диджея «Радио-1», от которого тащились все наши девчонки.
— Слушай своего брехунка. А я прошвырнусь к ребятам.
Маринка выглянула из своего закутка, ухмыльнулась.
— Ну, понятное дело! Полдня своего любимого Ревазика не видела — соскучилась! Ох, Танька, гляди… И чего ты к этому старому козлу липнешь, помоложе нет, что ли?
— Помоложе есть, Марин, а вот побогаче — вряд ли! — отшутилась я.
— Ага, так он тебе свои богатства и вывалил, держи карман! Я имею в виду те, что в кошельке, конечно, а не те, что в штанах. Это — всегда пожалуйста!
— Знаешь, где я эти его «богатства» видала? В патологоанатомическом институте, в банке со спиртом!
Маринка раскатисто заржала.
Двенадцать десять, пора… Три минуты на дорогу до «коптильни», как рубщики прозвали свою комнату отдыха, плюс минут пять на треп, не меньше… Звонок, которого я жду и которого никак не ждет Реваз Кохнадзе, поступит ровно в половине первого. Надо успеть…
Сегодня рано утром мне позвонил только что освобожденный из кутузки падре Леопольд — мучимая угрызениями совести перед невинным падре и нуждаясь в его показаниях, я внесла за него нужную сумму залога. В «мозаичной картинке», которую я складывала последние сорок восемь часов, наконец-то появились недостающие фрагменты. Теперь я знала всю историю до конца — или, по крайней мере, думала, что знаю. Но главное — мне были известны все ее главные действующие лица, их «сценические имена», маски и роли.
Дача с поэтическим названием «Башня», которую я посетила минувшей ночью, принадлежала вовсе не Альберту, а Ирине Кравчук. Она сама заказывала проект, сама наблюдала за строительством, сама обустраивала там все, как хотелось ей. Все это происходило на глазах Леопольда Крайновского, который как раз в то время — три года назад — получил приход в Тарасове. Вот почему мне сразу бросилось в глаза разительное несоответствие между романтическим духом этой усадьбы и волчьим «духом» Кравчука. Ирина строила этот дом, чтобы запереться в нем от страшного мира, в котором обитал ее муж и в котором сама она вынуждена была вращаться. Но по злой иронии судьбы именно здесь она встретила своего будущего убийцу.
