Павел Амнуэль - Мир «Искателя», 2004 № 04
«Первый раз промахнулся он сам. Это уже потом, вчера, я…»
«А вчера? Почему не сказала правды?»
Она не ответила. Собственный вопрос заставил ее отвернуться от изображения в зеркале.
«Неудачный день? Ты это хотела сказать? А в тот раз был тоже неудачный? Или в тот раз тебе непременно было необходимо еще раз почувствовать себя хозяйкой положения? Поинтриговать еще самую малость, ощутить приятное покалывание в груди, такое, какое ощущаешь, когда от единственного твоего слова зависит невообразимо много. Столько, сколько не может стоить одно слово».
«Интересно все же, ты его любишь?» — Вопрос был задан врасплох, Серафима никак не ожидала его.
«Кого именно?» — она искала лазейки, чтобы не отвечать на него.
«Ты прекрасно знаешь, о ком я. Скажи просто, да или нет».
Отражение устало смотрело на свою собеседницу сквозь полуприкрытые веки, отягощенные накладными ресницами. Серафима поднесла ладони к щекам, на мгновение прикрыла глаза, а когда открыла, все же ответила на невысказанный вопрос, ответила прямо и честно, без обиняков и недомолвок:
«Ты же знаешь, я отвечала на вопрос то, что хотели услышать. Что тот, что другой. Им все равно, главное — услышать ответ на вопрос, и ответ положительный, иного они не приняли бы. И продолжили бы бессмысленные атаки, никчемную осаду крепости, которой незачем им владеть».
«Почему же незачем?»
«А разве она им интересна в ином качестве, нежели архитектурный памятник работы известного мастера? — Серафиме понравилась аналогия, и она продолжала ее развивать: — Разве кого-то когда-нибудь, хоть единого любопытства ради интересовало наполнение этой крепости, разве ознакомление с этим входило в пункты программы завоевателей? Или им — тому и другому — нужна была легкая, эффектная победа над привлекательной твердыней?»
«И оба при этом считались первопроходцами», — усмехнулось зеркало.
«Если не секрет, то почему все же им это удалось?»
Серафима вздохнула.
«Осада иной раз бывает бессмысленна, но лишь тогда, когда то понимает полководец завоевателей. Если же нет, если же он уверен, что рано или поздно твердыня падет к его ногам, — лучше смириться с победой захватчиков. Все равно завоеватели не поймут, что проиграли, едва заняв крепость».
«Да, — поразмыслив, согласилось зеркало. — Они не смогут остановиться на прежних захватах».
«Ты же знаешь, их победы мне неинтересны», — спокойно ответствовала Серафима.
«Знаю, конечно, но ведь ты сама хочешь прервать их беспроигрышную серию. Иначе бы ничего не говорила Павлу об Алексее, не просила бы того приехать и не пыталась бы сейчас решить — решиться ли тебе самой на ответный ход или пустить все на самотек… как прежде, когда твоя крепость была дважды повержена и охотно подвергалась самодовольным наскокам завоевателей».
«Я не получила от этого ничего… кроме усталости, — поспешно заверила свое отражение в зеркале Серафима, — ты же знаешь это даже лучше меня».
«Но ты все же давала им волю. Так часто, как они того хотели от тебя».
«Ты меня за это упрекаешь?»
«Ты же знаешь, что я не вправе судить тебя. Суд над собой входит в твой круг обязанностей».
— Я хотела понять себя.
Она произнесла это вслух, и слова эти показались ей неубедительными. Серафима снова произнесла:
— Я пыталась понять себя.
И снова неудача.
Серафима с трудом поднялась со стула. Подошла к окну и тут же, резко повернувшись, заспешила к двери. Где-то вдали она слышала гул работающего пылесоса, Соня приводила дом в порядок. Ей пришла в голову странная мысль. А не пойти ли и не спросить у горничной, каково же это — иметь работу. Может, тогда она ответит на свой вопрос. Или хотя бы подойдет к ответу.
Заседание закончилось, как и положено подобного рода встречам, — ничем. При отсутствии самого генерального директора, разговор свелся к промежуточным темам и кулуарным дебатам по проблемам хотя и насущным, но все же в самых редких случаях выносимым на столь высокий уровень обсуждения. Караев, вопреки ожиданиям финансового директора, вообще не прибыл на заседание, а его мобильный телефон не отвечал.
«Ожидание Годо в присутственном месте», — сострил в итоге управляющий и покинул заседание первым. Менее всего он любил подобные мероприятия, особенно в те редкие времена, когда был на них, вместо Караева, председательствующим.
Павел последовал за ним, но быстро уйти не успел, его остановили. Впрочем, уже уходя, он ненадолго задержался в дверях, рассчитывая на что-то подобное. Мысль о необходимости постоянно находиться в центре внимания свербела в мозгу, заставляя Павла поминутно искать свидетелей своих действий. Любых действий, вплоть до самых незначительных.
Его остановил финансовый директор. Окликнул, а затем, подойдя, положил по-отечески — все же разница в возрасте меж ними составляла тридцать шесть лет — руку на плечо.
— Вы сегодня были в ударе, Павел, — произнес он, заглядывая молодому человеку в глаза. Павел невольно опустил взгляд. — Если не секрет, чем объясняется неожиданное ваше рвение? Вы готовились специально для Вагита Тимуровича?
Павел кивнул, по-прежнему не глядя на Елисеева. По-своему тот был прав, но, конечно, понятия не имел, как именно.
— Жаль, что его так задержали дела.
— Да…
— Думаю, Вагита Тимуровича ваша позиция удивила бы. Все же вы совершенно напрасно подвергаете такой критике наши методы управления. Тем более что собственных разработок в этой области пока еще не предвидится… — Елисеев помолчал и добавил: — Хотя кое в чем я с вами вынужден буду согласиться. Особенно в той части вашего выступления, что затронуло перспективы реформирования дочерних структур банка «Анатолия». Вы правы, мы совершенно не замечаем неэффективной системы взаимосвязи филиалов меж собой и с самим центром. Но методы, на которые вы намекаете… Пожалуй, вы с ними спешите, следует повременить еще хотя бы год с ликвидациями и сокращением персонала. — И тут же поспешил заметить: — Все же Вагит Тимурович не ошибся в вас, выдвинув в совет.
Примерно теми же словами учитель говорит со своим любимым учеником.
— И напрасно вы на него обижаетесь.
Павел знал, что Елисеев не был в курсе их с Караевым размолвки, шеф старался ее не афишировать до поры до времени.
— Вы для Вагита Тимуровича как Итен Хоули для Марулло в «Зиме тревоги нашей», помяните мое слово. — Реплика Елисеева вызвала у Павла невольную усмешку: еще один знаток литературы, не могущий обойтись без метафор и цитат. — Придет время, вы его старания оцените по достоинству.
Павел вынужден был согласиться и послушать доводы «против» его прожектов, которые и самому были неинтересны и скучны, поскольку явно отстали от стремительно меняющейся жизни. Полгода назад он бы еще вспомнил о них, о том, что разрабатывал еще до кризиса, но ныне… Ныне поздно, поезд ушел, а ни Караев, ни его сподвижники, также привыкшие к прежним скоростям и правилам игры, никто из них ничего не заметил. Правила эти изменились давно. А они так ничего и не поняли.
Ему просто следует уйти, чтобы не утонуть в болоте, которым стал банк «Анатолия» некогда самый могущественный и процветающий банк новой России.
Кажется, его коллеги просто не знают, что такое революция. Ничего удивительного, что они не чувствуют ее, перемены, витающие в воздухе, перемены, которые неизбежно придут к ним. Они просто потеряли форму, забыли о необходимости постоянно поддерживать ее. Вот и останутся с тем, что имели когда-то, до того, как стать тем, кто есть сейчас, до начала новой России.
Елисеев высказал все, что хотел, и церемонно откланялся. Павел, чтобы снова не остаться наедине с собой, поспешил в кабинет, на ходу доставая из кармана мобильный телефон.
Главное дело он сделал: бумаги, принесенные Антоном в папке, а также кропотливо собранные им самим, отправились по назначению в личный сейф Караева. Владелец не предполагал сменить на нем код, просто не подумал о такой возможности, которой воспользовался Павел. В силу того, что надеялся вернуться сегодня назад и продолжить свои изыскания о неблаговидных действиях племянника.
Все изыскания Вагита Тимуровича находились сейчас у Павла. Папку эту он не оставил в кабинете, взял с собой на заседание, вместе с прожектами. И теперь возвращался в кабинет, с тем, чтобы завершить начатый процесс.
Домашний телефон Серафимы не отвечал, Павел ждал долго, за это время он успел дойти до кабинета и вынуть бумаги из папки. Тогда он позвонил на номер сотового телефона.
А в это время механически разделял скрепленные скобами листы по одному и аккуратно вкладывал их в тихо гудящий шредер. На стол сыпалась бумажная труха.
Серафима ответила после второго сигнала. Шум улицы, влившийся следом за сигналом соединения, заставил его напрячься.
