Теодор Старджон - Искатель. 1991. Выпуск №6
Мелькнувшие в деле «элементы необходимой обороны» определили направление расследования, хотя родители потерпевшего бомбардировали все инстанции жалобами с требованием «сурово наказать убийцу». После трехсуточного ада камеры Сергеев твердо решил не возвращаться в парашную атмосферу ни при каких обстоятельствах, даже если для этого придется покончить с собой.
К тому и шло, потому что третий следователь — низкорослый, с болезненно-бледным одутловатым лицом и в вечно мятой одежде — капитан Малышко, эту фамилию Сергеев запомнил на всю жизнь, после очередного залпа жалоб предъявил ему обвинение по сто восьмой — второй [3] и предупредил, что будет брать под стражу.
Держался он без злобы и без сочувствия, равнодушно, на все доводы Саши отвечал одинаково: «Что я могу сделать? Я человек маленький. Что говорят, то и записываю. Их вот пятеро, а ты один. Кому я должен верить? Да еще труп против тебя. Так что сам посуди, как я должен поступать?»
Позади уже было несколько судов и отмененных приговоров, и Малышко интересовало только одно: как защитить свою задницу от неприятностей. Он уже напечатал постановление об изменении меры пресечения, а Сергеев приготовил и постоянно носил при себе бритвенное лезвие, но тут в игру включилась новая сила.
Участковый, обслуживающий горсад, по своей инициативе занялся компанией «пострадавших» и докопался до их второй, не отображенной в характеристиках жизни. Два эпизода хулиганства и грабеж. Было нелегко найти свидетелей и потерпевших, но резкий и нервный «литер» это сделал, хотя, выкапывая криминал на своем участке, подставлял под гнев начальства то самое место, которое тщательно оберегал Малышко. Но в отличие от следователя он не считал себя «маленьким человеком» и не сводил логику справедливости к арифметическим действиям.
Новый облик свидетелей обвинения, против которых возбудили уголовное дело, заставил Малышко резко изменить планы. Заготовленное постановление он разорвал и перепредъявил Сергееву обвинение на превышение пределов необходимой обороны.
— Труп, как ни круги, не спишешь, — пояснил он. — Если бы этот Боско лез на тебя с ножом, я бы и превышения не вменял. А то другие нападают, а ты ему голову скручиваешь! Это ни в какие ворота… И вообще, — доверительно щурился капитан, — лучше бы ты убежал!
— Пусть они других встречают? Кто убежать не может и защититься не умеет? Так получается? — Сергеева и в молодые годы было трудно сбить с занятой позиции.
— Другие — это другие, а ты — это ты, — терпеливо втолковывал мятый следователь. — Они за себя отвечают, а ты за себя. Вот и пиши: признаю себя виновным частично…
Сергеев виновным себя не признал, суд определил ему год условно, он обжаловал приговор.
— Ну и дурак ты, парень, — утратив обычное равнодушие, возмущался Малышко. — Условную меру за труд получил и еще недоволен! Смотри, кинут дело на доследование. Я, конечно, выговорешник получу, но раскручу тебя на всю катушку!
— Правильно сделал, — одобрил участковый, и желваки играли под натянутой кожей. — Гадам надо укорот давать, иначе столько их разведется! И не виноват ты ни в чем, только теперь разве достучишься. Если б я тогда был в оперпункте, мы бы по-другому сделали…
Почти год ходило дело по карусели судебных инстанций, и наконец Верховный суд дал специальное заключение: «В сложившейся обстановке Сергеев, отражая нападение группы вооруженных лиц и подвергаясь реальной угрозе жизни и здоровья, имел право причинить вред любому из нападающих. Тяжесть причиненного Боско вреда соразмерна характеру и интенсивности преступного посягательства, а также ценности защищаемого блага… С учетом того, что Сергеев действовал в состоянии и в пределах необходимой обороны, приговор и все последующие судебные решения подлежат отмене, а уголовное дело — прекращению за отсутствием состава преступления».
Саша не отказал себе в удовольствии зайти к следователю Малышко, тот не выглядел сконфуженным и повторил излюбленную сентенцию про «маленьких людей», которые всегда оказываются крайними и виноватыми по вине начальства, высоких инстанций и настырных жалобщиков.
Участковый его поздравил от души, выругал нехорошо милицейских сволочей и бюрократов и предложил поступить в Систему, чтобы одним неравнодушным и порядочным человеком в ней оказалось больше.
На участке нервного «литера» в горсаду и начал службу сержант Сергеев. На память о происшедшем у него осталась болезнь сердца, нелюбовь к бритвенным лезвиям и камерному духу, да искренняя привязанность к участковому, спасшему в трудную минуту. Фамилия участкового была Лунин.
— Вон там, под досками, в клеенке, — глухо говорил Учитель в очередном подвале, — девочка в синем платье, лет шесть или семь…
Сергеев с трудом разжал пальцы, выпустив нагревшуюся пластмассу пистолетной рукоятки, и извлек из внутреннего кармана мятый алюминиевый цилиндрик. Вновь спрятав руку в карман брюк, он открутил колпачок, от неловкого движения таблетки высыпались, он поймал одну и незаметно, будто прикрывая зевок, поднес ладонь ко рту и взял губами мятную лепешечку.
«Как там остальные легли, чтобы не попали между курком и бойком», — мелькнула неожиданная мысль, и он на ощупь проверил смертоносный механизм.
В Системе здоровье влияет на службу, поэтому Сергеев скрывал свой недуг от ведомственных медиков, если прихватывало — обходился без бюллетеня, договариваясь с начальством, а лечился у друзей из мединститута. «С таким диагнозом можно жить сто лет, — говорили ему. — «Надо только подлечиваться, соблюдать режим и избегать стрессов…» Он отшучивался; «Мне до ста не надо. Согласен на девяносто».
— На шее веревка, во рту, кажется, платочек… Нет, шарфик, уточнял Учитель. Щелкал затвор фотоаппарата.
На воскресенье Валентина уговорила Валеру поехать к матери в деревню. Та жила в сорока километрах от Тиходонска, в крепком кирпичном доме с большим подворьем и всякой живностью: корова, свиньи, куры… Дары натурального хозяйства украшали праздничные столы Поповых и служили ощутимым подспорьем в будни.
— Скоро уже внучок у меня будет? — весело спрашивала теща первое время после свадьбы. — Молочком парным выпою, на чистых продуктах выращу… Вам-то в город все уже отравленное попадает! И вода в речке отравленная, и воздух…
Когда выяснилось, что с детьми не получается, она частично изменила тему:
— Конечно, сейчас какое здоровье у молодых все ядохимикаты, нитраты, радиация… А тут еще атомную станцию на нашу голову ладят…
В этот раз Анну Тихоновну заботило другое:
— Свинью резать надо, а некому! Гришка-забойщик в городе, на операции, а мой не может, рука не подымается… Ну я его за то не ругаю, кровь не всякий выдержит, хоть и животина, а жизни лишать все одно непросто…
Семья ужинала, теща привычно хлопотала вокруг стола, осаживая порывающуюся помочь Валентину, да та и сама соблюдала положение гостьи и выказывала усердие больше для приличия, все это понимали, тесть подмигивал, подшучивал над дочкой и подливал Валере настоянной на чесноке и красном стручковом перце водки. В теплой домашней атмосфере Попов, как всегда, расслабился, постоянно владевшее им последнее время напряжение исчезло.
— Кажется, Валька, твой муж пить научился! — одобрил Семен Иванович. — Раньше клюнет рюмку в два приема — и готов, а сейчас как настоящий мужик закладывает!
Действительно, Валера стал пить с удовольствием, и доза его заметно возросла.
— Радости-то мало, — отозвалась Валентина. — Станет алканавтом, а мне мучиться…
Было непонятно, говорит она всерьез или шутит.
— Последнее время за полночь является, с запахом, а вроде бы с работы… — Валентина улыбалась, но глаза оставались серьезными.
Похоже, что под видом шутки она устраивала семейную «разборку» в воспитательных целях. Валера ощутил прилив раздражения.
— Ладно, не тебе жаловаться, — хмуро буркнул он. — Два-три раза в месяц выпью, а разговоров… И получку всю приношу!
Теща с тестем переглянулись.
— Так что они с этой атомной-то решили? — дипломатично изменила тему разговора Анна Тихоновна. — Неужели запустят? Вот еще напасть… Я в газете читала: после Чернобыля поросята с двумя головами рождались, с шестью ногами…
Мысли ее перескочили.
— Что же со свиньей делать? Может, ты, Валера, возьмешься? Небось у себя на работе насмотрелся всякого, не то что мой…
Раздражение усилилось.
— Ружье есть ведь? Могу ей показательный расстрел сотворить. Выводите!
— Да, тут надо навык иметь, — примирительно произнес Семей Иванович. — Дело непростое. Кузьмины в прошлом году кололи, так она вырвалась и давай по двору гонять… Верещит, кровь струей… А Гришка с одного раза… Двадцать рублей берет да вырезки три кило. И, конечно, свежатинки поджарить с водочкой… Давай, Валера, еще по капле.
