Энн Перри - Воскрешение на Ресуррекшн-роу
Доминик сменил черные брюки на серые, которые обычно носил утром.
На следующее утро он послал цветы, ужаснувшись их цене. Но ледяной ветер на улице напомнил ему, что сегодня первое февраля, так что нечего удивляться: вряд ли сейчас расцветают цветы. Время от времени выглядывало солнце, и лужи медленно подсыхали. Мальчик с тележкой, наполненной капустой, насвистывал себе под нос. Сегодня и похороны, и мысли о смерти казались такими далекими. Свобода — драгоценная вещь, она даруется каждому от рождения.
Доминик отправился в свой клуб. Он сидел в кресле с газетой, когда чей-то голос нарушил его уединение.
— Доброе утро. Доминик Кордэ, не так ли?
У Доминика не было никакого желания беседовать. Джентльмены не заговаривают с человеком по утрам, особенно если он занят газетой. Он медленно поднял глаза. Перед ним стоял Сомерсет Карлайл. Они встречались всего два-три раза, но этот человек не из тех, кого можно забыть.
— Доброе утро, мистер Карлайл, — холодно ответил Доминик. Он снова уткнулся в газету, но Сомерсет уселся рядом и предложил ему табакерку. Доминик отказался: он всегда кашлял, когда нюхал табак. Чихать — это еще приемлемо, большинство людей чихает, взяв понюшку; но кашлять так, что слезы текут из глаз, — совсем другое дело.
— Нет, благодарю вас.
Карлайл убрал табакерку, не угостившись и сам.
— Гораздо более приятная погода нынче, не так ли? — заметил он.
— Да, — согласился Доминик, все еще не опуская газету.
— Что-нибудь интересное в разделе новостей? — поинтересовался Карлайл. — Что происходит в парламенте?
— Понятия не имею. — Доминику никогда не приходило в голову читать про парламент. Правительство необходимо, как известно, любому здравомыслящему человеку, но это такая скука!
Карлайл из вежливости постарался скрыть удивление.
— Я думал, что вы друг лорда Флитвуда?
Доминик был польщен. Пожалуй, «друг» — это громко сказано: они не так давно познакомились и с тех пор поддерживали отношения. Оба любили ездить верхом и править упряжкой. Пожалуй, у Доминика было меньше смелости, чем у Флитвуда, но больше врожденной ловкости.
— Да, — ответил он осторожно, не зная, куда клонит Карлайл.
Тот улыбнулся, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги, и продолжил непринужденным тоном:
— Я думал, он беседует с вами о политике. Флитвуд мог бы приобрести значительное влияние в палате лордов, если бы захотел. У него много сторонников среди молодежи.
Доминик был удивлен. Они с Флитвудом никогда не беседовали ни о чем более серьезном, нежели лошади, и, конечно, порой обсуждали какую-нибудь женщину. Но теперь он вспомнил, что Флитвуд упоминал о нескольких друзьях, которые унаследовали титул. Правда, неизвестно, присутствовали ли они когда-нибудь на заседаниях парламента. Половина пэров Англии никогда не приближались к палате лордов, разве что заходили в клуб по соседству с парламентом. У Флитвуда был широкий круг общения, и Доминик не входил в число его близких приятелей.
Карлайл ждал.
— Нет, — ответил Доминик. — Главным образом мы говорим о лошадях. Не думаю, что он сильно увлечен политикой.
— Наверное, он не осознает всех ее возможностей, — предположил Карлайл. Он жестом подозвал одного из слуг клуба и, когда тот подошел, перевел взгляд на Доминика. — Приглашаю вас на ленч. У них новый шеф-повар, совершенно изумительный, а я еще не пробовал его фирменного блюда.
Доминик собирался спокойно поесть позже, но этот человек был довольно приятным, к тому же он друг Алисии. И вообще не принято отказываться от приглашения без веской причины.
— Спасибо, — ответил он, соглашаясь.
— Хорошо. — Карлайл с улыбкой повернулся к слуге. — Зайдите за нами, Бланстоун, когда шеф-повар будет готов. И принесите мне тот кларет, который я пил в последний раз. Бордо было ужасным.
Бланстоун с поклоном удалился.
Карлайл позволил Доминику дочитать газету, пока не подали ленч. Затем двое джентльменов направились в столовую. Они частично покончили с фаршированным жареным гусем под нежным соусом, с гарниром из овощей, когда Карлайл снова заговорил.
— Что вы о нем думаете? — осведомился он, подняв брови.
— О Флитвуде? — спросил Доминик, потеряв нить беседы.
— Нет, о шеф-поваре, — улыбнулся Карлайл.
— О, превосходно, — с трудом проговорил Доминик с полным ртом. — Просто превосходно. Мне нужно обедать здесь почаще.
— Да, весьма уютное местечко, — согласился Карлайл, окидывая взглядом большой зал с темными бархатными портьерами и двумя каминами в стиле Адама[6], в которых пылал огонь. На синих стенах висели портреты кисти Гейнсборо.[7]
Карлайл слишком небрежно отозвался о клубе, и Доминику это не понравилось: у него ушло целых три года на то, чтобы стать его членом.
— Я бы сказал, оно не просто уютное, — сухо ответил он.
— Все относительно. — Карлайл отправил в рот еще кусок гуся. — Полагаю, в Виндзоре обед лучше этого. — Проглотив кусок, он отпил глоток вина. — Но, с другой стороны, тысячи обитателей трущоб в какой-нибудь миле отсюда были бы рады и вареным крысам…
Доминик подавился гусем. Комната поплыла у него перед глазами, и с минуту он опасался, что сейчас покроет себя позором, так как его стошнит прямо на стол. Постепенно он пришел в себя, вытер рот салфеткой и наконец встретился взглядом с Карлайлом, который с любопытством наблюдал за ним. Он не знал, что и сказать. Это человек просто невозможен.
— Простите, — с улыбкой произнес Карлайл. — Мне не следовало портить хороший ленч разговорами о политике.
— О п-политике? — запинаясь, повторил обескураженный Доминик.
— Весьма неприятно, — согласился Карлайл. — Гораздо приятней беседовать о скачках или о моде. Как я видел, ваш друг Флитвуд носит теперь пиджаки нового покроя. Ему идет, как вы считаете? Нужно посмотреть, сможет ли мой портной сделать что-нибудь в этом духе.
— О чем вы, черт побери, толкуете? — в сердцах спросил Доминик. — Вы сказали «крысы». Я же слышал!
— Возможно, мне бы следовало сказать «работные дома». — Карлайл тщательно выбирал слова. — Или «законы о детях бедняков». Непонятно, что с этим делать. Вся семья в работном доме, и дети тоже, в окружении бродяг и попрошаек. Никакого образования и бесконечная работа с раннего утра до поздней ночи. Но это лучше, чем умереть с голоду или замерзнуть насмерть. Вы видели людей, которые попадают в работные дома? Представьте себе, какое влияние они оказывают на ребенка четырех-пяти лет. Вам известно, какие там болезни, какая пища и какая антисанитария?
Доминик вспомнил собственное детство: няня, потом гувернантка, затем школа, долгие летние каникулы. Рисовый пудинг, который он терпеть не мог, в пять часов чай с вареньем, чаще всего малиновым. А еще — песни у рояля, игра в снежки, крикет в солнечный день, сливы, которые они крали, разбитые окна, порка за дерзость…
— Вздор! — резко сказал он. — Предполагается, что работные дома — временный выход для тех, кто не может найти работу. Это же благотворительность, которой занимается приход.
— Да уж, благотворительность! — Карлайл очень ясными глазами смотрел на Доминика. — Дети трех-четырех лет вместе с отбросами общества. С самой колыбели они познают свою беспомощность. А сколько их умирает от гнилой пищи, духоты, от болезней, которыми они заражают друг друга…
— Тогда нужно положить этому конец! — решительно заявил Доминик. — Закрыть работные дома.
— Конечно, — согласился Карлайл. — Но что же дальше? Если дети не будут ходить хоть в какую-то школу, то никогда не научатся даже читать и писать. Как же им выбраться из этого заколдованного круга: бродяжничество, работный дом, затем снова улица и так далее? Что им делать? Подметать перекрестки зимой и летом? Идти на панель, а когда постареют — в потогонное заведение? Вы знаете, сколько получает швея за одну рубашку? Швы, манжеты, воротники, петли, четыре ряда швов спереди — за всю работу полностью?
Доминик вспомнил, сколько стоят его собственные рубашки.
— Два шиллинга? — предположил он, слегка сбавив цену.
— Какая неслыханная щедрость! — с горечью произнес Карлайл. — За такие деньги ей придется сшить десяток рубашек!
— Но как же они живут? — Гусь стыл на тарелке Доминика.
Карлайл развел руками.
— Большинство занимается по ночам проституцией, чтобы прокормить своих детей. А когда дети подрастут, они тоже идут работать — или вся семья попадает в работный дом, и цикл начинается снова!
— А как насчет их мужей? Ведь у некоторых, конечно, есть мужья? — Доминик цеплялся за какое-то логичное объяснение.
— О да, у некоторых есть, — ответил Карлайл. — Но дешевле нанять женщину, нежели мужчину: ей меньше платят. Поэтому мужчины остаются без работы.
