Фредерик Дар - Можно любить и лысых
- Привезти меня сюда. Но поскольку мужчинам запрещено здесь бывать...
Я сдираю с него парик. Он почти лыс. Увы, у него скверная мордашка блудливого ангелочка или преждевременно ощипанной индюшки. Он снова глядит на свои руки.
- А кто мне сделал это?
- Думай сам.
- Я не ранен? - спрашивает красавец, осматривая себя.
- Мне условно кажется, что это - отсюда, - говорю я, срывая простыню, заменяющую для Валерии Бордо саван.
Человек оборачивается и все видит. Он зеленеет, как трава на весеннем пастбище, затем белеет, как то же пастбище после снегопада.
- Она умерла?
- Более чем.
- Ее убили?
- Видимо, если только не сама отпилила себе голову по неизвестной причине.
Тогда он, наконец, понимает наше к нему отношение. Он садится, держа руки на отлете и явно пугаясь крови, которой они измазаны.
- Это не я! Не я! Клянусь вам, не я!!!
Ударом в грудь (я практикуюсь в этом виде спорта) заставляю его успокоиться и замолчать.
- А кто тебя обвиняет, дырявая голова?
- Так вы не считаете, что это сделал я?
- А кто вы? Я ничего не считаю, я ищу.
- А кто вы?
- Комиссар Сан-Антонио, к вашим услугам. А теперь выкладывай все, что знаешь.
- Да, да, я все скажу. Что вы хотите знать?
- Как можно больше, парень! Все! Кто ты, чтобы начать с азов, потом о твоей связи с бедняжкой Вавой, и все остальное. Особенно остальное, понял?
- Клянусь, это сделал не я! Вава. Какой ужас! Закройте ее, месье, я не могу этого видеть. Да, да, я скажу все, но закройте ее, или я сойду с ума. У меня было к ней большое влечений. Мы знакомы уже больше года. Ну, разумеется, и все остальной. Мы бросались друг к другу, как тигры. Она была необыкновенной женщиной - у нее были такие гигантские потребности, ей всегда было мало. Меня зовут Песон [Песон - зяблик.], Роберт Песон, 25 лет. Я мебельщик-обойщик в Пуасси, я никогда не делал ничего плохого, можете справиться. Живу в Булони, авеню Жорж Марше, 118, около почтового отделения, вместе с матерью. Она нянчит нескольких ребятишек, чтобы заработать на жизнь. Она слабенькая, моя старушка, но очень мужественная.
Я позволяю ему выговориться о своем доме и своей мамаше. Сейчас это ему очень нужно.
- Она воспитывала меня одна. Отец убежал с соседкой, когда я был еще в пеленках. Я никогда ее не огорчу. Верьте мне, месье.
- Я тебе верю.
Он поднимает ко мне свое лицо большого мальчика - упрямого, но не злого. Машинально я бормочу.
- Ты рано облысел. С чего бы это?
- Три года назад у меня был тиф, после чего выпали волосы, будто иголки с артишоков, да так и не выросли.
- Как ты познакомился с мадам Бордо?
- Случайно. На улице. Я возвращался вечером на мотоцикле через Марли. У нее случилась авария возле Сены. Ну, мы и познакомились.
"Сена, мамаша, Париж". Что-то роднит меня с этим парнем, развязным, неуживчивым бродягой и шалуном.
Я мог стать таким же, если бы родился в более скромной обстановке, чем моя.
- Вы не разрешите мне помыть руки? Я больше не могу...
- Иди.
Он направляется к цинковому умывальнику. Его лицо свела судорога переживания.
- Как это могло случиться с моими руками?
Вместо ответа я пожимаю плечами.
Берюрье не увлекла вся эта история, и он уснул в полотняном кресле, сложив руки на объемистом животе. Он храпит со свистом через нос, с рокотом через рот, и это напоминает разгрузку машины с щебенкой.
- Значит, ты помог Валерии в аварии?
- Не совсем, потому что я не силен в этом. Я просто сходил к ближайшему гаражу и прислал оттуда буксир, а Валерии предложил свой мотоцикл. Она согласилась. Ей даже было забавно.
- И вот тогда.
Он пожимает плечами.
- Я привез ее домой. Там никого не было: муж ее снимался где-то в провинции, а у прислуги был выходной день. Я далее не предполагал тогда, кто она такая! Уже когда вошел в дом и увидел фото Кристиана Бордо, она назвала мне свое имя. Она угостила меня виски, потом еще. Я не привык к спиртному, и голова у меня закружилась Я начал с ней заигрывать, и она оказалась не против, даже наоборот.
- Вы были любовниками?
Он как будто немного краснеет - это слово для него является табу.
- Вы часто встречались?
- Почти каждый день.
- Где?
- В маленьких гостиницах.
- Платила она?
- Разумеется. Я же не богач, да и она настаивала на этом.
- Ты водил ее на танцы?
- Бывало, - он на мгновение задумывается. - Видите ли, она скучала, дела у нее с мужем не ладились. Ей хотелось развлечься. Она любила, что попроще. Мы ходили на ярмарку в Трон или в Лож, иногда - в лес Сен-Жермен. Если она приглашала в ресторан, то это было бистро, где подают селедку, картошку с постным маслом, лапшу и другие "деликатесы".
Слушая его, я начинаю лучше представлять Валерию - заброшенную мужем женщину, которая ненавидела свою золотую клетку. Забавлять, возить ее по забегаловкам, услаждать в постели - вот, что ей нужно было для счастья.
- Так вы и жили целый год?
- Даже дольше.
- Значит, это была настоящая любовь?
- Сам не знаю.
Этот ответ меня расстраивает.
Он принадлежал к среде, где мало говорят о любви и страсти. Просто "влечение". У него было большое влечение к мадам Бордо, а она его обожала, в этом нет сомнения.
- Она рассказывала тебе о своем муже?
- Редко.
- А если это случалось, то что она говорила?
Он качает головой.
- Ну, что он был немного педе... что он давно ее не любит. Они не были супругами уже несколько лет.
Храп Берюрье становится откровенно нахальным. Я набираю стакан воды и плещу ему в физиономию. Толстяк вздрагивает, просыпается и испуганно озирается по сторонам.
- Шлюпки! Все по шлюпкам! - кричит он, но тут к нему возвращается сознание. - Мне приснилось, будто наше судно тонет, - его взгляд натыкается на Роберта Песона, и он спрашивает. - Этот мек сказал что-нибудь толковое?
- Послушай сам.
- Я моту курить? - спрашивает Песон.
Глазами указываю ему на пачку сигарет на комоде.
- А в последнее время отношения между вами не изменились? - спрашиваю его.
- Нет, а почему бы?
- Она не была чем-нибудь недовольна?
- Нет, ее заботило путешествие. Ей очень не хотелось со мной разлучаться, но поездка была предусмотрена давно.
- Ну и как же?
- Она уехала восемь дней тому назад. Попрощалась и уехала. Я был вне себя. Вы уже знаете, что мы каждый день встречались. И вдруг на следующее утро, выходя из дома, я натыкаюсь на Валерию, которая ждала меня за рулем машины! Мы бросились в объятия друг к другу - видит Бог, как мы были счастливы!" Я даже на работу не пошел. Оказывается, она вышла из самолета при первой же возможности и прилетела обратно. Она придумала переодеть меня девицей и забрать с собой. Я не соглашался, но она так просила и настаивала, что я, скрепя сердце, согласился. Мне особенно понравилось путешествовать на самолете, до этого я никогда не летал.
- А бумаги?
- Я взял документы своей замужней сестры. Она пользуется ими только для голосования.
- А те дай, что вы были в Париже, где она жила?
- Валерия? В гостинице.
- В какой?
- "Людовик IX" на улице Сен-Луи.
- Вы уехали позавчера?
- Да. Это было непросто, особенно, в туфлях на каблуках. Впрочем, ведь вы тоже...
- Будь вежлив и благоразумен, с нами не равняйся, - предупредил его Берю.
- Почему? Вы педики?
Пятерня Берю, опустившаяся на физиономию Песона, прерывает его жалкие потуги на остроумие. Щека парня на глазах вспухает, словно парус на ветру.
- Я же тебе говорил, неряха! Будь вежлив и благоразумен! - строго заявляет Берю. - По характеру работы нам приходится переодеваться, чтобы нас никто не заподозрил.
Песон не возражает. Со слезами на глазах он растирает щеку.
Я продолжаю:
- Вчера вечером, когда вы ложились спать, кто-нибудь сюда заходил?
- Нет.
- Вы что-нибудь пили?
- Скотч. Это фантазия Вавы. Пила она мало, но перед сном обязательно.
- Из этой бутылки? - я указываю на столик у кровати.
- Да.
Я поднимаю бутылку и нюхаю. Затем выливаю капельку на ладонь и осторожно ее слизываю. - Ну, как? - нервничает Берю.
- Жалко, что нет Матье. Но все равно, какой-то посторонний привкус есть. Спрячь бутылку, анализ произведем потом.
Маленький лысячок больше не улыбается. Он в отчаянии хватается за голову.
- Что скажет ее муж, когда узнает обо всем этом?! - вздыхает он. Он думает уже о будущем.
- Ага! Ты разве не знаешь, что он умер? - спрашиваю я без обиняков, стараясь прочитать реакцию на его лице.
Его брови ползут вверх, глаза округляются.
- Умер?
Он как будто не понимает, не может осознать мое сообщение.
- Умер.
- Что делать, такова жизнь! - подтверждает философ Берюрье.
Часть третья
Ты еще увидишь...
Камионетка [Камионетка - грузовичок.], видимо сошла с экрана фильма, снятого по мотивам произведений Стейнбека, ее водитель - тоже. И машина, и ее хозяин, вероятно, не моложе шестидесяти - оба помяты и производят невероятный шум во время езды.
