Чарльз Тодд - Признание
До «Стрекозы» Ратлидж дошел без происшествий. Хозяина нигде не было видно. Стараясь ступать как можно тише, Ратлидж поднялся по лестнице к себе в номер. Все выглядело точно так же, как до его ухода. В его отсутствие никто не входил сюда и не рылся в его вещах.
Этого бы Ратлидж хозяину гостиницы не спустил.
На следующее утро Ратлидж спустился в крошечную столовую окнами на улицу. Ему нехотя принесли завтрак. В зале он насчитал пять столиков, составленных вплотную, однако он оказался единственным постояльцем.
— Расскажите об аэродроме, — попросил он молодую официантку, которая его обслуживала.
Она была хорошенькая, светловолосая и кареглазая. Кудряшки упорно лезли ей в лицо, хотя она все время их отбрасывала. Может быть, она — та самая Молли, которая принесла весть о смерти Неда Уиллета?
— Да я о нем почти ничего и не знаю, сэр, — ответила официантка. — Мне было всего двенадцать, когда его построили; мама строго-настрого запрещала мне дружить с молодыми людьми, которые там служили. Она сказала, что они разобьют мне сердце, потому что их убьют, и дружить с ними все равно никакого толку. Кстати, она оказалась права. У нас на глазах три самолета загорелись в воздухе и упали в реку. Я порадовалась, что не была знакома с пилотами.
— И все-таки, должно быть, аэродром изменил здешнюю жизнь. Во всяком случае, народу в Фарнэме стало намного больше.
Девушка украдкой покосилась на плотно закрытую дверь кухни и ответила:
— Конечно, изменил. Вначале те, кто служил на аэродроме, все время затевали драки с рыбаками. Потом начальство запретило им выходить за ограду, и нас оставили в покое. Конечно, какие-то слухи до нас доходили. Рассказывали, как эти парни кутили, когда им давали увольнительные и они ездили в Лондон. Они гуляли, как будто жили последний день. Они знакомились с девушками и губили их. И наших молодых ребят сбивали с толку, и они начинали хотеть такого, чего и пробовать не стоило. Один мой брат сбежал из дома, чтобы записаться добровольцем. Ему страшно хотелось летать, но ему было всего пятнадцать. Отцу пришлось ехать за ним и забирать его домой. Нечего сказать, наделали они у нас шороху! Носились по дороге туда-сюда на своих машинах и мотоциклах; у троих или четверых были свои лодки. Даже ловить рыбу стало трудно — они все время баламутили воду. Уж как мы радовались, когда закончилась война и они ушли!
Кто-то на кухне принялся греметь кастрюлями и сковородками. Официантка взяла подставку для тостов и поспешила на кухню за добавкой, тем самым положив конец разговору. Несмотря на грохот, Ратлидж услышал, как кто-то, видимо хозяин, кричит на девушку.
В голову Ратлиджу пришла неожиданная мысль. Убийство никому здесь не известного эрцгерцога в Сараеве почти не оказало влияния на жизнь Фарнэма. Зато близость военных летчиков, которые жили как в последний день, потому что в самом деле не знали, что случится с ними завтра, стала для деревенских близкой и личной угрозой. Фарнэмские жители не хотели перемен, а им навязывали перемены, не спросив их согласия.
Ратлидж допил чай, добавки тостов дожидаться не стал. Он вышел из столовой, услышал, как кто-то плачет в уголке за лестницей, и понял, что плачет девушка, которая его обслуживала.
Утешить ее он все равно не мог, а если даже и попытался бы, скорее всего, все стало бы только хуже.
Ратлидж сел в машину и поехал на ту ферму, где побывал накануне ночью.
Фермера он нашел в доильном сарае; тот деловито умывался после утренней дойки. Краснолицый, широкоплечий, ростом фермер оказался чуть выше Ратлиджа. Он окинул подозрительным взглядом незнакомца, переступившего порог. За Ратлиджем бежал черный пес, деловито виляя хвостом, как будто был хорошо знаком с приезжим.
— Я-то думал, ты здесь для того, чтобы нас охранять, — укорил фермер пса и повернулся к Ратлиджу: — А вам что нужно?
Ратлидж без запинки ответил:
— Моя фамилия Ратлидж. А вы?..
— Монтгомери.
— Доброе утро, мистер Монтгомери. Насколько я понимаю, во время войны у вас реквизировали ферму и использовали ее под аэродром.
Монтгомери сразу ощетинился:
— Как будто мне предлагали выбор! Ваши, городские, забрали у меня землю, ни слова мне не сказав. Приехали и объявили: мол, мои пастбища и заболоченный участок у моря теперь собственность правительства его величества. Так и сказали! И мне пришлось искать для своих коров другое пастбище. Здесь их оставлять нельзя было, от этого грохота у них пропадало молоко. А ведь где-то еще надо было выращивать зерно и заготавливать сено на зиму. Один самолет загорелся в воздухе, упал и разбился. У меня чуть крыша не занялась! И ни в чем вы меня не убедите, так что лучше всего возвращайтесь-ка, откуда приехали, пока я не разозлился.
— Извините. Я здесь не для того, чтобы что-то у вас просить. Хочу лишь получить кое-какие сведения. Меня интересует, как к аэродрому относились жители Фарнэма.
— Не знаю, зачем вам это понадобилось… А что скрывать, меня все поносили. Даже угрожали, было дело. Можно подумать, я лично написал королю и попросил, чтобы у меня отобрали поле! Меня проклинали со всех сторон.
Если бы не Самьюэл Бразерс и другие соседи, я бы просто разорился. У меня и так почти год ушел на то, чтобы убрать битое стекло, избавиться от остатков фундамента и снова превратить летное поле в пастбище. Они повсюду выкопали выгребные ямы, залили землю маслом и керосином. Мне пришлось убирать за ними самому; никто не предложил мне помочь. Кое-кто из наших подстрекателей даже призывал устраивать диверсии. Конечно, ничего не вышло. Зато стычек с летунами было предостаточно. Я бы не удивился, если бы с той или с другой стороны кого-нибудь убили. Летчики говорили, что им приходится работать в особо трудных условиях; мол, за такое даже положена надбавка. Никто не хотел служить здесь. У нас тут были даже американские летчики из Тетфорда; трое из них здесь и погибли. Представляете, как расстраивалась моя жена? Запах горелого мяса держался несколько дней…
— Вы упомянули о том, что сюда перевели американцев с аэродрома в Тетфорде. Вы знали, что там работал сын Неда Уиллета?
— Бен? Да я уже не помню, когда в последний раз видел его. Точно еще до войны. Он хоть на похороны-то приедет? Нед был хорошим человеком. Очень я огорчился, когда узнал, что он умер.
— Бен Уиллет тоже умер. Его нашли в Темзе почти неделю назад.
— Кого — Бена?! Вот это печальная новость. — Фермер покачал головой. — Моя жена называла его подменышем. Ерунда, конечно, но он не был похож на остальных братьев. Однажды летом приходил к нам вместе с отцом наниматься на временную работу. Лет двенадцать ему тогда было; вычищал навоз и тому подобное. Жена давала ему книги, и я однажды застал его на сеновале — он читал. Когда я его увидел, он очень испугался — думал, я его выпорю.
— Вы знали Уайата Рассела или Джастина Фаулера?
— Рассела знаю. А до того знавал его отца. А Фаулер кто такой?
— Он приехал жить в «Берег» после того, как осиротел.
— Вряд ли я его видел. Что у них общего с молодым Уиллетом и с тем, что он утонул?
— Пока не знаю. Обстоятельства его смерти сейчас расследуются. Поэтому я сюда и приехал. Перед смертью Уиллет явился в Скотленд-Ярд и назвался Уайатом Расселом. И еще он сказал, что у него есть сведения насчет убийства Джастина Фаулера.
— Бен Уиллет назвался Расселом? С чего бы?
— Мы пока не знаем. Вы часто видели в Фарнэме Синтию Фаррадей?
Фермер едва заметно нахмурился:
— Моя жена, Матти, никогда ее не любила.
— Почему?
— Да разве она скажет? Только раз обмолвилась: дескать, от нее одни неприятности.
— А по-вашему как?
Фермер покосился куда-то через плечо Ратлиджа, как будто хотел убедиться, что жена его не услышит. Но на вопрос не ответил, а вместо того сказал:
— Когда у Матти сука ощенилась, мисс Фаррадей пришла к ней и спросила, нельзя ли ей купить щеночка. Я бы позволил ей взять щенка, который понравился, но Матти и слышать ничего не желала. Иногда женщины бывают такими странными! Матти сказала: она лучше утопит щенков, чем отдаст ей. Ну, я и раздал их в другие дома.
Суждение было резким.
Как будто внезапно сообразив, что сбился с курса, Монтгомери продолжал:
— Раз смертью Бена Уиллета заинтересовался Скотленд-Ярд, значит, его убили!
— Да. Мы пока не выяснили, что общего было у него с семьей Рассел и «Берегом», но какая-то связь должна быть.
— Слушайте, надеюсь, вы не сказали Неду перед смертью, что его сына убили? Он этого не заслужил! Нед был человеком жестким, зато справедливым. И гордился своим младшеньким.
— Я ничего ему не говорил, но, может быть, сказал кто-то другой.
— Бен и после войны служил в Тетфорде? Что он забыл в Лондоне?
— Его родственники считали, что он служит на прежнем месте… Мне придется поговорить с его работодателями. Вы, случайно, не знаете, как их фамилия?
