Светлана Алешина - Бесплатный сыр – в мышеловке

— Не совсем. Мне захотелось показать роль женщины в современной армии.

— Да-да, и что? Ищете подходящую героиню? — У него уже на физиономии нарисовалось, что его супруга — самая подходящая из всех подходящих.

— Я ее нашла.

— Да, и кто это?

— Лейтенант Катерина Горина.

— Горина… Горина… — пожевал полковник губами. — Нет, не помню.

— Ну как же? Как же не помните? Она приехала в Тарасов в прошлый понедельник, чтобы получить у вас документы для поступления в десантное училище как перспективный командир.

— Ах да! — хлопнул себя по лбу Леонид Андреевич. — Теперь вспомнил. Ну и что?

Надо признаться, держался он отменно: я не смогла обнаружить в его поведении ни грамма наигранности.

— А вы разве не в курсе? — продолжила я свою игру.

— Извините, в курсе чего я должен быть?

— Что Катя в больнице в тяжелом состоянии.

— Да? — брови полковника поползли вверх. — А что с ней случилось?

— Ее хотели убить, — сказала я, внимательно следя за лицом своего собеседника. — Вернее, отравить. И это почти удалось. Сейчас она в коме.

— Ай-ай-ай, — горестно покачал головой полковник, но глаза его были абсолютно холодными. — Не знал, не знал… Нужно будет отправить кого-нибудь к ней… — Он немного помолчал, потом в упор посмотрел на меня: — А что вы в связи со всем этим хотите от меня?

— Видите ли, насколько мне известно, днем в четверг Катя Горина должна была быть здесь, у вас.

— Да, она была у меня на приеме в четыре часа.

— А вы случайно не скажете, чем закончился ваш разговор?

— Ирина Анатольевна, — в голосе полковника появились металлические нотки, — вам не кажется, что вы задаете какие-то странные вопросы? Какое все это имеет отношение к вашей передаче?

— К передаче — никакого. — Я почувствовала, что он меня сейчас выставит, и попыталась как-то смягчить впечатление от своих слов. — Просто я успела подружиться с Катей, и она мне жаловалась на то, что никак не может получить у вас нужные документы. Она очень переживала по этому поводу.

— Гориной вообще было не место в армии, — отрезал полковник. — Я вообще удивляюсь, как она получила звание лейтенанта: крайне неуравновешенная особа! Ей не учиться нужно, а психику лечить. Не удивлюсь, если окажется в конце концов, что она собралась покончить с собой!

— Вы так думаете? — наивно спросила я.

— Да я уверен, Ирина Анатольевна. — Леонид Андреевич слегка оттаял. — Подумайте сами, разве нормальная женщина пойдет в армию? Тем более в действующую. Там и здоровые-то мужики ломаются. Вот скажите, вы, именно вы пошли бы воевать?

— Конечно, нет!

— Ну так и я о чем? Гориной ведь предлагали работать в штабе, она отказывалась, рвалась воевать, а ведь это ненормально для женщины. Уверяю вас, она была больна, но обследование у психиатра проходить отказалась. Так что бросьте вы это дело, я вам серьезно советую. Зачем вам сумасшедшая солдафонка? А роль женщины и в современной армии, да и раньше — это крепить тылы, быть верной подругой солдата.

— Как ваша жена? — не удержалась я.

— Как моя жена, — подтвердил он.

— Что ж, вы меня убедили, Леонид Андреевич. Я подумаю над вашим предложением. А сейчас разрешите откланяться.

— Не смею вас задерживать, — было видно, что полковник прощается с явным облегчением.

Я покинула кабинет военкома и устало прислонилась к стене, стараясь сбросить напряжение.

— Как твои успехи? — негромко спросил Гурьев, мягко беря меня за локоть и увлекая по коридору прочь.

— Похоже, никак, — выдохнула я. — Давай в машине поговорим, мне здесь очень неуютно.

— Вестимо, — согласился Гурьев. — Выглядишь так, будто валерьянки хочешь.

— Ну, до валерьянки дело не дошло, — слабо улыбнулась я, — но ты почти угадал. Был момент, когда мне показалось, что хозяин кабинета выгонит меня взашей.

— Не поладили? — поинтересовался Валерий.

— С таким поладишь! — хмыкнула я. — Ему только палец протяни — вмиг руку по локоть оттяпает.

— Есть такое дело, — подтвердил Костя негромко. — Полковник Семиреченко народной любовью не пользуется. Его только состоятельные мамаши любят: как призыв начинается, так они прямым ходом к нему в кабинет.

— Взятки берет? — шепотом переспросил Гурьев, так как мы уже приближались к дежурному.

— И еще какие, — кивнул Шилов.

Мы забрали у дежурного свои документы и вышли из здания облвоенкомата. Мне очень хотелось надеяться, что навсегда, настолько неприятное впечатление произвел на меня полковник Семиреченко. В машине Валерий потребовал отчета.

— Если коротко, то вся беседа свелась к тому, что Леонид Андреевич старался уверить меня в том, что Катя ненормальная в плане психики и ей не место в армии, равно как и всем женщинам вообще. Он даже особо отметил, что не верит в то, что ее пытались убить, считая более соответствующей действительности версию самоубийства.

— Вот сволочь, — выругался Костя. — Катя — самый уравновешенный человек из всех, кого я знаю! Она даже в самые критические моменты голову не теряла. Никогда не паниковала и всегда четко анализировала ситуацию. А если и допускала какие-то рискованные шаги, то этот риск всегда был оправдан.

— Я тебе верю, мне она тоже показалась человеком, умеющим владеть собой, — сказала я. — Давайте поскорее вернемся на телецентр. Если Павлик уже там, то имеет смысл с ним поговорить.

Пока мы добирались до телецентра, разговаривать было практически не о чем: так, перекидывались ничего не значащими фразами, а у самого здания ребята высадили меня, но сами остались в машине, так как Гурьев, посмотрев на часы, вдруг вспомнил, что ему срочно надо куда-то съездить. Куда именно, он уточнять не стал.

Я поднялась в наш кабинет, где застала вполне мирную картину: Галина Сергеевна и Лера умиленно смотрели на Павлика, устроившегося в своем любимом кресле с кружкой чая.

— Привет, узник, — поздоровалась я, — как самочувствие?

— Ирина! — укоризненно воскликнула Галина Сергеевна. — Как ты можешь так шутить?

— Лучше уж шутить, чем лить слезы отчаяния, — буркнула я. — Павел, я понимаю, что момент сейчас не самый подходящий, но тем не менее соберись и расскажи подробно все, что произошло в тот злополучный вечер.

Павлик отставил кружку на стол и заговорил:

— Я пришел к Кате, позвонил, она открыла дверь и предложила заходить, даже улыбнулась. Я прошел и, знаете, растерялся. Все приготовленные слова из головы вылетели: стою как дурак, смотрю на нее и молчу. Вдруг показалось, что эта уверенная в себе женщина не имеет никакого отношения к той девчонке, которую я знал шесть лет назад, что просить прощения нужно было у той Кати, а сейчас уже делать это поздно. Достал розу и молча протянул ей. Она взяла, снова улыбнулась и сказала, что все понимает и что я могу больше ничего не говорить: пусть прошлое остается в прошлом. Вроде бы ничего такого она не сказала, а у меня камень с души свалился. Я достал вино и предложил понемножку выпить. Она кивнула, соглашаясь, и достала бокалы. Пока я откупоривал бутылку и разливал вино, Катя сказала, что хотя друзьями мы вряд ли станем, но, по крайней мере, можно попробовать сохранить в памяти только хорошее, навсегда забыв плохое. Мы выпили по глоточку, потом она тепло так улыбнулась и сказала, что у нее сегодня необычный день: ей все дарят цветы. Я вопросительно на нее посмотрел. Тогда она пояснила, что в военкомате полковник был сам на себя не похож, обещал к понедельнику уладить все вопросы, расспрашивал ее о том, как она устроилась в Тарасове, а на прощание подарил орхидею…

— Значит, это был он, — проговорила я одними губами так, чтобы никто меня не услышал, даже Павлик не заметил и продолжал говорить:

— Затем Катя сказала, что не хочет меня больше задерживать, так как понимает, что меня ждет девушка. Я отдал ей коробку с пирожными, сказал, что желаю приятного вечера, попрощался и поехал к Лере. Вот и все.

Мы все некоторое время молчали, думая каждый о своем. Первой заговорила Лера:

— Ирина, а вам удалось что-нибудь узнать?

— К сожалению, то, что я узнала, к делу не подошьешь. — И я пересказала коллегам содержание разговора с полковником в военкомате, добавив: — Как видите, военком говорит прямо противоположное Павлику, а о цветке вообще молчит. И знаете, что мне кажется: полковник теперь занервничает. Я уверена, что именно он давит на следователя. Не удивлюсь, если тот устроит в квартире Кости повторный обыск.

— А зачем? — спросила Галина Сергеевна.

— Думаю, что про цветок полковник следователю ничего не говорил, а это единственная улика против военкома. Валерий говорил, что на Катиной коробке обнаружены чьи-то пальчики, а мне кажется, что это пальчики полковника. Леонид Андреевич рассчитал довольно верно: кому придет в голову обращать внимание на цветы? К тому же, по его расчетам, Катя не должна была выжить.