Ольга Тарасевич - Талисман Михаила Булгакова
– Нет! Со мной уже все о’кей!
И правда, когда Наталия вернулась в гостиную, странный приступ у Дениса уже прекратился, дыхание восстановилось, и щеки слегка порозовели.
– У тебя астма? – встревоженно поинтересовалась Наталия, оглядываясь по сторонам. Мало ли что, вдруг у парня случится очередной приступ? Тогда надо быстро принести ему ингалятор. Хотя что-то здесь не заметно никаких баллончиков, и…
Наталия вдруг поняла, что видит легкие парня. Изумительно здоровые, без малейших следов заболевания легкие…
– У меня нет астмы, – тихо отозвался Денис, массируя шею. – Просто я кое-что увидел… Я не знаю, убивал ли этот Сергей Петрович парня и девушку. Но мне кажется, этот человек сам может стать жертвой. Думаю, его задушат. Как именно – я не увидел, мне стало резко не хватать воздуха, и картинка остановилась.
– Это точно?
Денис пожал плечами:
– Нет, конечно. Это один из вариантов развития событий. Сегодня он яркий, имеет шансы на реализацию, причиняет мне боль. Но уже завтра все может измениться…
* * *– Наталия, вам надо быть осторожной. Этот Власюк – психопат. Я все узнал, – голос Олега Петрова, звучащий из сотового телефона, был очень встревоженным. – Он действительно состоял на учете. Более того, долгие годы ему требовалось стационарное лечение. Причем как-то в больнице он набросился на санитара и чуть не прирезал его. Там такая ситуация возникла, что у него появилась возможность скальпель выхватить. Чикнул мужика по горлу…
– Ничего не понимаю, – Наталия заглушила двигатель автомобиля и посмотрела в окно, на алеющий закат, идеальное освещение для романтической прогулки. – Тогда почему этого Власюка не изолировали? Почему он работает? И он, кстати, не выглядит таким уж чтобы совсем психическим. Не без странностей, да. Но кто из нас полностью нормален?
– Наталия, я – не медик. Мне сложно говорить о заболеваниях психики, я в этом не понимаю ничего. Я ездил в диспансер, разговаривал с врачами. Они меня уверяли, что у них были основания снять диагноз. Но потом я пообщался с медсестрой. И у той была своя версия. Девушка рассказала, что вроде бы Власюк неоднократно давал деньги врачам, делал дорогие подарки. Якобы у него была долгая устойчивая ремиссия. И ему требовалась нормальная медицинская справка для того, чтобы водить машину. Я по базе ГИБДД проверил – ему действительно водительское удостоверение выдали, и автомобиль на его имя зарегистрирован, значит, ездит… Понимаете, меня вот что смущает. Как-то слишком быстро Власюк на вас вышел. Как будто бы специально мониторил Интернет…
– Но это специфика нашего времени. Люди все быстрее реагируют на события, общаются.
– Или он чего-то боялся? И следил за тем, появилась ли информация об убийстве и о браслетке Михаила Булгакова?..
– Знаете, Олег, я тоже иногда так думаю. К тому же статистика свидетельствует о том, что, несмотря на риск, преступник все равно максимально старается использовать все возможности, чтобы попасть на место происшествия, общаться с родственниками жертвы, пытаться узнать о расследовании. Это опасно, но в голове у них что-то перемыкает, и их просто тянет на поиски приключений. Все это так. Но потом я подумала – ведь если бы этот Власюк меня не нашел, я бы ничего о нем не знала. Не знаю, когда бы мы до него добрались. Это же какие железные нервы должны быть, чтобы самому в петлю лезть. И я уже начинаю сомневаться в статистике, в этой тенденции – якобы преступники, как мотыльки, летят на обжигающий огонь. И еще сегодня встречалась с человеком, обладающим экстрасенсорными способностями. Он рассказал мне, что Власюку самому грозит серьезная опасность. Его могут задушить – экстрасенс это четко увидел.
– Наталия, и все-таки я вас очень прошу – будьте осторожны. Я собираюсь распечатать фото Власюка и показать его на станции рядом с дачным кооперативом, где находится дача вашего сына и где был убит Тимофей Козлов.
– Отличная идея! Можно завтра составить вам компанию?
Получив согласие Олега, Наталия попрощалась, отложила сотовый телефон и завела «тушкана».
Настроение у нее было грустным.
Встреча с Денисом, казалось, растревожила старую рану. Обрушившийся ливень воспоминаний сделал реальную жизнь пресной и серой. А все счастье вдруг переместилось в одни-единственные глаза, ладони, губы.
«Я люблю своего мужа. Мне надо спасать сына, – убеждала себя Наталия, маневрируя в транспортном потоке. – С Денисом у меня нет будущего, нам обоим это не надо, нам обоим слишком больно…»
Когда Наталии позвонили волонтеры из собачьего приюта и сообщили, что им нужна помощь в кормлении собак, она очень обрадовалась.
По крайней мере, будет чем заняться сегодня вечером.
Лучше работать, чем предаваться глупым воспоминаниям и фантазиям…
Глава 5
Елена Булгакова, 1934 год, Москва
По просьбе МА я стала вести этот дневник. Сам он боится писать дневники. Изъятые у него записи так и не были возвращены. Но когда все-таки какие-то важные жизненные события не фиксируются на бумаге, МА чувствует себя потерянным и беспомощным.
МА очень близок мне.
Я всегда знала, я чувствовала – когда любишь человека по-настоящему, то можно каждую минуту проводить вместе и иметь общие мысли, общий воздух, прорастать друг в друга всем своим существом.
Мне кажется, что я любила МА даже тогда, когда мы еще не были знакомы. Когда я томилась в одиночестве в огромной квартире Шиловского; когда я томилась, ведя с Шиловским точно такие же чинные разговоры, какие должны благонравные жены вести со своими мужьями; когда я жила жизнью, похожей на сон, – я совершенно отчетливо знала, что где-то есть мой любимый понимающий человек, и только рядом с ним жизнь станет такой, какой она должна быть.
Я полюбила МА в тот самый миг, как увидела.
Я поняла, что это он и есть – моя судьба.
Когда МА дрожащими пальцами завязывал рукав моего платья, я уже готова была отдать за него жизнь.
И все-таки я предала его на долгих полтора года.
Детки мои – Женя-маленький[11], Сереженька, сыночки, родные…
Только ради них я и пыталась отказаться от своей любви.
Каждый день без МА я погибала, полтора года пытки и боли – вот какое это было время.
Видя несчастной свою мать, и дети мои тоже страдали.
Думаю, если бы я не вышла в отчаянии на улицу и не встретила в тот день, в ту же минуту и именно в ту секунду МА и если бы он не сказал, что тоже не может без меня, – то не было бы меня уже на этом свете…
Шиловский, конечно, пытался меня удержать от развода. Но потом смирился, понял: невозможно противостоять судьбе.
У них с МА состоялся долгий разговор, участвовать в котором бывший муж мне не позволил.
Не знаю, о чем говорил МА Шиловский. Лицо у МА еще долго потом было бледным, а кулаки сжимались. МА только рассказал, что Шиловский угрожал ему пистолетом, но потом взял себя в руки.
Расставаться с Любой МА тоже было тяжело. Я это очень хорошо понимаю. Потому что, как бы ярко ни пылала в душе любовь, сердце разрывается от жалости к тем близким людям, которые невольно обожглись, оказавшись рядом с внезапно вспыхнувшей страстью.
У меня не было никаких сомнений: МА полюбит сына моего Сереженьку[12] всем сердцем. Сережа – чудный мальчик, послушный, смышленый, как не полюбить такого! Но я очень опасалась, как Сережа воспримет МА, не будет ли он чувствовать себя несчастным. Какими же смешными кажутся мне теперь те сомнения!
Первую нашу зиму мы провели чудесно: дружно болели гриппом, МА читал Сереже Киплинга, я записывала за МА сцены пьес и романов. Счастье наше было общим и безграничным!
МА – первоклассный артист.
Мы с Сережей просто чуть животики не надорвали от хохота, когда МА, воротившись из театра, чинно цитировал объявление месткома.
– Товарищи, которые хотят ликвидировать свою неграмотность или повысить таковую, пусть обращаются к товарищу Петровой, – провозглашал МА и хитро прищуривался: – Сережа, мальчик мой, вы готовы повысить уровень своей неграмотности?
Не успели мы отсмеяться – пришли с обыском.
Двое, в черных кожаных пальто, ничего не объяснили.
Перерыли весь дом, забрали рукопись «Собачьего сердца» и золотую браслетку первой жены МА, которой он очень дорожил, а еще забрали мои серьги с бриллиантами.
Ни рукопись, ни драгоценности нам так и не вернули. И настойчиво порекомендовали далее судьбой изъятых вещей не интересоваться.
Целую неделю МА был после того обыска нездоров, не вставал с постели.
А когда стал выходить, то слезно просил, чтобы я шла с ним – провожала в театр, встречала. С грустной улыбкой он жаловался, что не может ходить один, так как натуральным образом боится.
