Анна Данилова - Женщина-ветер
Меня снова затошнило. Так стало нехорошо, что я не могла больше стоять под дверью. Села на кровать, чтобы не упасть и не привлечь к себе внимание шумом…
– О чем вы? – тихо пробормотал Марк.
– Да о том, Марк, что это Пожарова убила тогда своего мужа, но не смогла признаться, подставила вашу жену… И это просто чудо, что нашелся идиот, который согласился признаться в убийстве, которого он не совершал… Мы-то с вами знаем, как делаются такие дела… Кто сунул в карман куртки вашей жены окровавленный нож, как не Берта Пожарова? Это она убила, теперь-то я это точно знаю. Убила, а потом мучилась. Переживала. Мало того что подставила свою подругу, так еще и призраки стали мерещиться…
– Какие еще призраки?
– Да такие, Марк! Соседка рассказывает, что Пожарова время от времени кричит по ночам, и знаете когда?
– Когда? – Я едва различала голос Марка. – Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.
– В половине четвертого. Это приблизительно то время, когда в феврале был зарезан ее муж.
– Кажется, он был убит раньше… А кричать она могла в постели со своим новым мужем, – еще тише предположил Марк. – Все, что вы мне тут рассказываете, – бред. Вам снова хочется повесить на мою жену убийство.
– Они были вместе незадолго до убийства, понимаете? Ехали к Пожаровой, но на полпути, говорю же вам, – тут и следователь уже начал терять терпение, – ваша жена передумала, вышла из машины, ее стошнило, Пожарова стала уговаривать ее ехать дальше, но ваша жена отказалась, остановила попутку и уехала. И знаете, что сказала Пожаровой напоследок? Не называй, мол, меня больше Белкой, я Изабелла. У водителя оказалась хорошая память. Это во-первых. Во-вторых, уж больно яркие женщины попались ему в половине четвертого ночи. Берта так вообще была в шубе! Не пьяные, но какие-то взвинченные… Здесь налицо конфликт! Они поссорились. И потом вдруг оказывается, что Пожарова покончила с собой. И после выстрела вашу жену снова видели возле ее двери… Что произошло в ту ночь, Марк? Объясните мне, пожалуйста. Да… Соседка говорит, что слышала доносящийся из квартиры Пожаровых еще и мужской голос. Может, эти подружки не могли поделить одного мужчину? И вам, как мужу, точнее жениху, неприятно об этом говорить? Вы объясните все, и я пойму, если Пожарова застрелилась, то есть никакого убийства не было, я вас всех оставлю в покое. Но нет, понимаете, нет пока что видимых причин для самоубийства. Муж в шоке, плачет, как мальчишка, говорит, что у Берты было все, что она хотела. Он допускает даже, что, если бы она вдруг влюбилась в кого, у нее были все условия для встреч… Такой вот мальчик, на все готов, чтобы только жить с ней, совсем помешался на бабе…
Последние слова следователь произнес как бы про себя, но получилось вслух.
– Или же все дело в ее убитом муже? – вдруг встрепенулся он. – Ваша жена по вине подруги оказалась в тюрьме. Потом вышла оттуда (вы помогли) и стала требовать у Пожаровой должок. Муж ее сказал, что сам лично отправлял к тюрьме своих людей в день, когда вашу жену выпустили, чтобы передать деньги… Он знал о долге и мог только догадываться о том, кто же убил Захара Пожарова…
Я слушала и не верила своим ушам. А следователь-то оказался не таким уж и дураком, каким я его считала. И про Захара все понял, и про долг Беатрисс передо мной, и водителя нашел (пусть даже он сам нашелся, но все равно!), и про конфликт предположил… Да и соседку своими нудными вопросами раскрутил так, что та вспомнила даже и то, чего уж никак не могло быть, – мужской голос в квартире Беатрисс… Откуда там ему взяться? Теперь я нужна следователю как воздух. Я – единственная, кто может рассказать ему и про ночную поездку, и про причину, по которой я отказалась ехать с Беатрисс дальше… И где только выискался этот водитель? Конечно, Марк перепутал, когда говорил мне, что нашелся водитель, который подвозил меня к дому Беатрисс. Если бы… Самый важный свидетель – именно тот, что видел нас вместе. Но он видел также и то, что я не поехала вместе с ней. Отказалась. Это ли не аргумент в мою пользу? Но все равно, они меня не арестуют. Я уже достаточно натерпелась. Марк увезет меня куда-нибудь за город, спрячет на какой-нибудь даче и будет охранять как верный пес. Где угодно, только не в изоляторе. С меня хватит…
– Я должен увидеться с вашей женой, – продолжал гнусавить следователь. – Должен, понимаете? У меня дела, я не могу оставаться здесь, с вами, но я оставлю своего человека, чтобы он поджидал ее тут…
– Вы хотите сказать, что оставите в моей квартире вашего человека? Вы же сами отлично понимаете, что не имеете на это никакого права. Белла не живет здесь. У нее есть своя квартира, вот и устраивайте там ваши засады. А меня оставьте в покое.
Никогда я еще не слышала, чтобы Марк так разговаривал. Это был уже не тот нежный и мягкий Марк, которого я знала, а принципиальный и жесткий адвокат, который сделает все возможное, чтобы только ни одна душа не ступила на его личную территорию.
– Хорошо, тогда я оставлю своего человека на вашей лестнице, – как ни в чем не бывало произнес привыкший к такого рода реакции на свои слова следователь. – Лестница-то не ваша.
– Поступайте как знаете, а мне пора в суд. Все, что вы мне только что рассказали – поездка на машине в шубе, ссора между Беллой и Бертой, – чушь собачья…
– Но водитель…
– Вы придумали его. Научили, что говорить. Но Белла была здесь, со мной, и ни на секунду не отлучалась, уж можете мне поверить. И никаких тайн у нее от меня нет…
Следователь ушел, не попрощавшись с Марком. Хлопнула дверь.
– Марк, – позвала я. – Нам надо придумать, как мне выбраться из дома…
Глава 17
Марк сказал, что я сильно рисковала, что у следователя на меня есть вполне достаточно материала, чтобы хотя бы задержать и допросить, на что я ответила ему, что постараюсь сделать все возможное, чтобы вообще больше не видеть его. Никогда в жизни. Марк хотел рассказать мне подробности, но понял, что я все слышала, и лишь махнул рукой.
– Ты должен радоваться, что твоя будущая жена не сумасшедшая, – напомнила я ему, имея в виду события прошлой ночи. – Теперь ты хотя бы поверил в то, что Беатрисс действительно приезжала ко мне?..
– Но почему ты не разбудила меня?
– Подумала, что это какие-то видения, что так не бывает, ведь она была в шубе, понимаешь? Как тогда, в ту ночь, когда убила Захара. Да и вообще все это смахивало на очередную подставу… Откуда мне было знать, что она решила покончить с собой? А вдруг у нее были другие планы?.. Ее «голландец» был далеко, она могла впустить к себе домой кого угодно и шлепнуть. Она как-то рассказывала мне об одном своем знакомом, большом любителе экзотики…
– Ты хотя бы сейчас понимаешь, как рисковала, общаясь со своей подружкой?
Марк иногда разговаривал со мной, как с ребенком. Я спрашивала себя, насколько я его люблю, чтобы и дальше терпеть такое обращение. Хотя, может, именно в этом и выражается его любовь? Он опекает меня… И как еще можно обращаться с женщиной, которая сначала добровольно села в тюрьму, а потом легко простила ту, по вине которой это произошло? Конечно, он был обеспокоен моим психическим состоянием…
– Марк, мы теряем время. Мне надо уехать. Не могу же я и дальше испытывать судьбу, находясь здесь. Это просто счастье, что квартиру не обыскали.
– У него не было права, – устало проговорил Марк. – Но как ты выйдешь отсюда?
– Очень просто. Ты отвлечешь сторожевую собаку, а я тем временем проскользну…
Сторожевой собакой я назвала человека, которого должен был оставить следователь. Но мы не знали, где он находится, может, прямо возле двери…
План был предельно простой. Марк звонит своей секретарше и просит ее приехать к нам домой. На секретарше должно быть броской расцветки платье и непременно солнцезащитные очки и шляпа. Она приходит, я переодеваюсь в ее одежду и выхожу из квартиры, еду до определенной станции метро и там встречаюсь с Марком, который выходит из дома спустя полчаса после моего ухода. Его секретарша же, надев мои джинсы и майку, выходит следом. На все возможные вопросы сторожевого пса она грозится вызвать милицию… Такие вот самые примитивные планы действуют почему-то лучше всего.
Я собрала небольшую дорожную сумку, и мы с Марком сели перед телевизором в ожидании прихода его секретарши.
Ее звали Мила. Она приехала в красном, на пуговицах, открытом платье, соломенной шляпе. Пол-лица ее закрывали темные очки. Секретарша у Марка была лихая, не так-то просто было у нее что-то спросить, такая отбреет кого угодно. Особенно какого-нибудь стажера, торчащего на лестничной клетке. Я с Милой встречалась и раньше, но в тот раз она показалась мне настоящей принцессой. К тому же у нее была такая улыбка, что даже у меня поднялось настроение. Мы накормили ее отбивными, я своими дрожащими руками приготовила ей салат, после чего в спальне, где мы с ней остались вдвоем, она решительно сняла с себя платье, достала из пакета другое, желтое, в белую полоску, белоснежную бейсболку и легкие туфли (вот что значит человек подготовился!), помогла мне переодеться в свою одежду и со словами: «Ни пуха», проводила меня до самой двери. В передней мы с Марком обнялись, он повторил, чтобы я ждала его возле метро в условленном месте, и я, нахлобучив на голову итальянскую широкополую шляпу с красной лентой и нацепив на нос очки, вышла из квартиры и вызвала лифт. Я спиной чувствовала чье-то присутствие на лестнице, но меня так никто и не окликнул. Должно быть, на этот раз я ошиблась. С прямой спиной, словно я проглотила аршин, я вышла из подъезда, прошлась немного до дороги, потом остановила машину и доехала до метро, всего каких-нибудь несколько минут. Нырнула в него и растворилась в толпе, где сняла шляпу, сунула ее в приготовленный заранее пакет. Если кто-то и следил за мной, то лучшего ориентира, чем огромная шляпа, и придумать было невозможно. Сначала я проехала несколько остановок в противоположную от той, куда я направлялась, сторону, чтобы сбить преследователей. Не скажу, что это была паранойя. Это был страх перед реальной опасностью быть схваченной и доставленной в прокуратуру. И уже неважно, для чего именно – для допроса или просто душевной беседы на тему, может ли быть дружба между девочками и мальчиками. Даже само слово «прокуратура» вызывало во мне чувство, похожее на все признаки тяжелого инфекционного заболевания: ломота во всем теле, мигрень, сухость во рту, высокая температура, шевеление волос на голове, озноб… Вот разве что сыпи не было.
