Анатолий Семенов - Преступление не будет раскрыто
Олегу запомнился один эпизод. Как-то летом взвод был на учениях, и все ребята устали неимоверно. После учений шли строем на обед. Гимнастёрки на спинах взмокли от пота. Сам Подбородько тоже намотался и то и дело вытирал платком лицо. Однако, когда вышли на прямую аллею, ведущую к столовой, он потребовал, как всегда, выправку и твёрдый шаг.
— Мигулько! — крикнул он. — Поправь гимнастёрку! Васильев! Ноги волокешь как битюг, гляди, пыль поднял! Мазихин, не семени! Левой! Левой! Твёрже шаг!
Олег посмеивался, глядя, как идущий впереди его широкоплечий Мазихин путал шаг и не мог угадать в ногу. Мазихин приостановился, чтобы ударить вместе со всеми левой, но Олег шутя толкнул его в затылок, тот, осклабившись, обернулся, а командир взвода закричал:
— Осинцев! Я те дам!
Олег оглянулся. Подбородько грозил ему пальцем.
— Твёрже шаг! — командовал лейтенант. — Твёрже, ещё твёрже. — И когда убедился, что шаг был хороший, приказал: — Маломура, запевай!
Маломура сделал ещё два-три шага и начал своим мягким голосом:
Над полями перекатнымиИ лесами необъятными,Под разрывами гранатнымиПесня ласточкой летит.
Взвод подхватывал:
Эх, Россия, любимая моя,Земля родная, берёзки-тополя,Как дорога ты для солдата,Родная русская земля.
Солдаты пели складно, звонко, потрясая раскалённый от жары воздух. Подбородько тоже пел. Опять послышался голос запевалы:
Всё, что дедами построеноИ отцовской кровью вспоено,Мы, твои сыны и воины,Поклянёмся отстоять.
За ним дружно подхватили все:
Эх, Россия…
Солдаты увлеклись песней и не сразу заметили стоявшую в стороне легковую машину и возле неё командира полка Горбатовского с многочисленными наградами на груди и генерала из штаба округа. Полк уже бывал в Афганистане. Многие, в том числе Горбатовский, вернулись оттуда с боевыми орденами, а двое — командир взвода молодой лейтенант и командир отделения сержант последнего года службы — получили звание Героя Советского Союза. Лейтенант уехал в Москву в военную академию, а сержант после демобилизации вернулся домой. Портреты героев с золотыми звёздами на груди висели в классной комнате для политзанятий, и Олег часто на них посматривал и думал, что было бы неплохо вернуться к Марине с такой вот наградой.
Подбородько увидел командира полка и генерала и прервал песню.
— Равнение налево! — крикнул он.
Все умолкли, опустили руки по швам и повернули головы налево. Завидев начальство, солдаты расправили плечи, выгнули груди колесом и так стали печатать шаг, содрогаясь телами, что генерал и полковник, вскинув руки к козырькам фуражек, долго отдавали честь.
— Чей взвод? — спросил генерал, обращаясь к полковнику Горбатовскому.
— Лейтенанта Подбородько.
— Хорошо поют. И идут хорошо. Орлы! Полковник промолчал, придерживая руку у козырька.
— Орлы, — проговорил опять генерал. — Смотри как идут! А! С такими орлами, брат, никакой враг не страшен, а!
Полковник молчал.
— Благодарю за службу! — крикнул генерал солдатам.
— Служим Советскому Союзу! — гаркнули оглушительно солдаты в ответ.
— Песню, орлы! Песню! — кричал генерал. Маломура вновь затянул: «Над полями перекатными…»
Когда подошли к столовой, Подбородько дал команду «Вольно!» и все бросились в зал, где уже миски были расставлены на столах. Олег задержался, чтобы стряхнуть с гимнастёрки пыль. Он шёл последним мимо Подбородько и видел, как тот был вне себя от радости. Подбородько взглянул на Осинцева и виновато и вместе с тем сердито, с чувством, идущим от самого сердца, произнёс: «Люблю вас, черти!»
Наскоро пообедав, Осинцев поспешил к командиру взвода. Командир в хорошем настроении. Удобный момент обратиться с просьбой.
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!
— Что у тебя?
— Нужна увольнительная в город.
— Зачем?
— На почту. Позвонить.
— Не пишет? Олег покраснел.
— Так точно. Нет ответа.
— Удивляюсь. Как можно такому солдату не ответить. — Подбородько улыбнулся, помолчал, подумал и прибавил добродушно: — Ладно, я дам увольнительную. Иди, звони своей невесте или подруге, кто она там у тебя.
— Спасибо, товарищ лейтенант.
Олег не знал номера телефона студенческого общежития в Иркутске и просидел на почте битых три часа, пока дали Иркутск, пока навели справки и дозвонились до девушек, которые жили с Мариной в одной комнате. Разговор получился сумбурный, туманный. Какая-то девушка на другом конце провода кричала, что Марины в Иркутске нет, что она в Москве и неизвестно когда вернётся.
«Непонятно, — думал Олег, обуреваемый нехорошими предчувствиями. — В университете идут занятия, а она в Москве. Что ей там делать?»
II
В столице она оказалась случайно. Вытянула жребий кому ехать, чтобы помочь научному руководителю обработать найденный чрезвычайно важный исторический материал — древние писаницы. А задержалась из-за одного студента-практиканта. Вернее сказать, влипла в историю вместе с ним и в результате задержалась.
История эта началась ещё в археологической экспедиции. Студенты-москвичи, три человека, которых Марина в беседе в Олегом назвала свиньями, потому что из-за них попала в шторм и чуть не утонула, наконец, прибыли на практику. Все трое были парни, и всем троим Марина пришлась по вкусу. Один из них, Герман Соловьёв, невзрачный, горбоносый, лишь вздохнул и сразу отошёл в сторону. Другой, Владимир Беляев, невысокий, коренастый, сказал, что эта девушка ему не по зубам и тоже отошёл в сторону. А третий, Тарас Горшенин, стройный брюнет с наглыми выпуклыми, как у хамелеона, глазами, заявил своим друзьям, что он будет не он, если к концу практики не доберётся до её роскошного зада. И начал стремиться к своей цели с удивительным упорством одержимого. Он пустил в ход весь свой богатый опыт столичного ловеласа. Целыми днями не отходил от Марины, ухаживал, сыпал комплименты, рассказывал смешные анекдоты, навязывался в учителя английскому языку (он свободно говорил по-английски), хвастался знакомством с художником Шиловым и прочими московскими знаменитостями, — словом наступал без передышек по всему фронту. Марина слегка заинтересовалась лишь тем, что он знаком с художником Шиловым, а всё остальное ей казалось забавным, и она ждала, когда же он, наконец, выдохнется.
Владимир Беляев узнал от кого-то про Олега и сказал Горшенину. Горшенин удивился:
— Не может быть, чтобы деревенский пентюх охмурил такую красотку, — сказал он. — Как ты думаешь, у них что-нибудь было?
— Вот чего не знаю, Тарасик, того не знаю.
— Если было, то на эти дела её рано или поздно потянет, — рассуждал Тарас — Да и в любом случае я отступать не собираюсь.
— Давай, давай, — подбадривал Володя. — Желаю успеха.
И вот настало время сворачивать полевые работы. Научному руководителю Вячеславу Борисовичу ещё на месяц нужны были два помощника — обрабатывать археологические находки, приводить в порядок документацию и составлять отчёт. Всё это надо было делать в Москве, и Вячеслав Борисович попросил помочь, естественно, московских студентов. Но они знали, что им поручат самую черновую, самую кропотливую и утомительную работу, и все трое отказались под разными предлогами, предпочитая лучше ездить весь сентябрь на колхозную картошку, чем корпеть над писаницами, горшками и черепками, над которыми Вячеслав Борисович к тому же трясся как папаша Гранде над золотыми монетами, называя эти горшки и писаницы самыми выдающимися находками за последние годы. Вячеслав Борисович стал уговаривать москвичей, обещал даже зарплату, но они были из обеспеченных семей и не клюнули на приманку. Вячеслав Борисович рассердился и выгнал их из палатки. Однако ему всё-таки хотелось привлечь к делу людей, побывавших на месте раскопок, и ничего не оставалось, как выйти к костру, вокруг которого сидели остальные студенты-практиканты.
— Иркутяне! — крикнул он. — Кто поедет со мной в Москву?
— Я! — крикнули в ответ все иркутские студенты, высоко подняв руки.
— Нужны только двое.
— Все с радостью поедем!
— Нет, только двое. Тяните жребий.
Жребий выпал Марине и ещё одной девушке, которая училась с Мариной в одной группе и даже жила с ней в одной комнате в общежитии.
— Маринка! — визжала она от восторга. — Как нам повезло!
Горшенин пошёл следом за Вячеславом Борисовичем, когда тот направился к своей палатке.
— Мне хотелось бы с вами поговорить, — сказал Тарас.
Вячеслав Борисович остановился.
— Говорите.
— Пойдёмте в палатку.
— Прошу. — Вячеслав Борисович приоткрыл тент и пропустил вперёд гостя. — Слушаю вас.
— Вы помните мою фамилию? — спросил Тарас мягким вкрадчивым голосом.
— Что за вопрос. Вячеслав Борисович выразил удивление. — Конечно помню. Ваша фамилия Горшенин.
