Эдуард Хруцкий - Поединок. Выпуск 7
— А вы–то отчего веселитесь? — неприязненно спросил Протасенко. У него было отчетливое ощущение, что он — под конвоем.
— Так уж я вам сразу и рассказал! — засмеялся Федоров.
Их перегнал Боярский. Руки за спиной, в руке — газетный фунтик.
— Постойте! — с раздражением крикнул Протасенко. И побежал вслед за Боярским, который без оглядки торопился вперед. Зашагал рядом, что–то объясняя.
«Ах как славно получилось, что я сразу же рассказал о прикрытии! — подумал Федоров. — Ах как славно!»
Они поджидали его на углу Чистопрудного бульвара. Боярский, широко и неискренне улыбнувшись, протянул руку:
— Ну, что ж, господин Федоров, рад познакомиться!
— Я тоже рад, Николай Петрович. Но лучше обращаться друг к другу «товарищ» — долго ли оговориться в неподобающем месте?
Боярский вдруг замкнулся. Потом с усилием и скрытой угрозой спросил:
— Почему вы считаете, что я — Николай Петрович? Нас, кажется, никто никогда не знакомил.
Протасенко — руки в карманы! — быстро глянул вдоль улицы, отыскивая охрану.
«Ах, чертовщина! — досадливо мелькнуло в голове Федорова. — Объясняй! Скорей! — хлестнул он себя. — Сейчас все кончится!»
Вдохновение не оставило его и на сей раз.
— У меня прекрасная память на голоса. Вы говорили со мной по телефону, а перед этим ваш связной, там, в «Европейской», сказал: «Николай Петрович вам позвонит самолично». Впрочем, я вполне допускаю, что вы и не Николай Петрович вовсе.
— Боярский, — буркнул князь и еще раз протянул руку.
— Федоров. Хотя вы, по–моему, вполне допускаете, что я и не Федоров вовсе. Хотите семечек? Мне не нравится, что наш разговор начался так.
— Ну, конечно! — Боярский слабо усмехнулся. — Вы выходите в сопровождении семи вооруженных людей и хотите…
— Шести. С седьмым вы обмишурились. Я хотел произвести на вас впечатление. Кроме того… Но об этом после! Так хотите семечек?
— Я не хочу семечек. Пойдемте. Здесь есть одна квартира…
— Не люблю в духоте. Опять же мои мушкетеры начнут волноваться, ломиться в дверь. Давайте присядем.
Он галантно очистил снег со скамейки, и они сели. Бульвар был пустынен, завален снегом.
— Позвольте, я задам вам несколько вопросов, — сказал Боярский. — В зависимости от ответов мы решим, стоит ли нам разговаривать дальше. Ваша численность, вооружение, средства, цели?
— Численность: шестьдесят активных штыков — мобилизация в течение часа. Около ста тридцати — через два часа. Вооружение: винтовки, шесть пулеметов, револьверы. Средства: я ими вплотную не занимаюсь, но, кажется, оставляют желать лучшего. Цель: борьба за власть. Как вы понимаете, нам пока незачем излишне подробно касаться некоторых вопросов.
— Связь с другими группами?
— Есть. Вопрос о совместных действиях мы пока, правда, не поднимали.
— Когда вы предполагаете производить эти «совместные действия»?
— Все будет зависеть от положения на фронте, от успеха работы в полках Московского гарнизона. Эта работа идет форсированно…
Федоров закурил.
— А какова ваша численность, вооружение, средства, цели?
Боярский словно и не слышал вопроса. Сидел, уставившись взглядом в снег под ногами.
Пауза длилась и длилась. Федоров, однако, не торопил князя, веселыми торжествующими глазами смотрел на сгорбленного врага.
— Это хорошо, Боярский, что вы молчите и не стараетесь наводить тень на плетень. Сколько у вас осталось на сегодня? Два, три, пять человек?.. Да подождите вы, уважаемый! — прикрикнул он вдруг на Протасенко, который вскочил с лавки и, зло ощерясь, сунулся за револьвером. — Да не горячитесь вы, Боярский, я не из чека, я просто видел сводку событий для членов Совнаркома. Можете гордиться: о ликвидации вашей петроградской группы говорится сразу же после известий с фронтов. Вас, Боярский, уже ищут! Вот почему я пошел на рискованное свидание с вами под столь усиленным конвоем!
Боярский, не поднимая головы, спросил:
— Если вы знали обо всем этом, зачем же пошли?
— Нам нужны люди. Тем более такие опытные, как вы. Опять же, судя по разговорам вашего прапорщика Денбновецкого («Дымбицкого», — машинально поправил Боярский), ваша группа имела солидный капитал. Жаль было бы потерять его. Третье: мы не собираемся засиживаться в Москве, а вы знаете Петроград. Вы — тот человек, который может в краткие сроки восстановить порушенное. Согласитесь, что у меня было достаточно много резонов пренебречь осторожностью и выйти на встречу.
— Кто вы? — спросил Боярский и с откровенной неприязнью взглянул в глаза Федорову: — Кто вы?
Федоров удивленно вскинулся. Затем повторил вопрос — с искренней задумчивостью человека, который этим вопросом раньше не задавался.
— Кто я?.. Человек. Который никогда в своей борьбе… — Федоров с усилием подбирал слова, — не руководствовался соображениями личной выгоды… властолюбием… Это я о себе, пожалуй, знаю точно. Если я достиг сейчас достаточной высоты, то в этом моей заботы не было. Кто я? — он развел руками. — Пока я — человек счастливый. У меня есть враги. У меня есть друзья, вместе с которыми, с оружием в руках, мы, верю, победим врагов России. У меня, стало быть, есть и вера…..
Боярский смотрел на него, не скрывая взгляда. Смотрел устало, с равнодушной недоверчивостью.
«Ты мне не доверяешь, — подумал Федоров, — не вполне доверяешь, но у тебя, у голубчика, выхода–то нет!»
— Хорошо, — с усилием проговорил Боярский. — Мы соглашаемся передать в ваше распоряжение оставшиеся средства. Вы со своей стороны гарантируете нам: членство в штабе — это раз; самостоятельность петроградцев после реставрации нашей группы — это два; хорошие документы, явки в Москве, ваши знаменитые бланки Совнаркома, оружие — это три.
Федоров вдруг засмеялся:
— Веселенькая жизнь была бы у москвичей, если бы мы успели войти с вами в альянс там, в Питере! Вы, Николай Петрович, крутехонький, оказывается, человек! — И тут же сменил тон: — Относительно чл–енства в штабе — вопрос, который не могу решить своей властью. Все остальное — приемлемо. Я от имени штаба приглашаю вас завтра на заседание для окончательной выработки нашего согласия. В пять часов. На этой вот скамейке. Пароль ваш: «Сколько времени?» Вам ответят. Советую продумать кратенький перечень действительных дел, с которых вы можете начать в Питере.
Он поднялся, весело и молодо подрожал от озноба:
— Вам не кажется, что деловые переговоры только выигрывают, если их проводить на морозе. Тридцать шесть минут, гляньте, — а мы договорились уже обо всем! До завтра!
Тотчас же невдалеке, за решеткой сквера, возник старик со свертком в руках — будто из–под земли вырос — и побрел вслед за Федоровым. За спиной сидящих, в том же направлении прогрохотала тележка с дровами.
Какой–то нагловатого вида мастеровой прошел мимо петроградцев, насвистывая «Соловей, соловей, пташечка».
— Не нравится мне этот Федоров! — с досадой сказал Боярский. — Чудится в нем что–то очень и очень чужое!
Протасенко кратко и зло хохотнул:
— Это в вас говорит князь, волей судеб упавший в грязь!
21. ВЯЧЕСЛАВ ДОНАТОВИЧ ШМЕЛЬКОВ
«Никогда не видел его таким пустым, нет, опустелым, скучным, — подумал Шмаков. — Что–то неладное творится с Вячеславом Донатовичем. Может, устал? Может, голодуха подкосила? Может, захворал? Никогда не видел его таким!..»
А Шмельков действительно за последние дни изменился. Вдруг стал горбиться, пришаркивать даже ногами. Жалкая, вполне стариковская растерянность засквозила вдруг чуть ли не в каждом жесте, чуть ли не в каждом слове его. Посреди разговора, заметили, стал «пропадать»: устремляется взглядом в стенку, в окно, а во взгляде этом — тягучая, как мычание, немая тоска.
…Он говорил себе: разумеется, нет никаких сомнений, что Лиза ни малейшего касательства к драгоценностям не имеет. Во всем повинен Илья, ее муж. Он когда–то вращался в тех же кругах, что и Боярский.
Боярский или его люди знали, конечно, кого–то из родных Лизы. Кто мог помешать им воспользоваться этим адресом? «Вы меня не помните? Как Илья Петрович поживает? Как Сережа? Вы, кстати, не смогли бы приютить на время мои вещи? А то приехал, знаете ли, а квартира заселена какими–то прачками… Как только устроюсь, сразу же заберу».
(Что говорить, Боярский избрал методу хранения оригинальную, простую и надежную: какой воспитанный человек позволит себе сунуться в чужие вещи?..)
Лиза конечно же ни при чем. Она ни о чем не догадывается, как не догадывались те пятнадцать (из восемнадцати), среди которых Боярский распределял на хранение награбленное. Но разве незнание не спасет ее от допросов в чека? Может быть, даже от ареста? О господи…
…И он представлял себе Лизу — среди марафетчиц, тоскливо думал: «Я, я буду тому виной!..»
