Дик Френсис - Миллионы Стрэттон-парка
– Вот именно.
В отдалении наконец-то и, как нам показалось, после того, как прошла целая вечность, послышался звук сирен. Сначала донесся звук одной сирены, потом завыл целый оркестр.
Тоби хотел двинуться опять, но я велел ему не шевелиться, и через некоторое время.мы услышали голоса – и со стороны скаковой дорожки, извне, и снизу. Меня звали по имени.
– Скажи им, что мы здесь, – попросил я Тоби, и он изо всех сил крикнул:
– Мы здесь. Мы здесь, наверху.
После короткой паузы кто-то выкрикнул:
– Где?
– Скажи им, рядом с ложей распорядителей.
Тоби прокричал эту информацию и получил в ответ еще один вопрос:
– Отец с тобой?
– Да.
– Он может говорить?
– Да. – Тоби посмотрел на меня и уже по собственной инициативе сообщил: – Он не может шевелиться. На него упала крыша.
– Оставайся там.
– О'кей? – сказал я Тоби. – Я же говорил, что к нам придут.
Мы слушали стуки и лязганье металла, деловитые переговоры, но все это происходило где-то далеко и за пределами здания. Тоби всего трясло, не от холода, потому что нас все еще согревало солнце, а от все сильнее сказывавшегося шока.
– Уже скоро, – сказал я.
– А что они делают?
– Скорее всего строят какие-нибудь леса.
К нам добрались со стороны скаковой дорожки, где, как выяснилось, армированный бетон платформ для зрителей опирался на стальные балки и выдержал встряску почти без ущерба. Со стороны разбитых окон комнаты стюардов неожиданно появился пожарный в большой крепкой каске и ярко-желтой куртке.
– Есть кто живой? – весело окликнул он нас.
– Да, – радостно вскочил Тоби, но я резко оборвал его, велев сидеть смирно.
– Но, папа…
– Сиди смирно.
– Оставайся на месте, юноша. Не успеешь оглянуться, мы тебя вытащим, – сказал ему пожарный, исчезнув так же быстро, как появился. Он вернулся с помощником и притащил мостик, по которому Тоби без труда перебрался к окну, и действительно, не успели мы оглянуться, как пожарный подхватил мальчика и вытащил его через окно, подальше от опасности. Как только Тоби не стало рядом, я почувствовал необыкновенную слабость. От облегчения меня проняла дрожь. Казалось, куда-то испарились все мои силы.
Через несколько секунд в окно влез помощник первого пожарного, прошел по мостку ко мне и остановился на самом его конце, в нескольких футах от меня.
– Ли Моррис? – спросил он.
«Доктор Ливингстон», – решил я.
– Да, – подтвердил я.
– Потерпите, еще недолго.
Так оно и было, до нас добрались спасатели со специальным снаряжением, домкратами, рычагами, канатами, режущим инструментом и мини-краном, и свое дело они знали, но место, где я лежал, оказалось в очень неустойчивом состоянии, и в какой-то момент обрушилась еще одна часть комнаты прессы, пробившая потолок и пронесшаяся в нескольких миллиметрах от моих ног, скользнула по полу, на котором я лежал, и унеслась в пятиэтажную дыру, в которой прежде была лестница. Слышно было, как она ударялась об искореженные стены, пока не грохнулась о землю и с глухим стуком рассыпалась на куски.
Пожарные старались вовсю, устанавливали домкраты где только можно, от пола до потолка.
Работали трое, они перемещались с величайшей осторожностью, избегая делать лишние движения, продумывая каждый свой шаг. Один из них, как медленно дошло до меня, по-видимому, снимал видеокамерой, подумать только! Стрекотание приближалось и удалялось. Я повернул голову и увидел направленные мне прямо в лицо линзы, мне это показалось очень неприятным, но я ничего не мог с этим поделать. Пришел еще один человек, и тоже в желтом, тоже с канатом, привязанным к поясу, и тоже с камерой. Не слишком ли много, подумалось мне. Он попросил первых трех доложить о ходе работ, и на его желтой груди я прочитал «полиция», выведенное жирными черными буквами.
Здание заскрипело.
Спасатели замерли на своих местах и стали ждать. Скрип не повторился, и они снова зашевелились, делая удивительно размеренные движения, ругаясь, работая увлеченно и смело, прозаично рискуя собой.
Я блаженно лежал на животе и думал, что, если и приходит конец моей жизни, я могу сказать, что прожил ее неплохо. Но, по всей видимости, пожарные не намеревались допустить, чтобы наступил мой конец. Они принесли с собой специальные ремни, которые протянули под моей грудью, закрепив их на руках и на плечах с таким расчетом, чтобы я не соскользнул в зияющую брешь а потом миллиметр за миллиметром отвалили здоровенные глыбы кирпича и штукатурки, немного освободив меня от мешавших двигаться обломков, затем отодвинули расколовшиеся балки. Наконец, потянув за ремни, им удалось протащить меня фута на два по накренившемуся полу к порогу комнаты стюардов. По их словам, пол там был надежнее.
От меня им было очень мало толку, помочь им я ничем не мог. Я так долго пролежал зажатым со всех сторон, что мускулы почти не слушались. Ноги закололо так, будто с них сняли жгут, но это была ерунда. Хуже были порезы от вонзившихся в тело щепок.
В оконном проеме показался человек в зеленом флюоресцирующем костюме, он вступил на спасательный мостик и, показывая рукой на черные буквы на куртке, сказал, что он врач.
Доктор Ливингстон? Нет, доктор Джонс. А, хорошо.
Он склонился к моей голове, которую я попытался приподнять.
– Можете сжать мне руку? – спросил он.
Я пожал ему руку и поспешил любезно сообщить, что я не очень пострадал.
– Прекрасно.
Он ушел.
Только много позже, просматривая одну из видеозаписей, я понял, что он не очень мне поверил, так как за исключением воротничка и коротких рукавов рубашка на мне была багровая от запекшейся крови и вся в клочьях, как и кожа под ней. Во всяком случае, когда он вернулся, то явно не рассчитывал, что я уйду с ним на своих ногах, и притащил с собой нечто такое, что напоминало мне санки, только не плоские, как обыкновенные носилки, с которых легко скатиться, а с поднятыми бортиками, чтобы легче было тащить.
Так или иначе, с грехом пополам я заполз лицом вниз на носилки, при этом один пожарный отжимал последнее бревно с моих ног, двое пожарных тянули меня за ремни, а я сам подталкивал себя, опираясь на ладони. Когда мой центр тяжести более или менее переместился на спасательный мостик и верхняя часть тела получила надежную опору, зловещее поскрипывание возобновилось, но на этот раз гораздо серьезнее, все сооружение задрожало.
Стоявший у меня в ногах пожарный выдохнул: «Боже!» – и вспрыгнул на мостик, стремительно протиснувшись мимо меня. Словно заранее подготовившись, он вместе с другими, позабыв об осмотрительных движениях, ухватился за бортик моих носилок-салазок и резко выдернул меня, как тяжелую висюльку, по направлению к окну.
Все здание содрогнулось, стены забило мелкой дрожью. Остатки комнаты прессы – намного больше ее половины – запрокинулись, вздыбившись высоко над крышей, и сорвались вниз, сминая на своем пути сохранившиеся части потолка как раз над тем местом, где я только что лежал, под их тяжестью вся зависавшая над колодцем лестничная площадка вывернулась со своего места в стенах и с ревом и диким скрежетом нырнула в пропасть. В воздухе замелькали песок, пыль, целые кирпичи, куски штукатурки, осколки стекла. Как будто в трансе, я оглянулся через плечо и увидел, как тайное убежище Тоби, ящик для зонтов, перевернулся вверх основанием и в мгновение ока исчез из виду.
Полкомнаты распорядителей опустился, и теперь спасательный мостик торчал из окна, опираясь только на подоконник. Мои ноги ниже колен болтались над пустотой.
Невероятно, но факт, полицейский, находившийся теперь по другую сторону окна, продолжал снимать.
Я вцепился в боковины носилок, инстинктивно сжимая их от обыкновенного животного страха перед падением. Пожарные закрепили ремни у меня на плечах, подняли носилки и одним рывком очутились на солнце, где нас ждало спасение; мы представляли собой горстку людей, невероятно грязных, оглушенных, надрывно кашлявших от пыли, но живых.
Но и теперь все было далеко не просто. Бетонные платформы для зрителей были только на четырех этажах, на целый этаж не доставая до комнаты стюардов, и для того, чтобы поднять снаряжение на последние девять-десять футов, потребовалось хитроумно свинтить множество стоек и распорок. Внизу, у ограждения вдоль скаковых дорожек, где в дни бегов толпа приветствует победителей, асфальт и газоны были уставлены автомобилями – пожарными, полицейскими машинами, каретами «скорой помощи» и, что было хуже всего, автобусами телевидения.
Я сказал, что было бы много проще, если бы я просто встал и сам сошел вниз, но на меня никто не обращал внимания. Откуда-то вынырнул врач и заговорил о внутренних повреждениях, о том, что не позволит мне сделать самому же себе хуже, и получилось, что я, помимо своей воли, оказался забинтованным в двух или трех местах, накрыт одеялом, привязан к носилкам широкими лямками, после чего меня медленно, как драгоценную ношу, ступенька за ступенькой опустили на землю, а потом оттащили туда, где ждали спасательные машины.
