Андрей Анисимов - Сыскное бюро Ерожина
Кудрявый дождался, пока «волга» скроется из глаз, словно мячик, покатился назад к своему джипу и, обежав его вприпрыжку, принялся названивать по мобильному.
– Марысь, Тихий клюнул. Готов выложить лимон. – Закричал он в трубку. И Ерожин, наконец удостоверился, кому принадлежал капризный баритон. Когда и «джип» укатил, сыщик зашагал к дому, постоял возле него, огляделся и достал связку ключей… Песчаная дорожка вела к высокому крыльцу. Петр Григорьевич поднялся по ступеням, отпер входную дверь и очутился в просторном холле. Электричества он зажигать не стал. На маленьком, заваленном яблоками столике пылился остаток свечи в глиняном подсвечнике. Подполковник зажег свечу, взял подсвечник в руки и медленно побрел по даче. С дерева через окно, он гостиную как будто изучил. Но внутри все выглядело иначе. Кроме необъятной гостиной, Ерожин насчитал еще семь комнат внизу и четыре наверху. Неуловимое сходство дачи с городской квартирой, ощущалось сразу. Тот же аскетизм, массивная старомодная мебель, тьма книг в кабинете, фотография погибшей жены в круглых очках, с надписью «Нора» в правом углу и огромная кровать в спальне. Ерожин присел на кровать и принюхался. Ему показалось, что он почуял очень слабый запах тех же духов, что они с Наташей унюхали в спальне городской квартиры академика. Ночную рубашку синего шелка с явным запахом этих духов он тогда конфисковал. Сыщик попытался представить себе женщину, пользующуюся таким парфюмом, и не смог. Собственное предположение, что рубашка найденная им под подушкой в городской спальне и изысканные духи принадлежат бывшему работнику общественного туалета, теперь показалось сыщику сомнительным. Тогда в городе он еще не знал, чем занималась вдова до замужества.
Домой Петр Григорьевич ехал медленно. По дороге он пытался осмыслить полученную информацию. Если наследство, включая дачу и квартиру, досталось вдове, значит продажу дома в Барвихе затеяла она. Тогда какой Марысе звонил кудрявый толстячок? По тону, он докладывал хозяйке о клюнувшем покупателе. Но хозяйку дачи зовут Марина Васильевна. Может быть «Марыся» это ее уменьшительное имя? Нелегко представить себе, что бабу под шестьдесят, молодой человек величал Марысей. Возможно, Марыся хозяйка фирмы, в которой кудрявый толстячок служит. Такое вполне правдоподобно. Вдова поручила продажу дачи фирме. Начальницу фирмы зовут Марыся, а толстячок ее служащий. Если это и так, почему вдова спешит с продажей? На этот вопрос тоже находился резонный бытовой ответ – хочет деньги, вот и продает. И сыщик должен был признать, что его героическое лазанье по веткам, с явным ущербом для брюк и куртки, выглядело, по меньшей мере, глупо. Ничего злонамеренного на даче не происходило. Люди просто осмотрели дом на предмет его покупки, а он, как филин висел на елке. Чтобы делать выводы, надо куда больше знать о вдове и ее знакомых. Единственно, что прибавилось в его следственной копилке, так это цена дачи. Теперь он знал, что вдова академика может стать почти миллионершей. Но не смотря на всю видимую бесполезность своего поведения, у Петра Григорьевича возникло чувство, будто он дотронулся своими руками до ниточки, которая тянется к убийце Кирилла. Странным показалось подполковнику поведение главного покупателя. Человек готовый выложить за дачу пол миллиона долларов, помещение смотреть не пожелал, а все время «смотрин» просидел в кресле гостиной.
«Что-то во всем этом есть. Только у меня слишком мало информации» – Подумал сыщик, и решил, что еще раз наведается в Барвиху днем.
К своему дому на Фрунзенской набережной, Петр Григорьевич подрулил во втором часу ночи. Тихо, чтобы не разбудить жену, он сам открыл ключом дверь и, на цыпочках, вошел в переднюю. На полу белел листок бумаги. Ерожин нагнулся, поднял его и зажег свет в прихожей.
«Милый, мне кажется, что мое общество тебе приелось. Я уехала к папе Алеше в Самару и поживу там некоторое время. Отдохни от моей персоны, и подумай, нужна ли тебе жена». Дальше стояла подпись «Твоя Надя».
Обескураженный супруг прочитал послание и не снимая куртки, плюхнулся на стул. Он еще раз проглядел записку и машинально перевернул листок. На обратной стороне так же имелся текст. Но он был мелким, и Петру Григорьевичу понадобились очки. Он надел их и прочел всего одну строчку. «Доктор физических наук Семен Яковлевич Вишневский ближайший друг покойного академика Понтелеева, на похоронах стоял рядом с вдовой.» Дальше шел номер телефона и адрес Вишневского. Задание, полученное утром от мужа, Надя перед отъездом выполнила.
* * *В Вильнюсе Фридрих Эдуардович Мюллер бывал не однократно, но в свободной Литве оказался впервые. Самолет старик перенес на редкость легко. Последние годы врачи ему летать не советовали, и профессор путешествовал железной дорогой. Поэтому усаживаясь в кресло самолета, он немного волновался. Но соседство Норы, которая сразу положила свою головку ему на плечо, Фридриха Эдуардовича от тревожных мыслей отвлекло.
– Я немного устала и если ты не возражаешь, подремлю. – Сказала Нора и прикрыла свои синие, бархатные глаза. Мюллер улыбнулся и затих. Все время полета, чтобы не разбудить свою очаровательную приятельницу, он боялся пошевелиться. Чемоданчик профессора с вечерним костюмом, неизменным стеганым халатом, несколькими рубашками и сменой белья, таможня открывать не стала. Нора, вообще, путешествовала только с дамской сумочкой. Им проштамповали паспорта и, пожелав приятного отдыха, выпустили за пограничный барьер. В зале аэропорта, к Норе сразу подошел высокий молодой человек, и широко улыбаясь, поздоровался.
– Знакомься, милый, Это Гундас, мой литовский приятель. Он любезно согласился помочь нам устроиться.
Гундас выхватил из рук профессора чемоданчик и, продолжая улыбаться, быстро пошел к дверям. Нора взяла профессора под руку, и они зашагали следом. Выйдя из дверей аэропорта, Нора остановилась:
– Давай здесь немного подождем. – Предложила она профессору. Через минуту к ним подкатил сверкающий лаком белый автомобиль. За рулем сидел литовский приятель Норы. Он вышел и галантно распахнул перед москвичами заднюю дверцу. Через пятнадцать минут они уже ехали по улицам литовской столицы. Фридрих Эдуардович с трудом узнавал Вильнюс. Новые торговые здание, обилие рекламы, все было другое.
– Господи, это же Пламенеющая Анна. – Обрадовался Мюллер, приметив, наконец, знакомый готический храм. Гундас подвез их к трехэтажному особнячку в старом городе. Ни рекламы, ни светящихся вывесок на фасаде профессор не увидел. Лишь сбоку от массивной двери с зеркальными стеклами имелась маленькая бронзовая табличка «Отель Валенсия». Как только их автомобиль притормозил, зеркальные двери раскрылись, и к ним вышел швейцар. Швейцар был одет в зеленый шитый золотом сюртук и высокую кепку с золотым вензелем. Лицо его оставалось каменным. Суровый страж подъезда забрал багаж из машины и внес его в холл. Профессор вошел за ним, и огляделся. Стойка администратора, мебель и даже дверцы лифта, все было здесь старомодно и шикарно.
– Тебе нравится? – Спросила Нора и на секунду прильнула к Фридриху Эдуардовичу.
– Здесь чудно. – Улыбнулся профессор. Их номера располагались, на втором этаже рядом. Нора показала профессору его покои:
– Если не возражаешь, давай немного почистим перышки и через часик пойдем поужинаем. В этом отеле очень вкусно кормят и есть программа. – Прощебетала она и упорхнула. Мюллер остался один. Он немного постоял, оглядывая новое жилище. Номер, как и холл, отличался старомодным шиком и состоял из прихожей со шкафами для одежды и обуви, и двух комнат, гостиной и спальни. В гостиной имелся письменный стол с телефоном и факсом, два кожаных кресла и такой же диванчик. В углу, рядом с баром и холодильником, Мюллер заметил телевизор с огромным экраном. Телевизор обладал гнездом для видиофильмов, а экран его был повернут так, что изображение можно было видеть и из спальни. Пожилой путешественник открыл чемоданчик, повесил в шкаф свой выходной темный костюм и, с удовольствием разделся. Ванная сияла чистотой и обилием полотенец. На мраморном столике красовались всевозможные бутылочки с шампунями, кремами и разными пенными добавками. Профессор принимать ванную воздержался, а ограничился душем и тщательно побрился. Он уже сегодня брился, но это было утром и в Москве, а сейчас вечер и он в Вильнюсе. Предвкушая ужин с синеглазой красавицей, старик желал выглядеть достойно. Покончив с туалетом, Мюллер облачился в халат, и прилег на огромную кровать, поверх покрывала. Нора обещала зайти через час. До ее прихода еще оставалось время, и профессор решил с дороги немного отдохнуть. Как ни легко он перенес перелет, такой ритм жизни для человека в восемьдесят лет, нельзя назвать обычным. Мюллер сумел пятнадцать минут подремать. Он даже видел сон, но не мог его припомнить.
