Анна Яковлева - Научите меня стрелять
– Спи, утро вечера мудренее, – посоветовала я Эле.
Телефон зазвонил в восемь утра. На связи был Пашка, и начал он с претензий:
– Ну и где тебя черти носят, ясное море?
– Паш, здесь Михаила ранили, мы его в госпиталь вчера устроили, его прооперировали, рана нетяжелая, но надо навестить, – скороговоркой выдала я.
– Чего?
Пашка замолчал. Потом вздохнул и поделился выводами:
– Ты кого угодно до могилы доведешь, а в компании своей безмозглой подруги вы подорвете генофонд нации.
– Это вы с Белым генофонд? – фыркнула я.
– А то кто же еще, этот ваш Гошка, что ли?
– Гошки больше нет.
Тишина в трубке стала пугающей. Пашка пришел в себя не сразу.
– Видимо, – наконец сказал он, – за тобой придется приехать. Возьму отпуск за свой счет, иначе вы еще кого-нибудь угробите, пока до дома доберетесь.
– Паш, – стала я убеждать любимого, – зачем тебе отпуск тратить на такие глупости, мы с Элей сейчас навестим Михаила, и сразу в Краснодар, а оттуда домой.
– Хорошо, – подумав, согласился Пашка, – через два часа отзвонишься.
– Уф, – произнесла я, когда Егоров отключился. – Хорошо, что он не знает про Шалву Гургеновича.
Потом мы с Элей чистили одежду и приводили себя в порядок, насколько это возможно в дорожных условиях. Я критически осмотрела в зеркале свою разбитую губу и осунувшееся лицо. На мой взгляд, это никакой маскировке не подлежало. Од нако Шалва, увидев меня, покачал головой.
– Ты самый красивый девушка, – заверил он меня.
У Белого в палате находился следователь, пришлось ждать, пока Михаил освободится.
Наш богатырь выглядел так, будто его окунули в отбеливатель: румянец куда-то подевался, вместо него появились круги под глазами. Элеонора сразу определила:
– Мише нужны уход и усиленное питание.
Белый подарил Элеоноре благодарный взгляд и сообщил две новости:
– Банда, которая сидела на хвосте у Гошки, – это серьезные ребята. В последнее время установлено, что они связаны с ближневосточной террористической группировкой, получают оттуда деньги и оружие. В ее составе есть ингуши, дагестанцы, русские, а те двое, которых мы подстрелили, – турки из Батуми.
Белый помолчал, проверяя эффект, который произвели его слова. Эффект был потрясающим, мы пришибленно молчали. Миша продолжил:
– Никифорова надо забрать и предать земле. Кто этим займется? – строго посмотрел на нас капитан.
– Да, – закивали мы с Элеонорой, и Шалва нам поддакнул, – конечно, мы должны проводить Георгия в последний путь.
– Елки, мне Егоров точно мозг разрушит, – расстроилась я, вспомнив, что обещала Пашке позвонить и сообщить, что выезжаю.
– Дай, – Михаил потянулся здоровой рукой к телефону, – я ему сам все объясню.
Я спохватилась, но было поздно, Михаил уже объяснял:
– Паш, Шалва и девчонки займутся организацией похорон, а мне еще дня три проваляться придется. Кто? Шалва? А, это наш друг из Грузии, – сообщил Егорову Белый.
Я вышла из палаты, бормоча под нос: «Не госпиталь, а дурдом».
Шалва догнал меня уже на крыльце.
– Ты его любишь? – преградив мне дорогу, спросил он.
Мне очень не хотелось расстраивать винодела, но я созналась:
– Да, люблю.
– Он лучше меня? – удивился Шалва.
– Не лучше и не хуже, просто другой.
– Сколько ему лет?
Я промолчала, не желая отвечать на больной вопрос. Шалва не отставал:
– Я знаю, как с таким женщин обходиться. А он? Он знает?
– Если не знает, научится.
– Научится? Этому нельзя научиться. Я взрослый человек, знаю, что говорю.
Шалва держал меня за руку, и мы шли с ним по тропинке больничного скверика. Эля догнала нас и потребовала отвезти ее на рынок за фруктами для раненого. Я была спокойна за Михаила – он попал в надежные руки.
Однако в Новороссийск за телом покойного прибыла вдова, Ольга Анатольевна Никифорова, в сопровождении Прясникова, мы сочли за лучшее не встречаться с майором, забрали Белого и покинули Новороссийск.
Теперь мы поменялись в машине местами: я была за рулем, рядом со мной Шалва, а Миша с Элей на заднем сиденье.
На Шалве лежало продовольственное обеспечение нашей поездки, и запасы, которые он сделал, еле поместились в багажнике. Винодел был печален, они с Мишкой в дороге пили вино, Элеонора поддерживала мужскую компанию, а я им слегка завидовала.
– Миш, – позвала я раненого бойца, – а как Никифоров в террористы попал?
– Это секретная информация.
– Ты хочешь сказать, что покойный был не только альфонсом и брачным аферистом, но еще и стукачом?
– Да черт его знает. Если это и так, то контора не откроет свои секреты. Нас сейчас должен беспокоить Прясников. Никифорова нет, спрос за удобрение с вас.
Мы с Элеонорой подпрыгнули:
– Еще чего! Почему с нас?
– Вы отгружали бочки Прясникову?
– Мы.
– Вы получили деньги за это?
– Мы.
– Девочки, так что вас удивляет? Получается, что вы правопреемники всех дел покойного. Даже не понятно, почему Прясников искал в порту Никифорова, а не вас.
– Откуда нам было знать, что в бочках? И потом, у нас же есть компромат на Прясникова.
– Да какой это компромат, – отмахнулся Михаил. – Понимаешь, любым действиям можно найти объяснение. Это же контора! Скажет, что это была часть какого-нибудь плана, разработки, внедрения или чего-нибудь еще. И мы останемся в дураках, а я вообще рискую погонами. Чтобы уличить Прясникова, нужно вести наблюдение изо дня в день, а не так, как я, – один вечер. Ведь ничего же не понятно из этой записи. Зачем, почему он был ночью на складе? Ну расплачивался с рабочими, так что в этом запрещенного? Маловато фактов.
Неожиданно Шалва Гургенович повернулся ко мне с предложением:
– Кето, я хочу забрать тебя с собой в Грузию. Там женщин не ищет ФСБ.
– Точно, там их ищет Интерпол, – со знанием дела вставил Михаил.
Я так резко затормозила, что Белый застонал.
– Спокойно, тебя насильно никто не увезет, – утешил он меня.
Как показало время, Мишка ошибся в прогнозах. Если бы я тогда знала, что мне предстоит, я бы поменяла место жительства, внешность, фамилию – словом, сделала бы все, что советовала сделать Гоше.
Шалва не унимался:
– Поедешь со мной?
В связи с политической ситуацией причину для отказа даже искать не надо было.
– Наши страны расторгли дипломатические отношения, так что я к тебе ни ногой.
– Любовь побеждает все! – Нашего друга явно тянуло на лирику.
– Шалва, тебе же Элеонора сначала понравилась, – напомнила я ему.
– Это потому что я тебе не знал.
– Тебя что, дома никто не ждет?
– Нет, я вдовец.
– Если Егоров к себе не пустит, так и быть, приеду к тебе.
Шалва, пользуясь тем, что руки у меня были заняты, уколол меня усами в щеку. Белый прикрикнул:
– Кончай наглеть, генацвали.
Шалва Гургенович обиженно взмахнул рукой:
– Я тебе не пацан, что так разговариваешь? Я к тебе с уважением, а ты как?
– Я тебе уже объяснял, что эта девушка занята, ее любит мой друг.
– Где твой друг? Он рядом должен быть, если любит этот женщин.
Мужчины устроили перепалку, и я опять удивилась, какие они странные все-таки существа.
Элеонора, поджав губы, смотрела в сторону. Мне было понятно, о чем она думает: если Белый так отбивает меня у Шалвы, то еще неизвестно, для кого он старается, может, для себя.
Краснодар встретил нас туманом.
После операции Белый был беспомощным, поэтому Элеонора осталась при нем сиделкой. Я высадила их у подъезда Мишиного дома, отдала Элеоноре оба кейса, а мы с Шалвой Гургеновичем поехали в гостиницу.
Шалва пригласил меня на ужин, после ужина мы погуляли по набережной и забрели еще в какое-то кафе. Шалва заказал шампанское, шоколад и фрукты, его потянуло на воспоминания, и он с любовью заговорил о виноградной лозе. Рассказ его был пересыпан метафорами и поэтическими преувеличениями, а лоза наделялась всеми признакам живого существа.
Потом мы опять бродили по ночному городу, и Шалва Гургенович рассказывал, как они с мальчишками в монастырских развалинах нашли сосуд с вином. Монастырь был древним, вино успело превратиться в желе. Разбив сосуд, юные исследователи разрезали желе на куски, наелись и ушли в астрал. Родители весь день искали своих чад, нашли и разобрали по домам.
Шалва, смахивающий на грустного слона, немного помолчал:
– Кето, я не отпущу тебя к другому. Ты – мой женщина.
– Генацвали, я плохая женщина, – успокоила я его, – не люблю домашнюю работу, палисадник за лето один раз прополола, не люблю большие семьи, потому что родственники суют свои носы, куда их не просят.
– У меня дом на берегу реки, мы станем жить отдельно, никто тебе мешать не будет. В гости будем ходить, когда ты захочешь, а к себе приглашать совсем редко, – Шалва стал загибать пальцы, – только на день рождения, Новый год, Восьмое марта, Пасху, Первое мая, Девятое мая, Седьмое ноября, День независимости и Рождество.
