Донна Леон - Мера отчаяния

— Что-то тут не так, — пробормотал он.

— Это еще слабо сказано, — согласился Вьянелло.

Хотя Паола и рассказала полиции, почему разбила окно, но она никогда не разговаривала с репортерами, разве что коротко и неохотно, так что вся их информация о мотивах ее поведения исходила из каких-то иных источников, вполне возможно, что от лейтенанта Скарпы. В статьях, которые читал Брунетти, в основном строились предположения, что она действовала под влиянием феминистических настроений, хотя само слово ни разу не фигурировало. Туры, организуемые агентством, в прессе упоминались, но менеджер с жаром отрицал их сексуальную подоплеку, более того, он уверял, что большинство мужчин, купивших билеты до Бангкока в его агентстве, брали с собой жен. Брунетти вспомнил, что «Газеттино» опубликовала длинное интервью с менеджером, где он разглагольствовал о том шоке и отвращении, какие вызвала у него история о секс-туризме, старательно и неоднократно подчеркивая, что подобная деятельность в Италии незаконна, а следовательно, немыслимо, чтоб хоть одно законопослушное агентство принимало участие в организации вышеупомянутых поездок.

Так что общественное мнение и власти были настроены против Паолы, феминистки-истерички, и в пользу законопослушного менеджера, а также убитого Dottore Митри. Кто бы ни был таинственный убийца, считавший последнего «любителем детской порнографии», он чудовищно заблуждался.

— Думаю, настало время кое с кем поговорить, — задумчиво произнес Брунетти, вставая из-за стола. — Начать надо с менеджера агентства. Мне бы хотелось послушать, что он скажет насчет этих верных жен, якобы жаждущих съездить с мужьями в Бангкок.

Брунетти взглянул на часы: почти два.

— Синьорина Элеттра еще на работе? — спросил он у Вьянелло.

— Да, комиссар. Она была на месте, когда я поднимался.

— Хорошо. Мне бы хотелось с ней побеседовать, а потом мы с вами пойдем чего-нибудь перекусим.

Вьянелло озадаченно кивнул и последовал за своим шефом вниз по лестнице, в кабинет синьорины Элеттры. Он остался на пороге и наблюдал, как Брунетти нагнулся к ней и что-то прошептал. Синьорина Элеттра в ответ рассмеялась, кивнула и занялась своим компьютером, а Брунетти вернулся к Вьянелло, и они отправились в бар у Понте-деи-Гречи, выпили вина с бутербродами, поболтали о том о сем. Казалось, Брунетти не торопится уходить, так что они заказали все по второму разу.

Прошло еще полчаса, и в бар вошла синьорина Элеттра. Бармен расплылся в улыбке, а двое посетителей за стойкой предложили угостить ее кофе. Хотя квестура находилось всего в квартале от бара, на ней был черный стеганый шелковый плащ до самых щиколоток. Она покачала головой, вежливо отказываясь от кофе, и подошла к полицейским. Вынув из кармана несколько листков бумаги, она протянула их комиссару.

— Детский лепет, — произнесла она и покачала головой с деланым негодованием. — Это было слишком легко.

— Ну конечно, — улыбнулся ей Брунетти и заплатил за ланч.

13

Брунетти и Вьянелло явились к дверям туристического агентства в половине четвертого, как раз когда оно открывалось после обеденного перерыва, и попросили проводить их к синьору Доранди. Брунетти оглянулся на площадь и заметил: стекло такое чистое, что кажется, будто его нет. Блондинка за конторкой попросила их представиться и нажала кнопку на телефоне. Через мгновение дверь слева от ее стола отворилась, и на пороге показался синьор Доранди.

Он был немного ниже ростом, чем Брунетти, по виду — немногим старше тридцати, с окладистой бородой, не по возрасту рано начинающей седеть. Увидев Вьянелло в форме, он вышел вперед, протягивая руку и улыбаясь во весь рот.

— А, полиция! Я рад, что вы пришли.

Брунетти поздоровался, но имен называть не стал, предоставив форме Вьянелло говорить самой за себя. Он спросил, можно ли для разговора пройти в кабинет синьора Доранди. Бородатый мужчина повернулся, открыл перед ними дверь и поинтересовался, не угодно ли им кофе. Оба отказались.

На стенах кабинета в изобилии висели плакаты с изображением пляжей, храмов и дворцов — верное доказательство того, что хиреющая экономика и несмолкающие разговоры о финансовом кризисе не являются достаточной причиной, чтобы удержать итальянцев дома. Доранди устроился за своим столом, отодвинул в сторону какие-то бумаги и повернулся к Брунетти. Комиссар перекинул пальто через спинку одного из стульев, стоявших напротив Доранди, и сел. Вьянелло опустился на соседний стул.

На Доранди был солидный костюм, но казалось, что с его нарядом что-то не так. Брунетти, смущенный этим обстоятельством, все пытался понять, что именно: то ли слишком велик, то ли слишком мал, но никак не мог угадать. Двубортный пиджак, сшитый из какого-то толстого синего материала, похожего на шерсть, — а может, это синтетика? — сидел без единой морщинки. При взгляде на лицо Доранди создавалось то же самое впечатление: будто что-то с ним не так, но комиссару не удавалось сообразить что. Потом он заметил, что усы Доранди представляют собой тонко выбритую ниточку, прямой линией тянущуюся у него под носом и плавно переходящую в бороду. Над этим аккуратным рисунком явно поработал умелый мастер, но вместе с пышной бородой тонкие усики казались неестественными, наклеенными.

— Чем могу вам помочь, синьоры? — спросил Доранди, улыбнувшись и скрестив руки на груди.

— Расскажите нам, пожалуйста, о Dottore Митри и об агентстве, если можно, — сказал Брунетти.

— С радостью. — Доранди ненадолго замолчал, размышляя, с чего начать. — Я знал его много лет, с тех пор как стал работать здесь.

— Когда именно это случилось? — поинтересовался Брунетти.

Вьянелло достал из кармана блокнот, открыл его, положил на колени и приготовился записывать.

Доранди повернул голову в сторону и стал разглядывать постер на дальней стене, ища ответ в Рио. Нехотя произнес:

— В январе будет ровно шесть лет.

— Какую должность вы тогда занимали? — спросил Брунетти.

— Ту же, что сейчас, — менеджер.

— Но разве вы не являетесь владельцем?

Доранди улыбнулся:

— По сути — да, формально — нет. Бизнес принадлежит мне, но лицензия — по-прежнему Dottore Митри.

— Объясните, что это означает?

Доранди снова сверился со спасительным изображением города на стене. Очевидно найдя там ответ, он повернулся к Брунетти:

— Это значит, что я решаю, кого нанимать и кого увольнять, какую рекламу использовать, каковы будут специальные предложения, кроме того, я получаю большую часть дохода.

— Какую именно часть?

— Семьдесят пять процентов.

— А остальное причитается Dottore Митри?

— Да. И арендная плата тоже.

— Это сколько?

— Вы имеете в виду арендную плату? — переспросил Доранди.

— Да.

— Три миллиона лир в месяц.

— А доход?

— Зачем вам все это знать? — поинтересовался Доранди все таким же ровным голосом.

— Пока что, синьор, я понятия не имею, что именно мне нужно знать, а что — нет. Я просто пытаюсь собрать о Dottore Митри и его делах как можно больше информации.

— С какой целью?

— Чтобы лучше понять, почему его убили.

Доранди отреагировал мгновенно:

— Я думал, записка, которую вы нашли, превосходно все объясняет.

Брунетти поднял руку, словно соглашаясь с этим предположением, но все же сказал:

— Полагаю, нам важно выяснить про него как можно больше.

— Ведь записка была, не так ли? — спросил Доранди.

— Откуда вы это знаете, Dottore Доранди?

— Из газет.

Брунетти кивнул:

— Да, записка была.

— В прессе правильно передали текст?

Брунетти, проштудировавший газеты, кивнул.

— Но это же абсурд! — воскликнул Доранди, словно Брунетти сам составил записку. — Мы здесь не занимаемся никакой детской порнографией. Мы не обслуживаем педерастов. Обвинения просто смехотворны!

— Как вы думаете, почему кто-то мог написать такое, синьор?

— Возможно, из-за той сумасшедшей, — сказал Доранди, не пытаясь скрыть свое отвращение и раздражение.

— О какой сумасшедшей идет речь? — решил уточнить Брунетти.

Доранди долго молчал, прежде чем ответить, внимательно изучал лицо Брунетти, ища в вопросе подвоха и наконец произнес:

— О той женщине, что бросила камень. Она все это начала. Если б она не выдвигала свои идиотские обвинения — лживые, абсолютно лживые, — ничего бы этого не случилось.

— А они лживые, синьор Доранди?

— Как вы можете задавать подобный вопрос? — Доранди наклонился в сторону Брунетти и возмущенно ответил: — Конечно лживые! Мы не имеем никого отношения к детской порнографии и педерастам!

— Это слова из записки, синьор Доранди.

— Какая разница?

— Обвинения выглядят по-разному, синьор. Я пытаюсь понять, почему человек, составивший записку, считал, что агентство причастно к педерастии и детской порнографии.