Инна Бачинская - Стеклянные куклы
Максим заикался, он был в отчаянии, с ним началась истерика. Капитан Астахов протянул ему стакан воды. Парень жадно выпил. В нем ничего уже не осталось от развязного и болтливого малого, которого они видели в первую встречу.
– Скажите, Максим, ваш брат проявлял когда-нибудь жестокость по отношению к людям или животным? – спросил Федор.
– Он же делает чучела! Он охотник, они с дедом стреляли зайцев и кабанов. Дед заставлял меня сдирать шкуру с убитых зайцев, я не мог, плакал, и он сердился. Мама меня всегда защищала. А к людям… – Он замялся. – Не замечал, честное слово! Мы с ним никогда не дружили, знаете, я завидовал мальчикам, у которых старшие братья, они их защищали, помогали с уроками, учили кататься на велосипеде. Дед больше любил брата, а меня не жаловал. И он… брат, подчинялся. Он не то что отпихивал меня, он просто уходил. Я, маленький, лез к нему, а он уходил. Мама просила его делать со мной уроки, он сердился. А потом я и сам мог, я учился лучше. Я ревновал его к деду и к маме, не понимая, почему они любят его больше. Я помню, как я плакал, когда дед купил ему мотоцикл… Потом, уже после смерти мамы, я узнал, что у меня не было отца. То есть был, конечно, но никто его не знал. Что я безотцовщина. После смерти деда мы с братом стали ближе, разговаривали, он любил готовить, звал меня на свою половину; мы подолгу сидели за столом, он спрашивал, как учеба. Я тогда учился на физмате. Настоящей близости так и не получилось, но я уже вырос, и это было неважно.
Максим избегал называть брата по имени. Он говорил и не мог остановиться. Он говорил для себя, снова переживая эпизоды из детства, старые обиды и несправедливости. Федор подумал, уже в который раз, что будущее закладывается в детстве и соткано из первых детских впечатлений, несправедливости, жестокости и обид. Кто-то переступает и идет дальше, кто-то вязнет и тащит вериги всю жизнь. Максим преодолел, сумел переступить, ушел, но пришло время, и прошлое снова ухватило его цепкой рукой. И вопрос – сумеет ли он вырваться еще раз.
– Бедняга, – сказал Астахов. – Не знаю, Федя, может, ты и прав, люди часто тащат за собой ненужный груз, портят себе жизнь, а бросить не могут. Этот парень до сих пор помнит, что его не любили, он до сих пор не простил. Я всегда думал, что человек делает себя сам, знает, что можно и чего нельзя, сам выбирает, сам строит… А оказывается, вся жизнь коту под хвост, если в детстве тебя обижали и не любили?
Они шли к центру, капитан направлялся к себе, Федор в бурсу, как он называл свой университет. Или бурситет, как называли его студиозусы.
– У кого как, Коля. Максим вполне состоявшийся взрослый человек, прошлое сидит где-то глубоко в памяти, но на жизнь особенно не влияет. Он самодостаточный, он сильный, его нисколько не мучает, что отношения с братом, единственным родным человеком, на точке замерзания. Его истерика, эмоции и воспоминания о детских обидах – не последствия детских травм, а брат-убийца. Вот теперь он действительно никогда не вернется в их дом, из-за убийств, а не потому, что его обижали и не любили. Да и неправда это, любили его, как и Вадима, просто он был хулиганом и часто получал выволочки.
– Но ведь он ушел из дома, – напомнил Астахов.
– Он ушел, потому что жизнь в городе комфортнее, только и всего. То есть ты прав, Коля, прошлое – груз, часто непосильный, но в случае Максима это вовсе не трагедия, так мне кажется.
– Ты думаешь, он позвонит, если появится Вадим?
– Позвонит. Ему не нужны проблемы, у него своя жизнь, и осложнять ее он не намерен. Но не поручусь, конечно. Иногда достаточно мелочи, чтобы полностью перевернуть восприятие человека. Психические реакции часто непредсказуемы. Посмотрим.
– Интересно, сколько он уже сидит на болоте?
Федор понял, что капитан говорит о Вадиме Устинове.
– Три дня назад он был в городе.
– Откуда?..
– У него газеты трехдневной давности. Не заметил?
– Не заметил, – признался капитан. – А может, его навещают?
– Кто?
– Есть только двое…
– Старик Самсоненко и Максим? Вряд ли, но… Я бы присмотрел за обоими.
– Присматриваем. Мне сюда, – сказал Астахов.
Они распрощались и разошлись в разные стороны.
* * *По дороге Федор Алексеев вспомнил, что занятий сегодня нет и делать в бурсе ему нечего. То есть найти занятие всегда можно – привести в порядок бумаги, просмотреть расписания семинаров и практических, дополнить список тем для письменных работ и так далее. Можно-то можно, но душа не лежала. Федор замедлил шаг, подумал и решительно свернул в сторону улицы Театральной, где располагалась школа танцев. Вспомнив Конкорду, он невольно улыбнулся.
Стелла Гавриловна была на своем рабочем месте. Федор подумал, что, должно быть, она иногда остается и на ночь в своей каморке, спит на диванчике, укрывается сине-черным пледом, днем висящим на его спинке.
Она бросилась ему на шею и закричала:
– Федор! Я много думала о вас! Я знала, что вы придете!
Женщина была взволнована, на щеках выступили красные пятна, говорила громко и громко смеялась. На ней, как и в прошлый раз, была коротенькая юбочка и майка с открытой спиной, и снова Федор увидел ее тощие лопатки в веснушках и жилистую шею; и неизменный бархатный бант на затылке. Лицо ее было сильно накрашено, бывшая балерина напоминала гротескный персонаж из комедии-буфф. Но это было неважно, она не казалась ему смешной, она была человеком, который делал дело. Даже ее экзальтация выглядела уместной, даже то, что она бросилась ему на шею…
– Стелла Гавриловна, сможете уйти? Я видел здесь рядом кафе, приглашаю на кофе.
– Конечно! – обрадовалась Конкорда. – Я только возьму пальто! – Она крутнулась на носочках, собираясь улететь, но Федор остановил ее:
– Пока не забыл, Стелла Гавриловна, ваш ученик, таксидермист, случайно не увлекается игрушками?
– Вадим Устинов? Увлекается! Он их делает. Смешные такие зверюшки! Он приносил их сюда, дарил девушкам. Он и мне подарил хомяка в балетной пачке, очень смешного. Я еще спросила, неужели это я? А он говорит, узнали, Стелла Гавриловна? Вы. Похож, правда?
– А кому еще он их дарил?
– Ну, не знаю точно. Я думаю, с кем танцевал, тем и дарил. Юлечке… Еще Олесе, наверное. А что, это так важно? Вы его так и не нашли?
– Почему вы думаете, что я его искал? – спросил Федор.
Конкорда посмотрела на него долгим взглядом, хмыкнула; послала воздушный поцелуй и убежала, крикнув:
– Я сейчас!
Они расположились за столиком в уютном полутемном и полупустом зале кафе, где пахло кофе и ванилью.
– Мне без кофеина, – заявила Конкорда. – И пару галеток. Я на диете.
Она не переоделась, просто накинула на острые плечи легкую, расшитую разноцветными нитками белую дубленку с пышным воротником.
– А мне покрепче, – попросил Федор у официантки. Не удержался и добавил: – Галеток не нужно.
– Федор, давайте начистоту, – начала Конкорда, глядя ему в глаза. – Какое отношение Вадим Устинов имеет к исчезновению девушек?
Федор едва не захлебнулся кофе и пробормотал:
– Уф… горячий!
– Да ладно, Федор, я же не ребенок! – Она привстала и похлопала его ладошкой по спине. – Так в чем дело? Вы можете сказать мне все, у меня сильно развита интуиция.
– Из-за танцев? – попытался пошутить Федор.
– Именно! Те, кто танцует, мыслят по-иному. Их мысль – это арабеска, выверт, прыжок и озарение! Я вас слушаю. – Она подперла щеку рукой. – Стреляйте, Федор. В конце концов, я знаю Вадима Устинова, а вы нет. Обещаю, все останется между нами.
Федор раскрыл папку и достал распечатки «стеклянных куколок»; протянул Конкорде. Она нахмурилась и впилась взглядом в картинки. Федор, в свою очередь, рассматривал Конкорду, отпивая кофе.
– Это Юля Бережная? – спросила Конкорда, ткнув пальцем в распечатку с фотографией девушки в платье невесты.
Федор кивнул.
– И это она! В костюме Золушки! Что это, Федор? Откуда это у вас?
– На этот сайт совершенно случайно наткнулась сестра Юли Бережной Тоня. Найти автора невозможно.
– Вы хотите сказать, что все эти девушки исчезли? Сколько их? Из-за грима трудно узнать.
– Четыре.
– Четыре… – Она присмотрелась. – Это Олеся Ручко! И это тоже она. А вот еще Юля. Шестнадцать фотографий, четыре девушки, по четыре фотографии. И вы думаете, что Вадим Устинов замешан?
– Мы предполагаем, что замешан.
– Как вы на него вышли?
– По одной-единственной причине – исчезли две ваши ученицы, а Устинов был партнером обеих. Это была зацепка, так сказать, хоть и слабая.
– И все?
– Не совсем. Опытный фотограф определил, что девушки на фотографиях… – Федор замялся.
– Вы хотите сказать, что они… неживые? – спросила Конкорда, напряженно вглядываясь в лицо Федора.
– Возможно. Или под действием каких-то медицинских препаратов.
– Но это же… ужас! Ужас! – воскликнула Конкорда и закрыла лицо руками. Потом вдруг спросила: – В Посадовке раскопали тела… весь город бурлит, только об этом и разговоров. Это… они? Наши?
